От его последней атаки Хьюга, заслонив собой временного хозяина, укрыл Вращением и себя, и, косвенно, Кабуто. Сарутоби, отрезанный от них расстоянием после прошлой атаки, вынужден был подпрыгнуть, спасаясь от кольев, и зацепиться чакрой за стену ближайшего дома. Воспользовавшись тем, что оба «телохранителя» на мгновение потеряли из поля зрения отошедшего уже на середину проулка-тоннеля Кабуто, Тобирама переместился к маячку почти за самой спиной врага.

Кабуто не успел даже дёрнуться — идеально острый клинок, усиленный вдобавок чакрой, пробил ему сердце насквозь.

— Как я и сказал тебе тогда в Министерстве, — тихо проговорил Тобирама, — если продолжишь эту войну, пощады не будет.

— Даже не… захват… — слегка повернув к нему голову, Кабуто судорожно усмехнулся. Ото рта по его подбородку уже текла кровь. — Жестоко… как и ожидалось… от Второго…

Хьюга, ещё под контролем, бросился к ним, однако Тобирама, с силой схватив Кабуто за шкирку и не извлекая из раны меч, переместился к печати ближе к середине Косого переулка. Там оживление боя как-то само собой пошло на спад; по всей видимости, воскрешённые чувствовали, что контроль слабеет, и усилили собственное сопротивление. Шиноби Альянса, видя, что противники мешкают, оперативно сгруппировались вокруг Тобирамы, ощетинившись клинками; Второй чувствовал, что Югао и Отоказе в целом вполне ещё дееспособны, Доку серьёзно ранен, а у Араши большая чакропотеря — энергию высосали фуины, не иначе.

Воскрешённые окружили их, повинуясь приказам, исходившим от затухающего сознания Кабуто. Тобирама резко провернул меч, расширяя рану, а затем выдернул клинок из плоти врага. Его чакра вспыхнула в последний раз в отчаянной попытке призвать воскрешённых на защиту, а затем угасла.

Якуши Кабуто был мёртв.

========== Арка 3. Эпилог ==========

Снег крупными хлопьями опускался с небес, тускло поблёскивая в безрадостном северном солнце, пушистым одеялом ложился на землю — слой за слоем, и так день за днём. В этой безрадостной местности путницу окружали только скалы, ветер и снег, чисто-белый, опасно красивый. «Глубокий, наверное. Такой, что можно провалиться с головой».

«Ты не провалишься», — пообещали ей, и девушка поверила, без страха ступила на наст — и пошла по нему, вдруг сделавшись лёгкой, точно снежинка или капля дождя. Это было неожиданно, и странно, и, кажется, не совсем нормально…

«Не тревожься, дитя, — ответили ей мягким шёпотом. — Наследие, заключённое в крови твоего клана, подавленное по заветам Хамуры и с течением веков забытое, сейчас пробуждается в тебе».

«Подавленное наследие?..»

«Силы, которые сын принял от меня, — как и всегда, когда она говорила о детях, в голосе Матери искренняя любовь смешивалась с неизмеримым разочарованием. — Бьякуган — лишь их часть, хотя и его ты и твои родичи не используете на пределе возможностей. Всё оттого, что большую часть своих знаний и умений Хамура сознательно утаил от потомков, ставших кланом Хьюга, когда уходил с Земли. Он же оставил им Печать, препятствующую пробуждению моего наследия, ограничивающую возможности. Впрочем, насколько я смогла убедиться, теперь Печать используют по-другому».

«Действительно», — отстранённо согласилась Хината.

Она не знала, сколько уже была в пути — день, неделю, а может быть, всего только час. То, что она делала в последнее время, как-то странно расплывалось в памяти, сделалось мутным. Хината помнила, что шла, что до этого говорила с кем-то, кажется — может, только кажется? — обидела кого-то дорогого…

Мама, конечно, почувствовала беспокойство, поднявшееся в её душе.

«Осталось немного, — Бьякуган активировался и указал пещеру, окружённую плотным слоем барьеров, как чакровых, так и магических, направленных в первую очередь на отвод глаз. Теперь для девушки всё это было не более, чем легчайшая дымка. — Очень скоро мы встретимся по-настоящему, дитя».

«Я правда смогу помочь тебе?» — спросила Хината с робким сомнением и искренней надеждой — и расплылась в улыбке счастья, когда услышала нежное:

«Только ты и сможешь».

