К церкви, напротив Ратуши относили погибших жителей. Не так и много, но все же сердце Марицы защемило от горя. Она заметила среди убитых одного паренька, который еще вчера был жив и помогал с обустройством церковного дома.

  Совсем рядом кто-то громко застонал, произнеся ее имя, и сразу былая решительность к ней вернулась. Поднявшись на колени, осмотрелась, чувствуя слабость и головокружение. В глазах стоял туман, мешая понять, куда смотреть. Зов раздался снова и она, наконец, разглядела гребенского парня, придавленного двумя телами убитых разбойников. Что-то в нем было знакомое, Марица придвинулась к нему, понимая, что это еще один из ее молодых друзей. С трудом столкнув сначала один, а потом второй труп, она взглянула в залитое кровью лицо и, холодея от жалости, узнала Ежи. Ранен он был в голову, но более серьезной ей показалась рана в груди. Прямо из середины груди сына Головы торчал кинжал, всаженный по самую рукоятку.

  - Ежи, - позвала она в отчаянии, пытаясь вытереть кровь с лица куском ткани, оторванным от платья. Рана над бровью до сих пор кровоточила, густая кровь толчками вытекала из пореза, заливая глаза, щеки. Девушка зажала ее, пытаясь остановить уходящую из него жизнь. Вокруг кинжала - напротив, крови не было совсем.

  Парень не отвечал больше на ее призывы, очевидно лишившись сознания, он со свистом дышал, что дарило ей уверенность, что Ежи еще жив.

  Она и не поняла, в какой момент рядом с ней опустился на корточки монах.

  - Отец Филарет, - изумленно воскликнула девушка, - вы здесь? Но как же...

  - Спокойно, дитя мое, - ласково ответил священник, и наклонился над Ежи, - это ваш друг?

  - Да, мой друг, - Марица вдруг заплакала, почувствовав, что она теперь не одна.

  - Вот и славно. Чей это дом? Поможешь мне перенести его. Только не прикасайся к кинжалу. И не бойся, этот молодой человек еще поживет, дай Бог.

  - Это мой дом, - шмыгнула носом девушка, пытаясь взять себя в руки, - скажите только что делать.

  - Марица, Марица! - Она обернулась и узнала спешащего к ней Дмитрия.

  Племянник Марфы явно гордился своей выправкой, оружием и снаряжением. Шлем на голове сверкал на солнце, которое уже показалось из-за горизонта.

  Некогда белая повязка на руке вся испачкалась кровью, но видимо чужой или рана была не серьезной. Митя улыбался Марице с видом настоящего победителя - еще бы, принял участие в первом бою, и наверняка отличился. Казалось, что короткий мушкет в его руках еще дымится пороховой гарью.

  - Митяша, - срывающимся голосом проговорила девушка, - тут Ежи...

  Улыбка тут же слетела с лица новоиспеченного героя. Он сильно побледнел и, кажется, совсем растерялся.

  - Ежи? О Боже! Он мертв?

  Дмитрий с ужасом уставился на кинжал в груди друга.

  - Нет, сын мой. Он жив, только надо его отнести в дом к этой милой барышне. Вы поможете? - Спокойно проговорил монах.

  Дмитрий кивнул, подавив судорожный вздох. Обрадованный, что может хоть чем-то помочь, он закинул мушкет за спину и решительно склонился над сыном головы.

  - Не так быстро, - остановил его священник, - вот возьмите так же как я. Да, вот так. Не спешите.

  Они вместе подняли Ежи, а девушка, поняв кивок отца Филарета, аккуратно поддерживала голову парня, пока они втроем несли раненого к дому Марицы. Она не помнила, как они внесли его в дом, но первое, что сильно ее поразило, это вид тетки Клавы, деловито перевязывающей голову сидящего на ступенях Павла.

  Увидев прибывших, она тут же выпрямилась и указала, куда положить раненого, словно ничуть не удивилась. Только прижала к себе Марицу на миг, когда Ежи устроили на топчане в большой комнате.

  - Умница ты моя, - прошептала тетка, но тут же отстранилась и приказала, - живо поставь кипятить воду. И Павла позови, нечего ему отлынивать. Царапина, а сколько стонов было, будто ему голову снесли.

  Это она, конечно, приукрасила, Павел, уже стоявший на пороге, умудрился весело подмигнуть девушке и спокойно произнес:

  - Да здесь я. Чем помочь?

