Никого.
Я напялил шапочную маску, поправил отверстия для глаз и положил руку на игрушечный «вальтер». После всех перестрелок и мордобоев я очутился на темной лестнице, в двадцати метрах от места очередной бойни с пластмассовым пугачом. Смешно.
Я закрыл глаза и мысленно представил номер, в котором находится Вадик.
Он сидит вполоборота к двери и смотрит телевизор с приглушенным звуком. «Беретта» с досланным в ствол патроном лежит под рукой. Рядом радиостанция, чтобы в любой момент связаться с напарниками. Он пьет сок и жует свою резинку, периодически поглядывая на дверь и прислушиваясь к доносящимся из коридора звукам. Пока ничто не привлекает его внимания, но выработанное годами опасной работы чутье не позволяет расслабиться, как раньше. Белый кейс стоит в стенном шкафу. Нет, определенно ему что-то не нравится. Он поднимает рацию, раздумывая, не вызвать ли коллег из ресторана. Но ничего конкретного он им сказать не сможет. Никак не определить, что это. Но у него уже были такие случаи. Шесть лет назад в Колумбии, когда он, бросив все, удрал из гостиницы за десять минут до полиции. Или двумя годами позже в Аргентине, когда он, подчинясь своим ощущениям, достал ствол за секунду до того, как началась стрельба.
Вадик вздыхает и откладывает рацию. Нет, он не будет поднимать тревогу. Не стоит давать лишний повод к разговорам о том, что его нервы стали ни к черту и что пора ему переходить на менее ответственную работу. Подождем. Скоро они вернутся.
Он наливает себе остатки апельсинового сока из пакета и пьет, глядя на экран. Там очередная телевикторина. Круглый игровой стол, по которому разбросаны пачки денег и какие-то бумаги, в креслах с высокими спинками мужчины в смокингах. Их лица пышут самодовольством; они вальяжно делают ставки; утомленный взгляд направлен в центр стола, а правая рука, с зажатой в пальцах охапкой денег, небрежно откинулась назад, где ждет угодливый халдей. Они очень ценят и любят себя. Вадик отставляет опустевший стакан и пытается настроиться на телепередачу, но чувствует, что ничего не понимает…
Игра прерывается рекламным блоком. Расхваливаются женские гигиенические средства, и он отворачивается от экрана, чтобы взглянуть на дверь и на стенной шкаф. Снова поднимает рацию… После нажатия на кнопку «передача» вспыхивает сигнальная лампочка. Все в порядке, в любой момент он может связаться со своими. Действительно, нервы у него немного расшатались…
Раздается стук в дверь. Три коротких удара, и после паузы слышится женский голос:
— Это Смирнова, дежурный администратор! Вы не могли бы открыть?
Он поворачивается к двери, готовый в любой момент упасть на пол и открыть огонь.
Дежурный администратор. Никогда раньше такого не бывало. Что ей нужно?
— Минуту! — кричит он и берет рацию. — Павел, ты меня слышишь?
— Да, — доносится из динамика хрипловатый голос. — Что у тебя?
— Подойдите ко мне. Кто-то стучится в дверь, говорит, что дежурный администратор.
— Спроси фамилию.
— Смирнова.
— Да, она сегодня работает. Реваз в сортире, я не хочу его оставлять. Она баба нормальная, поговори с ней. А мы через пару минут будем. Вот, он уже идет! Сейчас поднимемся!
Вадик откладывает рацию на прежнее место, смотря на нее с подозрением. Что-то ему не нравится…
Снова стучат в дверь. Настойчивее и требовательнее.
— Откройте! Слышите меня?
Он встает с кресла и убирает оружие в правый брючный карман, прикрывая массивную, под сдвоенный магазин, рукоять полой пиджака. Он медленно идет к двери, и каждый шаг дается ему с трудом, он чувствует, что-то не так… Все разумные доводы о невозможности каких-либо инцидентов оказываются бессильными перед ощущением опасности. Перед предчувствием беды.
Он оглядывается на шкаф. Там, в небольшом кейсе из кожи белого цвета, лежат сто шестьдесят тысяч долларов. Ему случалось охранять суммы на несколько порядков выше…
Секунды растягиваются в года, и он все идет и идет… Когда до двери остаются последние шаги, он с оглушающей прямотой понимает, что это — все…
Дверь распахивается ему навстречу, и двое мужчин с порога начинают стрелять. Привычного грохота выстрелов не слышно. Взгляд успевает зафиксировать вздрагивающие в руках ТТ, удлиненные навинченными на стволы глушителями. Пули пробивают легкий бронежилет. Вадик падает, дважды, не целясь, стреляет и откатывается в сторону, пытаясь закрыться креслом. Мягкая, обтянутая вельветом спинка не защитит от пуль, но помешает нападающим верно прицелиться, а ему всего-то и надо продержаться несколько секунд, пока не подоспеют ребята…
Он стреляет еще раз, и один из противников вылетает обратно в коридор, ударяется спиной о стенку и оседает сломанной куклой, оставляя на бежевой краске жуткие бурые потеки.
Издалека доносятся женские вопли, где-то звенит разбитое стекло. Второй противник молчит, и Вадик радуется этому обстоятельству. Ему кажется, что в шею его ужалила пчела. Все звуки разом отдаляются, и он ощущает боль, растекающуюся вниз по позвоночнику. Он уже не может поднять руку и выстрелить. Он пытается повернуть голову и слышит гул бегущей по венам крови. В поле зрения оказывается лакированный, черный с красными проплешинами остроносый ботинок. Он замирает возле лица Вадика, спустя мгновение носок ботинка чуть разворачивается. И все исчезает.
Убитого налетчика оставляют лежать в коридоре. Кто-то подбирает бесшумные ТТ и врывается в номер. Ломается мебель, бьется посуда, трещит под ногами расколотое пулей зеркало.
Фунт распахивает дверцы стенного шкафа и видит белый кейс. Его толстые потные пальцы сжимаются на кожаной ручке, и он выбегает в коридор. До дверей черного хода не больше двадцати метров. Сжимая добычу под мышкой, он летит туда.
Остальные остаются в разгромленном номере. Тот же любитель оружия прихватывает и «беретту», жаль оставлять такую игрушку. Если милиция появится раньше ожидаемого срока, их успеют предупредить, а сбросить ствол недолго.
У них своя задача. Фунт надолго никуда не денется и не посмеет утаить даже доллар.
Фунт добегает до заветных дверей, срывает замок и, переводя дыхание, вываливается на темную лестницу…
