– Что же это я, – говорит он почти нежно, но у меня от такой нежности мурашки по коже бегут, – гостей на пороге держу. Раз уж прибыли, надо вас устроить!
И выхватывает из кармана безразмерной мантии коробочку, наподобие той, в каких благородные маги табачок носят, открывает крышку, а оттуда – два амбала каааак выпрыгнут.
Одинаковые и страшные, рыжие и конопатые.
Хмурус ухмыляется:
– Уважаемая Фея-Крёстная, оцените, мы тут с русскими магами опытом обменивались. Водки было выпито… ой… тьфу… зелий сварено – немерено. Вот ещё и подарили они мне на прощание артефакт. Называется «Двое-из-ларца-одинаковы-с-лица».
Амбалы дружно гыкают, подтверждая.
Мяв-кун орёт протяжно, видимо, достаётся ему по первое число от хвоста. Я даже проникаюсь и понимаю: у меня ещё не всё так плохо. По крайней мере, меня не кусает собственный хвост. Как хорошо, что феи – бесхвостые создания.
У Хмуруса физиономия довольная и смотрит он на этих рыжих-конопатых олухов едва ли не с любовью.
– А когда вы с русскими… – говорю вкрадчиво, в его духе, – … опытом обменивались, белочек случайно не видели? А то тут тролль по имени Хрясь одну искал…
– Да что там белочек, – радостно брызжа слюной, охотно предаётся воспоминаниям Хмурус, – мы даже зелёных человечков видели. Я как-то в зеркало глянул! О силы волшебные – зелёный! Решил завязывать, а потом понял, что это я сам и развязал совсем… Так, что это я, – мотает головой, как брыкливый конь, – ну-ка, Двое-из-ларца-одинаковы-с-лица, хватайте эту крылатую и её котяру-недоумка…
Мяв-кун даже прекращает грызться с хвостом.
– Я умный! У меня диплом есть! Сам нарисовал! – важно заявляет он, но Хмурус не слушает и вещает своё:
–… и тащите их в мою лабораторию. Надёжно заприте их там и охраняйте.
Рыжие-одинаковые дружно козыряют и действительно хватают нас с Мурчелло, притом совершенно невежливым образом.
– Да как вы смеете! – возмущаюсь я. – Я – Фея-Крёстная! Да я вас! Да я вас в крыс превращу!
– А я съем! – подвывает мне в такт Мурчелло. – Я в родстве с самим Котом-в-Сапогах состою!
Только рыжие увальни нас совсем не слушают, а браво напевая: «Эй, дубинушка, ухнем!» волокут нас по длинному, нештукатуреной кладки, коридору. Открывают одну из дверей и забрасывают в какое-то не слишком прибранное помещение. Даже радуюсь, что Золушки со мной нет – кинулась бы швабру искать.
Ну и пылище же здесь!
Передо мной какая-то то ли труба, то ли колба, протираю рукой и… на меня оттуда таращится пучеглазое нечто. Отскакиваю и ударяюсь головой о соседний стеллаж.
И тут слышу хруст – кто-то рядом что-то жуёт!
Ой-ой, как же головушкой-то приложилась! Бедный мой затылок!
Хрумкающие звуки усиливаются.
Да что это такое?
Оглядываюсь – на одной из полок спиной ко мне сидит мяв-кун и что-то уплетает из банки. По самый хвост в это занятие ушёл. Вернее, хвост тоже там и тоже лопает! Ну и прожорливый же!
– Эй, Мурчелло, ты что там делаешь? – осторожно интересуюсь я, и мяв-кун, продолжая жевать, оборачивается.
Глаза радужные и совершенно счастливые. Идут концентрическими кругами, как у гипножабы.
– Лягушек ем! – тянет он нежно и любовно.
Хвост ложится ему на плечо и блаженно улыбается. Вы когда-нибудь видели улыбающуюся змею? Лучше не видеть!
– Каких еще лягушек? – нет, догадка у меня, конечно, есть. Но всё-таки хотелось бы услышать его версию.
И он озвучивает:
– Заформалиненных! – нежно и расплываясь, как мороженое на солнце.
– Ух ты ж силы волшебные! И чего это тебя так пробило?
– Привычка-с, мяв! Гемявтическая. Ещё с тех пор, как мяв-куны в лабораториях жили! Мышей не было, только лягушек – сколько угодно!
Зачерпывает пригоршню чего-то там и кидает в рот, как мармеладки.
