Еще я начала избегать Сэйлор. Сэйлор с ее мужем, который за очень скромные деньги работал с девяти до пяти. Сэйлор с мужем, который боготворил ее и своих двух маленьких дочерей. Сэйлор, которая всегда выглядела прелестной растрепой с чернотой под глазами и детским питанием, засохшим на ее недорогих свитерах, и тем не менее была беспредельно счастлива и влюблена. Я убеждала себя, что мы отдалились, потому что живем в слишком разных мирах и у нас теперь мало общего.
Но истина заключалась в том, что я ей завидовала. Очень завидовала. Я хотела всего того, что выпало ей. Я завидовала ее небогатому дому, где всегда пахло ванилью и яблочным пирогом. Я хотела, чтобы Уильям всегда был рядом со мной, как рядом с Сэйлор был Такер, и смотрел на меня так, как он смотрел на нее.
Когда я сидела в их жалкой гостиной и смотрела, как она кормит дочь своим молоком, тогда как моя утроба и руки были пусты, то зависть, которая вздымалась во мне и граничила с неприязнью, а, может, даже и с ненавистью, становилось все сложнее игнорировать или скрывать. Я возвращалась домой, ложилась в кровать и с выключенными светом дожидалась Уильяма. Когда он наконец приходил, то целовал меня в щеку и говорил, что очень устал. Потом спрашивал, каким был мой день — без особого интереса, потому что уже думал о душе и сне. И пока он развязывал галстук, я опять начинала тот разговор, который начинала всегда, вернувшись от Сэйлор.
Уильям… давай заведем ребенка. Я хочу, чтобы мы стали семьей.
Его рука замирала, и он поднимал глаза на меня.
Вэл, ты опять? Мы же это уже обсуждали. Мы молоды. У нас впереди целая жизнь. Давай еще подождем? Насладимся друг другом.
Но я не хочу больше ждать. Я и так слишком долго ждала.
Любовь моя, прямо сейчас не лучшее время.
А когда оно будет для тебя лучшим, Уильям? Похоже, что никогда.
Он вздыхал, качал головой.
Я не могу обсуждать это сейчас. У меня был тяжелый день. Давай поговорим завтра.
Однако назавтра эта тема ни разу не поднималась. Наверное, мне уже тогда следовало прозреть. Увидеть первые знаки того, что у нас не все гладко, мелкие трещинки, которые в итоге превратились в разделившие нас большие разломы. Но я предпочла жить в темноте, потому что она была безопасной, прятала правду и дарила временное ощущение счастья.
Я открываю глаза, делаю вдох. Теперь, когда я заново узнаю Париж без Уильяма, город стал выглядеть совсем по-другому. Тоненький голос у меня в голове говорит, что, возможно, я заново узнаю не Париж, а себя.
***
По дороге домой я останавливаюсь у маленького цветочного магазина с причудливым синим фасадом, чтобы полюбоваться букетами за окном. Нахмурившись, я подхожу поближе к стеклу. Отчего-то у меня защемило сердце при взгляде на эти цветы. Возможно, из-за того, что лепестки роз поникли, будто усталые плечи, или из-за слоя пыли на большинстве ваз. Они напоминают мне брошенные игрушки, которые когда-то приносили своей хозяйке огромную радость, а теперь, когда она выросла, сидят, позабытые, на чердаке.
Уже собираясь зайти, я замечаю престарелого джентльмена, который протирает стеклянный прилавок. Медленно. Апатично. Его плечи поникли, как розы в окне, белые волосы спутаны, словно к ним месяц не прикасалась расческа. Кажется, что взгляд старика прикован к его морщинистой руке и ветхой тряпке под ней, но даже издалека мне понятно, что его мысли не здесь.
Я открываю дверь, и старик, услышав возвестивший о моем присутствии колокольчик, поднимает лицо. Его слезящиеся глаза оглядывают меня. Прижав сумочку поближе к себе, я робко ему улыбаюсь.
— Bonjour.
Он кивает и, не потрудившись улыбнуться в ответ, снова принимается оттирать с прилавка невидимое пятно. Я нерешительно обхожу магазин. Здесь розы разных цветов. Орхидеи в зеленых нефритовых вазах. Гвоздики. Нарциссы. Фрезии. Их немного, и все, что осталось, кажется, умирает наравне с магазином. С грустью, переполняющей грудь, я украдкой оглядываюсь на меланхоличного старика. Он сам, магазин и цветы словно увяли от времени и тоски.
