— Грин", — позвал я.

"Слушаю", — его резкий быстрый ответ немного привёл меня в чувство, следовало сообразить, что следует говорить, а о чём умолчать, однако соображалка работала худо, в голове всё проносились перед моим внутренним взором то образ Дегтярева, лежащего в том полуразрушенном доме, то образ Ковалёва, когда мы с ним ещё более-менее нормально общались, то образ ножа, вспарывающего миллиметр за миллиметром тонкую кожу горла, то выражение лица Игоря, когда он перешагнул за моральный край человечности. Всё это вместе, вдобавок ещё и нехватка сил как физических, так и духовных отнюдь не способствовали быстрому прогрессу моего "могучего" интеллекта.

— Дегтярев мёртв, — выдавил я, помолчав немного.

"Как?" — раздался спокойный вопрос, слишком уж спокойный для излишне впечатлительного и легко возбудимого Грина. Секунду, а не с Мариком ли я случайно разговариваю?

— Убит. Ему перерезали горло, — констатировал я очевидный факт, глядя, как корчится в страшных судорогах парализованный терзаемый мучительной болью солдат. — Я не успел и не смог помочь, он набросился на меня и чуть не обездвижил. Его убил представитель этой эпохи…

"Хреновые дела начинаются, — вздохнул Грин — всё-таки Грин, не Марик, вздыхать этот электронный гений пока ещё вроде бы не умеет. — Ковалёв убит, Дегтярев мёртв… Что происходит, Андрей?".

— Хотел бы я знать! — вяло огрызнулся я. — Меня этот вопрос терзает уже давно, да вот только ответа на него хоть капельку вразумительного я пока ещё не нашёл. Всё, что есть, — куча бесполезных лишь запутывающих дело фактов, в которых сам шайтан ногу сломит и язык узлом завяжет.

"Каково! — удивился Грин. — Прочувствованный монолог, сразу видно: здорово тебя допекло. Андрей, я тебе скажу одну вещь по поводу Дегтярева: ты сам знаешь, что координаты темпорального потока, куда мы забрасываем курьеров, конфиденциальны, однако Дегтярев их требовал, причём весьма настойчиво. Уже тогда он показался мне каким-то чрезмерно взбудораженным и настойчивым, поэтому координаты я ему не дал. Так вот ты представляешь: он обратился к Грэю, и тот их ему дал! После этого Дегтярев самовольно запустил генератор и отправился к тебе, намереваясь что-то выяснить, какое-то дело, как он говорил… Вы, я так понял, выяснили?..".

— Увы, да. Выяснили… — хмуро подтвердил я, отметив любопытную деталь и сделав зарубку в памяти, чтобы не забыть.

"Слушай, Преображенский, а это случайно не ты его?.. А?.." — раздался у меня в сознании доверительный шёпот.

— Беня, ты за кого меня принимаешь?! — вскипел я возмущённо.

"Не смей! Называть! Меня! БЕНЕЙ!!! — заорал его голос в моей голове, и я поморщился. — За кого принимаю?! За наглого, нахального молодого балбеса, который изредка вдруг с бухты-барахты ни с того ни с сего становится похож на человека".

— Заканчиваем разговор, — я закрепил покрепче браслет на руке Дегтярева, встал и потянулся, мышцы сладко застонали и доверительно сообщили мне, что вполне способны выдержать ещё парочку кроссов. — Забирай его на фирму, ориентир — темпоральный браслет моего активатора.

"Ты снял свой браслет?! — возопил он возмущённо. — А как прикажешь тебя забирать?!".

— Есть модуляции констант-сигналов, — резко ответил я. — Есть координаты маяка, к которому я приближаюсь. Воспользуйся любыми из них. Всё. Закончили разговор.

"Обидели мышку — написяли в норку, — успел услышать я. — Не обижайся, Преобра…".

И я разорвал связь. Не люблю хамства, когда оно направлено на меня и моих близких, даже если оно и за дело, собственно говоря. Балбесом я себя, разумеется, не считал, но вот наглым и нахальным быть, ежели оно в меру, конечно, — это святое.

Я посмотрел поверх крыш домов, заходящее солнце окрасило небо в изумительный багрово-красный цвет, к которому примешивались, растворяясь в нём, чёрные дымы пожарищ и огня войны, разгоревшейся в городе и во всё мире. Казалось, над домами зависли столбы торнадо, густые клубы дыма в безветренной атмосфере клубились, вытягивались в колонны, дрожали, пятная собой чисто безоблачное небо.