А я читаю этикетку на банке, и мне плохеет: «Ignotum bestia». То есть, буквально, «неизвестный зверь», или попросту «неведома зверюшка». Нет, только не это! Разве ж можно такое есть? Даже жалею, что феи могут видеть и в полумраке.
– Мурчелло, ты ведь образованный!
– Угмур.
– И умеешь читать!
– Немявго.
– А по-латыни?
– Увы, мне, ням-ням! – жадно чавкает он в ответ.
– Мурчелло, ты ешь не лягушек, это – Ignotum bestia.
– Что это ещё за неведома зверюшка? Не слышал про таких…
– Именно та самая! Неизвестный зверь!
– Ой, мать моя пробирка!
Он роняет банку и, следом, падает с полки сам. Несколько секунд лежит на полу без признаков жизни, высунув язык, с остекленевшими глазами, похожий на творение таксидермиста. И вдруг начинает дёргать лапами…Вскакивает, лихо отплясывая, будто на него внезапно напала джига-дрыга, напевает:
А нам всё равно,
А нам всё равно,
Пусть боимся мы волка и сову.
Дело есть у нас —
В самый жуткий час
Мы волшебную
Косим трын-траву.3
Песенка периодически прерывается возгласами: «Я не заяц! Не заяц я!» и продолжается в осоловелом безумии.
Сажусь на какой-то короб, подпираю голову рукой и думаю о том, как же я влипла. Не иначе в Комитете всё подстроили и, сейчас, подсматривая за мной в Дальновидческое Зеркало, ехидно хихикают. Особенно, Моргана. Вот прямо вижу её, пакостницу. Так бы и вцепилась!
Мяв-кун идёт радужными полосами, раздувается, как рыба-шар, и взрывается, забрызгивая всё душистыми ошмётками.
Я отключаюсь.
***
– Здорово вы нас напугали, мадам.
Ага, и это мне говорит привидение в медицинском халате.
– Мадемуазель, – поправляю я и приподымаюсь на кушетке: – Мурчелло, правда, взорвался?
– Нет-нет, что вы. Жив, курилка. То есть, зараза. – Голос у призрачного доктора добрый, обволакивающий, баюкающий. – Мучается несварением в соседнем боксе. Это ж надо додуматься все Ignotum bestia съесть! Ценнейший ингредиент для зелий! Ректор Хмурус в ярости.
Спускаю ноги с кушетки, оглядываю медотсек. Да уж, что-то мне подсказывает, что при жизни доктор практиковал не слишком традиционную медицину. Оттого-то, видимо, и стал призраком преждевременно.
– Вот к ректору мне и надо, – говорю.
– Ни боже мой! – мотает прозрачной головой доктор. – Съест! С крылышками! У этого даже несварения не будет.
Я-то всё это понимаю и самой тоскливо, но надо!
Пара взмахов палочкой, и я снова прекрасная фея.
Спрашиваю, где кабинет ректора, и лечу.
Студенты, к счастью, ещё не проснулись. Значит, можно будет спокойно поговорить с Хмурусом. Хотя с ним будешь спокойной, как же!
…В этой части академии также мрачно, как и в той, где располагается лаборатория ректора. Стены чёрного кирпича и факелы в когтистых держателях, будто демоническая лапа вылезла из стены и схватила.
Стучу в кабинет.
Морщусь от непечатных фраз, которыми отвечает на стук господин ректор. Дверь распахивается, и вот и он, собственной зелёной персоной.
– Чего надо? – смотрит поверх головы и, конечно же, не замечает.
– Эй, я здесь! – машу ручкой.
Он опускает взгляд и фыркает:
– А, это вы. Вчера казались крупнее. Усохли за ночь?
Как грубо!
Задираю нос:
– Всегда такой была – полтора с лишним метра.
– Оно и видно, – буднично заявляет ректор, – что ж, проходите, мадам Полтора метра, коль уж пришли.
– Мадемуазель, – снова поправляю я и проскальзываю внутрь.
Кабинет захламлён и выглядит так, ну, как и должна выглядеть обитель чокнутого алхимика – свитки, книги, странные существа в формалине, светильники-черепа.
Всё, конечно же, в чёрных тонах.
Так и подмывает спросить: «А вы, часом, не в гробу ли спите?», но сдерживаюсь.
Сажусь на чёрный-чёрный стул у чёрного-чёрного стола. И ректор в чёрной-чёрной мантии нависает надо мной. Смотрит мне прямо в глаза, будто душу пьёт.
