Мы заходим в помещение, дверь за нами тихо закрывается.

— Неплохо, подруга, — улыбается Ева. — Мы задали им жару.

— Надеюсь, в скором времени не появится очередной бредовый пост о брошенной и несчастной Нуре, которая сошла с ума от своей безответной любви к Вильяму Магнуссону, — смеюсь я.

— Если и появится, никто в это не поверит. Ты ясно дала понять, что слова Вильде на Фейсбуке — бред сивой кобылы. Многие это услышали.

— Надеюсь на это, — я убираю прядь волос с лица Евы и спрашиваю, — увидимся завтра?

— Нет, завтра суббота. Мы с матерью хотели уехать на выходные.

Куда — она не уточняет.

— Тогда, увидимся в понедельник, — я обнимаю подругу и мы расходимся по разным аудиториям. Без Евы на выходных будет скучно. Мать, наверное, снова слетит с катушек, вырядится в очередную Селену Гомез, и будет петь караоке на первом этаже. Выходные обещают быть незабываемыми.

========== Нелепые фото промежностей ==========

Новая заявка в друзья на Фейсбуке.

Спросонья я понимаю, что для начала мне необходимо сильно проморгаться. Это действительно происходит наяву. К слову о Фейсбуке, почти все выходные я проторчала в социальной сети от скуки, попадая на различные записи Вильде о том, что я мешаю их с Вильямом романтической ебле. Эти посты постоянно обновляются. Интересно, как же я могу мешать отношениям, которых попросту не существует? С точки зрения Вильде, если тебя трахают, значит — любят. С точки зрения Вильяма, если он трахает, значит он просто трахает. Без чувств. Спросите, почему я так в этом уверена? Ухаживал за мной парень год назад, когда мы с Евой были на первом курсе. Он уже выпустился, так как за мной ухлёстывал третьекурсник. В общем, оказалось, он со своими болванами-дружками поспорил на выпивку, что я в конце концов займусь с ним сексом. Интима у нас не было, Ева подслушала разговор парней в раздевалке. Понимаю, нельзя ставить крест на всех парнях, загоняя их под одну линию, но после того случая я скептически отношусь к лицам мужского пола. Пролистывая страницу Шистада и Магнуссона, я понимаю, что они оба — фальшивки. Красивые манекены, а, как известно всем, внутри манекенов ни хрена нет. Поймите меня правильно, я не утверждаю, что если парень красавчик, то в голове у него пусто. Но, сами понимаете… Чёрт! Это ведь Шистад и Магнуссон. Парни, совращающие первокурсниц. Здесь и так всё ясно.

Вильям Магнуссон хочет добавить Вас в друзья.

Чёрт возьми. Что тебе от меня нужно? Где-то глубоко внутри, если покопаться в своей голове, я смогу найти зарытую мысль о том, что мне нравится всё это. Вернее, мне ведь стоит адаптироваться под всю эту обстановку, и тогда никто не будет писать обо мне гадости в интернете. Серьезно, ведь я — девушка, защищающая других девушек, которые САМИ ХОТЯТ прыгнуть в койку к парням вроде Шистада. Я — белая ворона. Наверное, если логически поразмыслить, я должна срать на всё это, ведь то, что творят эти идиотки — это их личные проблемы.

Хватит быть альтруисткой.

Я блокирую телефон и продолжаю водить пальцем по тёмному экрану, вырисовывая круги. Это помогает мне думать. Как поступить? Принять заявку и не писать ему? Тогда какой смысл «висеть» в списке друзей? Может, не добавлять? Или стоит добавить его в друзья, наплевав на то, что дружбой здесь и близко не пахнет?

— Нура, завтрак! — орёт мать из кухни. Мне не послышалось? Эта женщина наконец-то нашла применение плите? Это уже интересно. Как в старые добрые. В быстром темпе я одеваюсь, вытираю лицо ватным диском, предварительно смоченным тонизирующей жидкостью с запахом огурца, расчесываю короткие волосы и выхожу в гостиную. Образ моей мамы по-прежнему неизменный: белые лосины, блестящий чёрный свитер, огромные серьги, свисающие чуть ли не до ключиц, её светлые волосы подобраны и заколоты какой-то непонятной пушистой заколкой, словно она хомячка туда приколола. Яркий макияж, будто эта женщина выходит за пределы своего дома, и море тонального крема на постаревшей коже.