Я снова переключаю внимание на белую орхидею перед собой. Протянув руку, я касаюсь ее лепестков.
— Здравствуй, красавица.
Сколько я себя помню, цветы всегда были важной частью того, кто я есть. В детстве я могла часами лежать на маленьком клочке росшей за трейлером дикой травы. Закинув руки за голову, я представляла себя Алисой в Стране Чудес, а сорные цветы вокруг оживали, словно в диснеевском мультике, и разговаривали, пели вместе со мной. Тетя обычно, покачав головой, называла меня глупым ребенком, но иногда, после богатой на чаевые смены в кафе, я находила на тумбочке возле кровати какой-нибудь сезонный цветок в стакане с водой. Я ухаживала за ними, и в ответ они наполняли наш дом красками и красотой.
Старик откашливается у меня за спиной, напоминая, что я не одна. Покраснев, я беру орхидею и отправляюсь к прилавку. Что он, должно быть, думает обо мне?
— Magnifique, — говорю я, положив орхидею на стол, гордая тем, что не совсем исковеркала французский язык. Пока он заворачивает цветок в целлофан и кладет его в коричневый бумажный пакет, я достаю из кошелька кредитную карту.
— Merci. — Он берет ее и звякает кассой.
Пока старик вставляет карточку в терминал, я изучаю оставшуюся часть магазина. Проход в подсобное помещение заставлен пустыми коробками. На полу, точно миниатюрные горы, громоздятся стопки запылившихся книг. На деревянном столике лежит недоеденный бутерброд, вокруг него жужжит муха. Мой взгляд останавливается на черно-белой фотографии в рамке, которая одиноко висит на стене — кажется, это единственный предмет в магазине, с которого вытерли пыль. Я рассматриваю молодую пару на снимке. Красивый мужчина вальяжно облокотился на капот автомобиля, его взгляд устремлен на прекрасную девушку, которая улыбается в камеру. Фото великолепно, и таким его делает эмоция во взгляде мужчины. В его глазах видно сердце, и его сердце принадлежит ей. Как сильно он, верно, любил ее.
По моим венам растекается грусть. Когда-то давно я мечтала, чтобы меня вот так полюбили, и какое-то время думала, что эта мечта воплотилась в жизнь.
Но оказалось, что мечты наши не вечны.
Старик протягивает мне чек. Когда я, расписавшись, пододвигаю чек обратно к нему, то мой взгляд падает на него, стоящего прямо под снимком, и я прозреваю. Нехватка тепла и женской руки. Гибнущие цветы. Плачевное состояние магазина. И больше всего — его пустые глаза, так отличающиеся от взгляда на фото.
Он потерял свое сердце.
Транзакция завершена. Мне остается только взять пакет с орхидеей и выйти за дверь. Я хочу задержаться еще ненадолго, составить компанию одинокому старику, но он, вероятно, решит, что я сумасшедшая, которая болтает с цветами.
Обреченно качнув головой, я благодарю его и выхожу. На улице, сделав пару шагов, я останавливаюсь, чтобы бросить на хозяина магазина еще один взгляд. Он вернулся к прежнему делу, протирает прилавок, его движения, как и все, что вокруг, лишены цвета и жизни. Я вздыхаю, раздраженная тем, что ничего нельзя сделать. Собираюсь уйти и тут замечаю написанное от руки объявление, которое приклеено скотчем к окну. Я достаю телефон и перепечатываю его в приложение-переводчик.
Recrute vendeur H/F. (требуется продавец м/ж — прим. пер.)
О, боже мой. Вот оно.
Энергия пронзает меня будто электрошок. Не давая себе времени на раздумья, я опять захожу в магазин, отрываю от окошка листок и несу его с собой до прилавка. Что ты делаешь, спрашивает тоненький голос у меня в голове. Ему не нужна твоя помощь. У тебя, кроме пары уроков флористики, и опыта нет. И вообще, когда ты в последний раз ходила куда-то работать? Ты ничто, просто красивый аксессуар. Это меня тормозит. Былые сомнения возвращаются сердитой волной, угрожая снова утащить меня за собой. Но я слышу еще один голос, который с каждой секундой становится все громче и громче. Он просит меня не сдаваться и плыть.