Полезными для объективного исследовании характерологии, теоретической основой исследования мы считаем труды С. С. Аверинцева, Аристотеля, М. М. Бахтина, С. Г. Бочарова, И. Ф. Волкова, Л. Я. Гинзбург, В. А. Грехнева, Д. Дидро, Н. В. Драгомирецкой, М. С. Каган, В. В. Кожинова, Конфуция, Г.Э. Лессинга. Но не стоит рассчитывать на полнейшее описание характерологии В. О. Пелевина «традиционным» методологическим и теоретическим арсеналом авторитетных работ прошлого, ограничивать себя трудами только известных литературоведов, философов, психологов, так как они создавались на основе всё более устаревающих научных представлений о человеке и мире, и в целом являются развёрнутыми формулировками современных устоявшихся определений, что такое «литературный характер», «герой», «образ». Кроме того, подавляющее большинство известных авторитетных работ основано на «европейском» литературном материале и, следовательно, нельзя быть уверенным в их «избыточности» при анализе произведений восточной литературы, и, в частности творчества В. О. Пелевина, который увлечён восточными моделями человека, восточной культурой. Кроме того, известно, что общенаучная картина мира имеет тенденцию эволюционировать. Таким образом, открытия в творчестве Пелевина, в его характерологии могут оказаться довольно неожиданными, не поддающимися описанию известными понятиями, не подходить под существующие категории, классификации. До сих пор наука не может с полной ответственностью, детально обосновать природу окружающего человека мира и его самого, его характера. Речь идёт и о налаживании определённого научного метода. Возможно, то, что сейчас предлагает академическая наука, это неполное знание. В художественной форме Пелевин излагает эту мысль так: «Эпоха и жизнь были настолько абсурдны в своих глубинах, а экономика и бизнес до такой степени зависели от чёрт знает чего, что любой человек, принимавший решения на основе трезвого анализа, делался похож на дурня, пытающегося кататься на коньках во время пятибалльного шторма. Мало того, что у несчастного не оказывалось под ногами ожидаемой опоры, сами инструменты, с помощью которых он собирался перегнать остальных, становились гирями, тянувшими его ко дну. Вместе с тем, повсюду были развешаны правила катания на льду…» [15, 26].
С незапамятных времён существуют различные виды искусства, мифы, эзотерика, мистицизм, религиозные учения, метафизика – ненаучные способыпостижения мира. Это тоже источники информации о мире, так или иначе уже прошедшие проверку временем, возможно, не до конца разгаданные. Принимая во внимание тяготение В. О. Пелевина к древним и средневековым восточным, эзотерическим учениям (различные школы буддизма, суфизм, цигун, каббала, мистицизм), будет целесообразно и продуктивно подключить для исследования характерологии писателя восточные и эзотерические представления о человеке. Тематика и образы суфизма использованы Пелевиным в «Принце Госплана» (разговор Саши Лапина с Аббасом), в «Асассине» из сборника «П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана». Древнекитайский оракул «Книга перемен» использовался в «Числах», в романе «S.N.U.F.F.». Древневосточной тематикой, средневековой китайской философией, её образами пестрит практически всё творчество В. О. Пелевина: буддист Гиреев в «Generation ‘П’», путеводитель по железным дорогам Индии, найденный Андреем в «Жёлтой стреле» и так далее. Об этом писал и А. Немзер:
«Буддизм, теория информации, юнгианство, структуралистский анализ мифа, оккультизм, кастанедовщина – чуть не все модные интеллектуальные заморочки перепеты им на язык родных осин» [162].
Итак, мы рассмотрели такие ключевые понятия, как «характер», «художественный характер», «эмоционально-ценностная ориентация». Также мы рассмотрели некоторые важные для нас концепции характерологии: собственно психологические и концепцию характерологии Т. Касаткиной. Обращение к психологическим классификациям для нас обусловлено спецификой цели писателя – просвещением своего читателя, что заключается в необычайно сильном воздействии художественного произведения на реального человека с целью изменения его характера (мировоззрения); об этом речь пойдет в следующих главах книги. Мы выяснили, что несмотря на свои успехи по отдельным пунктам, наука не может полностью объяснить сущность характера, доказать его зависимость от строения тела, контуров лица, цвета глаз и так далее. Остаётся актуальным вопрос, возможно ли определение характера человека на основании изучения его внешности? На протяжении веков связь между внешностью человека и складом его характера отчётливо фиксировалась в литературных произведениях и в изображениях великих художников. Научная психология исходит из положения, что зависимость между привычным выражением лица человека и складом его характера не является однозначной. То или иное выражение лица, складки, морщины могут иметь различные причины возникновения: причиной слегка приоткрытого рта может быть не только глупость человека, но и глухота, и больная носоглотка, и напряженное внимание. Наиболее достоверное представление о характере литературного персонажа можно получить, проанализировав его во взаимосвязи с другими персонажами, оценить его поступки и поведение.