Я переёл взгляд на Дегтярева, его мёртвое тело, ничком распростёртое на залитой кровью земле, вдруг стало понемногу расплываться, терять свои очертания, темпоральный браслет на его руке вспыхнул огоньками, засиял, засверкал, от него пошёл чистый белый свет, заволакивающий пространство вокруг наподобие тумана. Я сглотнул и отвернулся, следующую за всем этим ярчайшую вспышку, которая поглощала в себе и растворяла любые материальные объекты, перекидывая их в ирреальный темпоральный Поток, не выдерживали даже тренированные и модифицированные специальными мутациями глаза курьеров.

Не собираясь более терять ни минуты, я развернулся и побежал. Взметнувшись одним прыжком на крышу одного из близлежащих домов, я понёсся стрелой, едва успевая вовремя замечать, куда поставить ногу и где посильнее оттолкнуться. Мозг отключился от оперативного управления, занявшись оплакиванием Дегтярева и перевариванием информации, полученной от него и от Грина, вместо него за штурвал в моей голове встало подсознание, и я отпустил тормоза, доверившись инстинктам и рефлексам.

"Итак, я убийца… — думал я, перепрыгивая с крыши на крышу, пробегая по парапетам и перелетая в длинных прыжках через широкие улицы. — Какая прелесть, блин! И что дальше? Даже если у Дегтярева нет… не было, — поправился я, — доказательств, а их у него, наверняка, не было, всё равно его версию наверняка пустят в обработку, и тогда несколько бессонных ночей во временном изоляторе мне обеспечены. Но ведь я не убийца! Не убийца!! — с лёгкой руки Игоря, впрочем, я сам в это уже начинал верить: мой бич — излишняя впечатлительность, хотя я не особо люблю об этом распространяться. — К смерти Ковалёва я не причастен, но ведь Дегтярев говорил, что видел именно МЕНЯ! Но как он мог меня там видеть, если я в этот моменты был у себя дома. Я, конечно, ни на атом ему не верю, но ведь не с потолка же он это взял! Бред какой-то…".

Я перелетел через ещё одну широченную улицу, схватился рукой за свисающий с крыши полуразрушенного дома канат и по нему съехал вниз на дорогу, оглянулся, прощаясь с городом, в котором вместо привычной работы получил кучу дополнительных загадок и вопросов, посмотрел, как кружатся над его центром самолёты, как взметаются клубы пыли, дыма, огня и развороченной земли под очередными взрывами, как грохочет в отдалении гул и рокот стрельбы, разрывов, тяжёлых выстрелов, мысленно послал обе воюющих стороны подальше — как выражался мой старый приятель: "Война войной, а девки по расписанию!". Кто бы ни победил, всё равно будет мародёрство, будут убийства, будет насилие и грабежи, и как всегда мирное население больше всего именно на своей шкуре ощутит горький кровавый вкус войны. Когда-то я долго думал, почему возникают войны? Если сталкиваются режимы или интересы, то пусть и дерутся меж собой лидеры этих режимов и сторонники их интересов! А потом понял: война внутри нас. Мы стоим на границе падения и возвышения, жадность, желание иметь больше, чем то нужно, жажда крови и насилия горят внутри нас — это от Безымянного. Но моральный закон, который заставляет нас опустить оружие, нацеленное в грудь соседу, у которого откормлены жена, две дочки и три коровы, — это от Триединого, Тресветлого. Все мы слишком сложные существа, на нас лежит величайшее проклятье и дар одновременно — свобода выбора; то, как мы ей пользуемся, определяет нашу дальнейшую судьбу. Кто убивает, грабит, насилует, получая от этого истинное удовольствие, того в конце концов пожрёт Зверь, рвущийся на волю в каждом из нас, и он погибнет, потому что другие люди не могут жить со зверьми. Кто убивает по приказу, ненавидя внутри себя это чувство, кто давит в себе жажду смерти, крови, ему не гарантировано перерождение, но он остаётся Человеком, хозяином всего сущего и самого себя.

Я постоял так ещё минуту, закрыв глаза и раскачиваясь в такт неизвестной мне мелодии, которая пришла вдруг из пыльных глубин и уголков моего сознания, затем развернулся и побежал по дороге, зорко глядя себе под ноги и успевая замечать всё вокруг, поминутно сверяясь с внутренним компасом, — маяк был уже недалеко.