Теперь даже не верится, какой глупой она была раньше. С тех пор, как Мать заговорила с ней, Хината изменилась, и к лучшему. Она стала смотреть на мир иначе, научилась, наконец, делать различия между истинно важными вещами и теми, что лишь выглядят таковыми, на самом же деле являясь пустыми, ничего не значащими. Она была удостоена чести знать, из чего родился привычный ей мир и как подлы могут быть люди, как больно ранит предательство самых близких. Она слушала ту, что была мудрее, лучше всех прочих — и искренне не понимала, почему столькие отвернулись от Матери, предпочтя цепляться за иллюзии, в которых живут, не желая прозревать. Анко, через которую Мама хотела попробовать добраться до Мадары, слишком упёрта и зациклена на себе, не думает о глобальных вещах, но вот с Ино почти получилось — она уже начала делать, что должно, даже почти не сопротивлялась… если бы не вмешалась эта несносная Карин, которая ставит собственную гордость и жизнь совершенно посторонних, ничего не значащих людей выше общего блага. Даже сестрёнка Ханаби не хочет слушать: сколько бы Мама ни пыталась поговорить с ней, наталкивается на стену холодности. Так грустно… Но она всего лишь неразумный ребёнок — со временем Ханаби поймёт, что была неправа, отвергая Мать.

«Со временем все поймут, моё милое дитя. Не только твоя сестра».

«Я очень этого хочу, — ответила Хината. — Хочу, чтобы Наруто-кун и Саске-кун, Мадара-сан и Хаширама-сама поняли, чего ты добиваешься, и не вели войну с нашим общим светлым будущим, а помогли тебе его построить. А ещё… ещё я жалею, что Дейдара сейчас не здесь».

«Зачем ему быть здесь?» — спросила Мать с нотками строгости.

Хината испугалась — не хотела её разозлить.

«Тут… немного холодно, Мама, — стала оправдываться она, для наглядности обхватив себя руками будто в попытке согреться. — А Дейдара всегда тёплый и очень надёжный», — надёжный… Почему она произнесла именно это слово сейчас? И почему вдруг её чистое сознание, минуту назад заполненное светлыми картинами грядущего с победой Матери мира, застило видение каких-то глупых, бессмысленных сцен объятий, поцелуев, единения тел?..

Матери её слова и мысли не понравились — в своём сознании девушка ощутила давящую тяжесть её растущего гнева. Сердце, до того бившееся ровно, ушло в пятки, схваченное ледяными когтями первобытного страха.

«Мама, прости! — воскликнула Хината, давя слёзы ужаса. — На что ты прогневалась? Только скажи, и я больше никогда не сделаю такой вещи!..»

«Я гневаюсь не на тебя, — ответила Мать, но все следы мягкого расположения исчезли из её прекрасного голоса, — а на людей, стремящихся обмануть таких чистых, помыслами устремлённых к общему благу созданий, как ты».

«Мне кажется, — решилась робко возразить Хината, — Дейдара не из таких…»

«Кажется, дитя. Я уверена, этот юноша принесёт тебе лишь боль и страдания».

Проявив благоразумие, Хината замолчала, хотя и хотелось спросить, кто оставил Матери ту до сих пор кровоточащую рану, которую девушка улавливала в её душе. Она не произнесла больше ни слова, пока шла к пещере и пересекала барьеры, разводя их руками, словно лёгкие занавески. В пещере, куда Хината попала, было очень темно и стоял затхлый, мёртвый воздух, запертый здесь на столетия. Девушка прислушалась — вокруг не было ни единого звука, даже вода, как это бывает в пещерах, особенно рядом с ледниками, не капала с потолка, гулко разбиваясь о пол.

«Тебе нужно идти дальше. Проход там».

Быстро кивнув, Хината зашагала вперёд, забирая чуть влево, где за основным залом начинался каменный коридор, внимательным взглядом Бьякугана изучая стены, исписанные древними рунами этого мира и фуинами её родного.

«Это также часть защиты прохода», — ответила Мать на её немой вопрос.

«Но почему она пропускает меня?» — Хината не чувствовала на себе влияния техник, более того, не видела Бьякуганом их активность; грозные стражи, пропитанные энергией великих воинов двух миров, мирно спали в её присутствии.