Что ты знаешь про одиночество? На самом деле это неважно.

Главное, одиночество знает о тебе все. Поэтому оно легко проникает за любые барьеры, которые ты выставляешь. Твоя оборона для одиночества такая же иллюзия, как для тебя иллюзия – счастье. Для тебя нет счастья, для одиночества нет стен. Оно может прийти в любое время дня и ночи, нарушить хрупкий сон. На самом деле одиночеству наплевать, что ты с трудом смогла уснуть, а в теле накопилось усталости общим весом с фургон кирпичей. Одиночество будит тебя затем, чтобы запустить ледяные щупальца в сердце и начать высасывать из него остатки тепла.

И утром, проснувшись, Белла чувствует внутри только ужасный холод. Она движется словно сквозь обрывки времени…

…стоит с чайной чашкой в руках, на плите исходит паром чайник. Может быть, она закрывает глаза, а когда открывает, то находит себя лежащей поверх пыльного покрывала. Или стоящей в саду и чувствующей, как в спину упирается кривой ствол старой сухой яблони. Потом снова видит себя на кухне, по небу цвета королевской мантии плывут облака. В руках та же чашка или, может быть, другая. Трудно сказать, что было раньше – она лежала или пришла сварить кофе? Может быть, прошли целые сутки. Из головы, из памяти, как из кармана с дыркой, щедро выпадают часы. А те, что задержались, перемешиваются подобно мелочи.

…или вот она сидит в глубоком кресле, обитом кожей. Психолог – женщина в деловом костюме, с доброй улыбкой – просит изобразить на листе то, что Белла сейчас чувствует.

«Во-первых, - говорит Белла, - я ничего не чувствую. Во-вторых, нет никакого сейчас. Я не уверена, где нахожусь между прошлым и будущим».

Потом берет ручку и рисует куб. Получается не совсем верно, на картинке не видно, что у куба стеклянные стенки. На картинке это только каркас, и психолог ни фига не понимает. Белла ломает ручку пополам. Обломки рваными краями ранят ей руку.

***

- Вам больно? - над ней склоняется незнакомец. Белла поворачивает голову. Вокруг простые синие стены, чистый потолок с лампами дневного света. Загородка с полосатым рисунком отделяет ее кровать от остального помещения. На мужчине, который стоит рядом, белый, пахнущий стерильностью, халат.

- Вы врач? Я имею в виду настоящий, а не психолог какой-нибудь?

- Вам не нравятся психологи, верно? - мужчина улыбается и говорит, что его зовут доктор Каллен и он правда врач. Травматолог, занимается пациентами с переломами, вывихами, ранами, всем вплоть до дырок в башке.

- Много привозят таких, как я? - Белла машет перед лицом врача рукой со стерильной повязкой. Пальцы все еще онемевшие от наркоза, и ей хочется попросить доктора Каллена впрыснуть что-то подобное ей в сердце, средство, чтобы прогнать боль.

- Работы хватает.

- Я хотела нарисовать свое одиночество, - размышляет Белла вслух. - Знаете, это типа куб со стеклянными стенками. Все тебя видят, но никто не может зайти внутрь. Ты тоже всех видишь.

- Но выйти не можешь?

- Выходить или нет – зависит от тебя.

- По-моему, неплохой образ. А почему куб, а не сфера? Должны непременно быть острые углы?

Доктор, похоже, разбирался в этих вещах лучше Беллы. Она хотела бы рассказать ему все, но слов в голове не находилось. Слова, как дезертиры, бежали с поля боя. Белла, тяжело вздохнув…

…открывает глаза на кухне. В руках кружка горячего кофе, но во рту вместо горечи вкус соли. К мокрым щекам прикасаются холодные ладони ветра, влетевшего в открытое окно. Подумав, она выливает кофе в раковину.

***

Доктор и психолог сошлись во мнении, что не будут отражать в ее истории болезни правды. Вроде все вышло случайно и она не наносила себе травм. Понимаешь, иначе тебя могут поместить в клинику. Психолог ведет себя, как обычно – слишком уж корректно, ее доброта и дружелюбие вытекают, как жидкое повидло из пирожка. Белла прямо сказала, что билет в психушку ее устроит. Нет ведь разницы, какие стены и потолок тебя окружают. В обоях с голубыми мелкими цветами или обитые чем-то мягким. Ей плевать, в какое ограниченное пространство заключать свое страдание. Может быть, в дурке даже будет проще.