— Доброе утро, мам, — я улыбаюсь ей, так как всё равно люблю свою мать, не смотря на её желание вернуться в восьмидесятые. Она весело кивает мне, мол, рада видеть. Но по глазам матери можно понять, что в глубине души она несчастна. Грустит по мужу, который променял её на другую. Раньше я винила в разводе мать, так как она перестала готовить, начала выряжаться на собственный каждодневный карнавал, но… На самом деле, теперь я понимаю, что в этом никто не виноват. Так уж случилось.

Блинчики на молоке — то, что мать готовила задолго до развода. На кухне перестало вонять дешёвым лаком для волос. И этот едкий запах заменил сладкий аромат ванильных блинов. Я сажусь за стол, наблюдая за тем, как мама порхает вокруг стола, расставляя тарелки, варенье, стаканы для сока.

Если бы здесь был мой отец…

— Что с твоими волосами? — спрашиваю я, дождавшись, пока мать сядет за стол.

— А что с ними? — удивлённо хлопает глазами моя собеседница.

— Ну, без начёса и всё такое, — я засовываю в рот первый блинчик и через некоторое время достаю оттуда светлую волосину. Всё-таки матери стоит почаще готовить. Или получше закалывать свои волосы.

— Ах, это… ничего особенного, просто лак для волос закончился, — она отводит взгляд.

Так вот почему у нас в доме перестало вонять чем-то невообразимым. И, к слову, мама чего-то недоговаривает.

— Мам, — я делаю огромную паузу, обдумываю все свои слова, и стоит ли их вообще озвучивать сейчас или когда-либо, и, наконец, говорю, — у меня проблемы в школе.

Глаза моей мамы с интересом прищуриваются. Она, не глядя на содержимое в руках, намазывает очередной блин мёдом и кивает вверх, мол, продолжай.

— Есть один парень, и он… не очень хороший.

— С чего ты взяла? — мама продолжает смотреть мне прямо в глаза, изучая мои эмоции, неловкость, покраснение щёк. Мне действительно не хочется рассказывать, но, надежда получить от матери какой-то совет или помощь толкает меня на всё это.

— Мне кажется, он совращает девушек, чтобы… самоутвердиться, повысить свой статус в школе.

— Ты общалась хоть с одной из этих девушек? — спрашивает моя мама, как ни в чём не бывало.

— Да, я разговаривала с одной из этих жертв, — на последнем слове я перекашиваю губы, от чего мать смеётся. — И эта девушка утверждает, что её всё устраивает. Что она влюблена в этого парня.

— И в чём тогда дело? — улыбается мама.

— Думаю, здесь что-то нечисто. Этот парень попросту пудрит мозги этим девчонкам! — вскрикиваю я.

— А девчонки-то и не против, — спокойно говорит мать, поправляя заколку на волосах.

— Это как-раз таки меня и бесит! Они глупые? Почему позволяют…

— Нура, это их дело. Не лезь во всё это, — перебивает мама.

— Кажется, я уже встряла, — говорю я, опустив голову. — Обо мне написали пост в интернете. И не один.

— Пост? — эти глупые повторы слов со стороны матери начинают раздражать. Но мне приходится держать себя в руках, ведь подобного рода разговор матери с дочерью случается раз в тысячелетие.

— В нём писали о том, что я люблю… подсматривать за парочками. И что разрушаю их отношения.

К моему удивлению, мать рассмеялась.

— Нура, это ведь неправда.

Звучит как утверждение, но я всё равно киваю головой и отвечаю:

— Конечно, это неправда. Я случайно туда зашла.

Решая не говорить маме о том, что я слышала стоны, и ноги сами понесли меня туда, и пост, может, действительно был правдивым, я засовываю в рот уже шестой по счёту блинчик, запиваю его соком и говорю:

— Спасибо, мам. Блинчики превосходны.

— Тебе спасибо за то, что вышла из своей комнаты и не начала использовать свой, — мама щёлкает пальцами в воздухе, вспоминая слово, — сарказм, точно.

Я улыбаюсь, глядя в добрые глаза матери. Мне её не хватает. Может, этот разговор — не последний? Я надеюсь, что завтра перед уходом на занятия я так же пообщаюсь с мамой за столом и позавтракаю, как и сегодня.

Вернувшись в комнату, я падаю на кровать лицом вниз. Нужно спросить Еву, вернулась ли она домой, и как провела свои выходные. Надеюсь, не так ужасно, как я, каждую минуту обновляя страницу Вильде на Фейсбуке, в надежде, что она не будет писать очередную гадость. Но, как ни странно, она продолжает это делать.