На пруду лягушки, объявляет длинноносый Тимо. Пошли поглядим на них, подхватывает красивый Пий. Ладно, что с них взять, улыбается он, и пусть себе улыбается, и не виноват он в своей безработности, и ничего он с ней не может поделать, поэтому я открываю калитку, следую за ними за угол, на холм мимо часовни и кладбища, и через рощу в долину. У пруда приходится дышать ртом, потому что эти трое вытащили сигареты и курят, а длинноносый Тимо протягивает одну и мне: на, держи!

Это отрава, отвечаю я, и Тимо с рыжим Циглером ржут, а Пий нет. А чем ты вообще занимаешься, интересуется он. Меня бросает в жар. Ассистентка я, говорю, мониторю ситуацию, а еще мультики люблю.

А кое-какие другие фильмы смотришь, спрашивает длинноносый Тимо и виляет взад и вперед бедрами, смотреть противно. Но сердиться я на него не могу, я знаю, у него в кармане есть коробочка из самого черного тантала с молибденом, прикольная такая штучка, и он умеет обращаться с этой штучкой.

Ну чё, пошли лягушек проведаем, предлагает смазливый Пий. Он оборачивается к рыжему Циглеру, тот возвращается с поля, что-то зажав в ладонях. Наклоняется к плоскому камню и разжимает руки. На камень плюхается лягушка, зеленая, как горы в Новой Зеландии, с желтой крапинкой на щеке. Лягушка тяжело дышит и пялится на нас, сидя на камне. Совсем дура, говорит длинноносый Тимо, не хватает мозгов даже чтобы слинять. Чё уставилась, орет он на лягушку.

Боится она, объясняет смазливый Пий. Двое его товарищей дружно ржут, а он нет, глядит на меня, а я ему мило улыбаюсь. Рыжий Циглер приносит с поля вторую лягушку. Длинноносый Тимо берет вторую лягушку, усаживает ее на спину к первой и пальцем нажимает на обеих несколько раз. Ты это уже делала, спрашивает он меня. Я отрицательно трясу головой.

Пошли к Веннингеру, побросаем мяч в корзину, предлагает Пий. Из пруда вдруг доносится клокотание, поляна начинает вибрировать. Это орут, перекрикивая друг друга, лягушки, это у них дискуссия такая, общее собрание, это они так обсуждают происходящее и возмущаются поведением длинноносого Тимо.

Есть еще один эксперимент, отвечает им Тимо. Лягушки только дышат и пялятся на него. Он поднимает над головой второй плоский камень. Оставь ты, вмешивается Пий, пошли забросим пару мячей. Поворачивается и уходит прочь вдоль пруда, поднимается на холм и исчезает между деревьев.

Лягушки-говнюшки, бросает рыжий Циглер и уходит вслед за Пием, и я остаюсь один на один с длинноносым Тимо. Он швыряет камень в траву, смотрит на меня и произносит, как приговор: ты точно уже это делала.

Он приближается ко мне, а лягушки спорят и орут во все горло, а пруд бурлит и клокочет, а длинноносый Тимо стискивает руками мою голову, наклоняется ко мне и целует меня в губы, да так, что мне остается только судорожно втянуть воздух носом. И тогда я чую запах длинноносого Тимо: металл, огурцы, соль. Между ног у меня что-то квакает и вспенивается. И я снова думаю о том, что Тимо умеет обращаться с той штучкой и с другими приборами, и мне там внизу становится щекотно, и хочется утащить его в поле. Но Тимо уже отлип от меня.

Ну, давай, покедова! И он уходит через поле вверх по холму и скрывается за деревьями. И лягушки тут же смолкают, и пруд утихает. Я сажусь в траву. Пруд безмолвствует. С поля доносится стрекотание. И я крепко зажимаю ладони между ног, чтобы перестало тянуть.

Уже в темноте возвращаюсь к нам на двор и захожу в дом. В подвале что-то хлопает. Мне обязательно утром выходить на работу, спрашиваю я мать на кухне. Она кладет тряпку рядом с мойкой и оборачивается ко мне. Что-то случилось? Она пристально смотрит на меня, и я убегаю к себе в комнату, пора спать, я закрываю дверь. Стук в дверь. Я уже сплю!

Утром отец просит, чтобы я не прислонялась лбом к стеклу в «мерседесе», иначе следы остаются. И что со мной сегодня такое? Со мной все в полном порядке, отвечаю. Я просто люблю розовое небо над горами.

На самом деле я не замечаю никакого розового неба, даже мелькающих мимо полей не вижу. Вижу перед собой только длинноносого Тимо, как он убирает со лба черные волосы и смотрит на меня.