Термин «характер» употреблялся ещё в Древней Греции. В книге «Характеры» Теофраста, ученика Аристотеля, это слово означает людей как носителей и воплощений какого-то одного свойства, преимущественно отрицательного: «…притворщик – это такой человек, который, подходя к врагам, хочет скрыть свою ненависть. Он в глаза хвалит тех, на кого нападает тайно, и соболезнует им, когда они проигрывают дело. Он извиняет тех, кто дурно говорит о нем и не сердится на своих обвинителей» [203, 23]. Подобными описаниями начинаются каждый из тридцати очерков, повествуя о том, как описываемые люди ведут себя, какие поступки совершают. Такое понимание слова «характер» тождественно позднему значению слова «тип» (схематическое воплощение одной человеческой черты в наблюдаемом извне и описываемом человеке). Человека в античности представляли преимущественно как живую вещь, всецело подвластную судьбе. Интересно мнение А. И. Белецкого:
«Самая проблема человеческих характеров не изначальна в литературном искусстве» [41, 60].
В народных сказках и героическом эпосе герои только исполнители действий, а о их характеристике не может идти и речи. Бедно, стереотипно изображавшиеся переживания полностью зависели от развертывания событий в сюжете: сказочного героя постигла беда – «катятся слезы горючие», «резвые ножки подкосилися». Ценно высказывание Д. С. Лихачёва, охарактеризовавшего жития конца XIV – начала ХV вв.: «В центре внимания писателей оказались отдельные психологические состояния человека, его чувства, эмоциональные отклики на события внешнего мира. Но эти чувства, отдельные состояния человеческой души не объединяются еще в характер» [148, 64].
В современном литературоведении смысловую эволюцию понятий «характер» и «тип» подробно описывает В. Е. Хализев в книге «Теория литературы». Он пишет, что в XIX веке возобладала новая концепция искусства, как познания, опирающаяся на опыт реалистического творчества. В эту эпоху преодолевались и одновременно синтезировались более ранние теории подражания и символизации. Базовые понятия этой концепции, поставившие в центр образ человека в искусстве – это тип и характер.
Слово «тип» (типическое) применительно к искусству используется, по меньшей мере, в двух значениях. В одних случаях исследователи отталкиваются от этимологии слова: «образец», «отпечаток». Это служило, прежде всего, классификаторским задачам (типы личности). Типическое при этом связывается с представлением о стандартном, лишённом индивидуальной многоплановости, воплощающем некую повторяющуюся схему. Тип в данном значении слова означает один из способов художественного воссоздания человека, воплощение в персонаже какой-то одной черты, одного повторяющегося человеческого свойства. Пример для сравнения – «живые» персонажи А. С. Пушкина, В. Шекспира и «типы одной страсти» Мольера [211, 23]. Таким образом понимаемые типы в литературе связаны с традицией рационализма XVII–XVIII вв. Соглашаясь с В. А. Грехневым, Хализев считает, что такие типы присутствуют и в поздней литературе, запечатлевая «массовидное» начало в облике людей, которое насаждается цивилизацией и возрастает в жизни, все более отпадающей от культуры. Почвой для типов в литературе становятся не столько крупно выраженные проявления всеобъемлющих страстей или пороков, сколько усредненные формы того и другого, слабо тлеющая душевная жизнь толпы, виды духовной стадности («Мёртвые души» Н. В. Гоголя, произведения А. П. Чехова, рассказы М. М. Зощенко) [211, 23]. Тип может пониматься гораздо шире: любое воплощение общего в индивидуальном. Происходит некая универсализация термина.