  Марица, подарив ему счастливую улыбку, бросилась на кухню. Поставив греться два ведра, она вернулась в комнату.

  - Митяша, - сказала она парню, который скромно стоял в стороне, не в силах оторвать взгляд от бледного лица Ежи, - думаю надо сообщить Голове. Ты не мог бы...

  - Да, да, - встрепенулся он, - я сейчас, - и сразу бросился из комнаты, спеша выполнить поручение девушки.

  - Я тоже пойду, - быстро сказала она, - там же еще могут быть...

  Тетка, глянув на нее, открыла было рот, чтобы возразить, но Павел быстро шагнул к девушке:

  - Я с тобой. Только вот, накинь шаль.

  Он протянул Марице платок, и она только после этого вспомнила о своем испорченном платье. Быстро обернув плечи, она вслед за Павлом бросилась на улицу.

  Однако помогать было уже не зачем. Трупы бандитов грузили на телегу кузнеца, который стоял рядом, держа под уздцы впряженную в возок, смиренную лошадку. Саблин был тут же, следя за тем, что бы все делали правильно. Под его руководством все делалось быстро и слаженно. Раненых уже всех унесли, улица почти очистилась, лишь пятна на камнях и земле напоминали о страшной схватке. Павел помогал ополченцам грузить на телегу тела бандитов. А Марица осталась стоять у сломанных ворот.

  Она понимала, что теперь все уже будет по-другому. Многое изменится, и что ждет впереди еще не ясно. Но одно она знала точно. Никуда она не поедет из полюбившегося ей города. Став одной из причин, ввергших жителей в этот ад, она постарается сделать все, что в ее силах, чтобы жизнь погибших защитников не была отдана напрасно.

  Эпилог. Замок Чернагора. 26 июня 1647 года.

  Граф вздрогнул и чуть не расплескал кубок с вином, когда Витред резко распахнул дверь в его покои:

  - Черт возьми! Витред! Я же просил - оставить меня в покое!

  - Граф! Прошу прощения, но новости очень важные...

  - Слышал уже. Князь у меня еще ответит, почему не поставил в известность... Ну разбили они этих разбойников, деньги здесь, чего панику то устраивать? Знаю я уже все! Отдохнуть не дают! Скучно мне здесь, Витред.

  - Граф! Послушайте!

  - Витред, а где баронесса?

  Людвиг отхлебнул из кубка и уставился в окно с таким бессмысленным выражением лица, словно ответ на вопрос его нисколько не волновал.

  - Граф, - в голосе Витреда послышалось отчаяние, - прилетел почтовый голубь, ваш отец...

  - Ну что там? - Снова перебил Людвиг, даже не обернувшись.

  - Он в плену.

  На некоторое время в покоях воцарилось молчание, стало слышно, как потрескивают в камине дрова, вспыхивая разноцветными искрами. Граф любил смотреть на огонь и камин горел с утра до ночи, не смотря на то, что было тепло и надобности в нем не было никакой.

  - Что, - прошептал юноша, наконец подняв на старого камердинера полные недоверия глаза. В этот момент он показался таким растерянным, что Витред ощутил к нему нежность, какую не испытывал уже давно, пожалуй, с тех пор, когда Людвигу исполнилось четыре года.

  Но уже через несколько мгновений, граф отшвырнул кубок, с глухим стуком ударившийся о камин, и заорал:

  - Что ты сказал?

  - Войско герцога разбито, сам он взят в плен, а может и...

  - Не смей говорить, что он убит, - крикнул Людвиг, почти срываясь на визг.

  Витред печально покачал головой:

  - Я сам верю в лучшее.

  - Мне плевать, во что ты веришь! Мой отец жив! Что ты встал! Срочно - собирай всех. Мы уезжаем из этой дыры! Сегодня же. Предупреди баронессу, дозорных, ньердов.

  - Но, господин граф, кто же останется в замке. Ведь ваш отец поручил вам...

  - Твое какое дело. Пошел вон, делай, что я говорю и предоставь мне самому решать, что я должен делать.

  Витред стремительно вышел, понимая, что Людвиг очень расстроен. Он рос испорченным мальчишкой, но отца своего почти боготворил. Может от того, что у герцога никогда не хватало времени на сына. Еще и поэтому, Витред всегда жалел мальчишку.