Потому что здесь с ней иногда случаются осечки. Вот, например, она думала, что сожгла в старом камине все фотографии. Сожгла. Закопала пепел в саду, потому что остывший пепел казался ей опасным и все равно обжигал руки. В его стальных хлопьях она видела лица матери и Эдварда. Улыбку Несс. А через два дня, когда покрасневшая кожа на ладонях стала облезать прозрачной пленкой, нашла в вещах, между свежих, пахнущих средством для белья простыней, наволочек и салфеток три десятка снимков. Белла даже не успела среагировать. Ее как будто сняли точным снайперским выстрелом. Кусок горячего свинца разорвался в сердце. Она прижала фото к груди и залилась слезами. Знала, что ни в коем случае нельзя смотреть, но весь день и ночь просидела, согнувшись над хрупкими листами. Вгоняя еще глубже в память их лица и сияющие взгляды. В ушах бухала кровь, а Белла представляла, как тяжелый молоток, опускаясь на навершие кола, забивает его. На целые сутки она забыла о пище и ничего не пила, опухший язык прилип к небу. Горло горело огнем, а глаза зудели, было такое чувство, что глазные яблоки пилят ножом.

Она сама не знала, что заставило ее бросить снимки, встать на ноги, которые затекли и тут же подломились, и поползти на кухню. Она была слаба, но настойчиво двигалась прочь из ужасной комнаты, извиваясь, словно змея. Когда разум отключился, власть над телом перешла к инстинктам. Она боялась умереть. Цеплялась за жизнь, боролась. Выкрутила на всю кран и поставила под ледяную струю грязный ковш, а потом жадно пила, не обращая внимания на плавающие в воде остатки пригоревшей пищи и какой-то мусор. Открыв нижний шкаф, достала упаковку сухих хлопьев и горстями стала заталкивать их в рот. Торопливо, обдирая зубами пальцы и судорожно глотая. Тело выиграло, она осталась жива.

Вторая осечка случилась, когда Белла, споткнувшись, увидела под диваном тусклый блеск. Протянула руку и ухватилась пальцами за чуть теплый металл. Она обнаружила часы Эдварда, которые он потерял несколько месяцев назад. Стрелки остановились. Вскочив, Белла бросилась через заросший сад. Летела над бетонной дорожкой в сторону берега. Она была слаба, но прилагала все силы для того, чтобы бежать быстрее, словно спасалась от чего-то. Часы, как пепел и снимки, жгли кожу, и она с облегчением швырнула их в дышащий свежестью океан.

Перед тем как вернуться домой, она вынуждена была долго лежать на влажном песке. Она видела, как золотое солнце скатывалось вниз, а небо наливалось синевой. Чувствовала холод и боль в сбитых ногах. Из легких вырывались хрипы, она несколько раз сплюнула вязкую мокроту. Потом, как побитая палками, поплелись к особняку.

***

Психологу Белла ничего не рассказывает про осечки. Это лишнее. Она вообще не хочет говорить. Каждое слово, которое ей приходится произносить, вытаскивают из нее как будто клещами. Оно похоже на куски горелой пищи, что плавали в кастрюле, когда она пила, спасая свою жизнь.

- Белла, ты поступаешь неправильно, избегая общения. Тебе нужно больше времени проводить с людьми.

Белла хочет сказать психологу, что ей хватает и ваших глупостей, чтобы забивать голову болтовней с остальными придурками. Но это слишком длинное предложение, она уже представила тяжесть слов на языке, как они камнями будут падать на гладкий пол. Белла опускает глаза, не давая психологу понять, согласна она пересмотреть свое поведение или нет. Но каждый видит то, что хочет, даже если он окончил колледж и получил диплом врача. Психолог предлагает ей начать с прогулок по набережной. Может быть, она сможет с кем-нибудь познакомиться.

- Нельзя культивировать свое одиночество, - веско говорит женщина.

- Почему? - Белла продолжает смотреть на грязные лохматые шнурки ботинок и на блестящие лаковые мыски туфель психолога. Между ними не больше десяти футов, а на самом деле нечто большее, типа целой вселенной со всеми ее звездами, белыми гигантами и дырами. Белла это понимает, а понимает ли психолог? Или ее понимание не выходит за рамки двух сотен долларов за сеанс?