А кто будет сверять списки, напомнил отец за завтраком. Мы проехали водопад Тоднау, внизу протекает река Зильберфлусс. В Новой Зеландии, говорит отец, много горных рек, очень бурных. И гигантских водопадов. И лесов без конца и края.

В Новой Зеландии мы будем ловить золотых жуков, огромных, как магнитные катушки, мечтает Берти на заднем сиденье и стучит мне по плечу. Я отворачиваюсь и прижимаюсь лицом к стеклу. Солнце встает над горами. Что нужно сделать, думаю я, чтобы холодное утро превратилось в теплый день? Отчего начинают пахнуть поля за озером Титизее, когда открывается кондитерская в Вайле и на улицу выносят столики? И как из всего этого получается обеденный перерыв, посещение «Рая», предвечернее время, и вершины гор становятся розовыми и бирюзовыми? И вечером потянет влажным запахом от пруда до самого нашего дома. А у пруда на траве будет ждать меня длинноносый Тимо. Точно будет.

Вечером никаких лягушек в пруду не слышно. Когда мы возвращаемся домой, я со двора еще слышу их споры, их дискуссии, но надо же выгрузить из багажника мотки кабеля и отнести их в подвал, а это требует времени, а предприятие не всегда означает только радость, приходится выполнять и не самую приятную работу, и пока тут провозишься, вот тебе и весь пруд, и все лягушки, и у них наступает выходной.

И теперь на поле только сверчки стрекочут, их, наверное, целый миллион. Я стою у пруда одна, небо становится новозеландского цвета – оранжевым и лиловым, вода в пруду темная и тихая. Из середины торчит щупальце каракатицы, она жила на дне пруда и давным-давно одеревенела, но все так же тянется к небу, тычет в него своей конечностью, как в тот момент, когда ее внезапно настигла смерть, вот уж был сюрприз так сюрприз, как все равно неожиданный подарок ко дню рождения. Тишина какая. Деревня внизу, там уже зажигают огни.

Наутро я делаю отцу заявку на так называемый отгул, нам об этом однажды рассказывали в «Раю», великое достижение, теперь уже утраченное.

Отгул? С какой стати?

Это значит время, свободное от предпринимательства, объясняю я, личное время, для себя самой. Совершенно секретно.

Сегодня «Специальный день», отвечает отец, а ты Ассистентка.

А не может ли один «Специальный день» хоть раз пройти без Ассистентки?

Очень даже может, восклицает Берти и выхватывает списки из рук отца. Но отец забирает у него списки назад. Разделение обязанностей и компетенций, напоминает он.

А если бы я заболела?

Ты здорова, отвечает отец.

Хотя сегодня ночью Липа сильно кашляла, я слышал, сообщает Берти.

Я всего-навсего хочу провести один день сама по себе!

Отец смотрит на меня таким взглядом, что мне приходится опустить глаза и уставиться на сучковатые ножки его деревянного стула. Он бросает взгляд на мать, что сидит с нами за столом. И снова на меня.

Ты что, не хочешь в Новую Зеландию, Липа?

Еще как хочу!

Ты полагаешь, мы можем позволить себе время, свободное от нашего предприятия?

Не знаю.

Ты думаешь, хозяин «Рая» обрадуется нашему простою?

Я смотрю на мать. Она опускает взгляд, отодвигает стул и встает из-за стола, встает к раковине, спиной к нам, включает воду.

Я просто хочу кое-что сделать сама по себе.

Не бывает никаких отгулов на предприятии, говорит отец, либо ты предприниматель, либо нет. Ты предприниматель?

Предприниматель.

Вот именно, говорит отец и встает. И ты Ассистентка. Он кладет передо мной на стол списки и выходит из кухни. Мать стоит у мойки спиной ко мне. Она трет губкой одно и то же место в раковине. Я сижу за столом. На кухне повисает тишина.

Либо ты предприниматель, либо нет, повторяет Берти. Ты предприниматель?

И он выходит на двор вслед за отцом.

Предпринимательство ужасно, думаю я, садясь в «мерседес». Первый пункт маршрута – новая фабрика «Фрей и Сыновья» за Вальдсхутом. Центр управления (мощность 1 Mp), отмечаю я в моей инвентарной тетрадке, предприятие требует предельной точности. Тип крана RB 2000, производство «Наунхоф – Лейпциг». Год производства 1970-й, фабричный номер II-B 1277. Впрочем, думаю я, может быть, и не надо всегда такой предельной точности. Обхожу зал с таким видом, будто сейчас каждую мелочь инвентаризирую.