Он, Лю Цзянь, взял ее, чтобы вернуть на законное место, и тогда за ним явились они.

- Теперь они явятся и за вами.

Мужчина попытался оторвать голову от земли. Его речь вдруг стала отчетливей - словно он осознал, что это его последние слова.

- Вы завладели небесным самоцветом, место которому - над гробницей императора. Он разделен на две части. Одна - синяя, это ляпис-лазурь из бактрийских гор, другая - зеленый хризолит, его добывают на острове в Эритрейском море. Отнеси свою половину в копи, где добывают ляпис-лазурь, и спрячь ее. Только там сила камня не выдаст себя. Никогда не прикладывай одну часть к другой. Только императору подобает бессмертие. Те, кто шел по моему следу, будут гнаться за тобой не щадя сил. Нельзя, чтобы эта сила попала к ним в руки.

Торговец повалился на землю; губы его дрожали. Лициний замер. Неожиданно ему все стало ясно. Сокровище, о котором пленник бормотал днем раньше, украшение императорской гробрицы, обреталось не в далеком восточном краю. Вот оно. Он ощупал мешочек на поясе, нашарил окрглый предмет внутри. Потом вскочил и кинулся к выходу из впадины, вглядываясь в озерную гладь. Поздно. Другие уже отплыли далеко от берега - чтобы спастись, им пришлось подналечь на весла. Они видели, что надвигается буря. Фабий никогда не узнает. Лициний обернулся к торговцу. Грудь сдавили пустота и нерешительность. Неужели он променял величайшее из земных сокровищ, сладость бессмертия, на несбыточную надежду разыскать сына?

Он встал лицом к наступающей тьме. Глаза защипало от бурой пыли - ее нес с востока, из-за озера, ветер, доведенный бурей до неистовства. А потом послышался этот звук - поначалу едва различимый среди раскатов грома, больше похожий на стук крови в ушах, он делался все громче и настойчивее. Барабанная дробь. Лицинию вспомнилась минувшая ночь. Черные кони, встающие на дыбы; желтеют глаза, красная пыль вырывается из ноздрей точно дыхание самой жизни. Шкуры их блестели влажным багрянцем, словно они потели, а не истекали кровью. Кони влекли колесницы, в которых смутно виднелись силуэты арбалетчиков, а во главе их скакал всадник - поверх брони звериная шкура, ореол острых клыков, а вместо лица - тьма.

И теперь они вернулись.

Лициний развернулся и с силой вогнал меч в грудь пленника, раздробив позвоночник. Глаза торговца широко распахнулись, и он умер; с последним ударом сердца из раны выплеснулась кровь. Тело забилось в агонии, тугие мышцы стянули клинок. Лицинию пришлось встать и упереться ногой, чтобы высвободить лезвие. Он застыл с окровавленным мечом, всматриваясь в ливневую мглу, - и наконец увидел на гряде, прямо напротив, темную фигуру. Копыта бьют по земле, черная шкура горит багрянцем, из ноздрей выбивается пыль и сверкает на меркнущем солнце. Оскаленная голова зверя, зазубренные клыки, блеск огромного меча.

Он вспомнил, как торговец называл это существо.

Воин-тигр.

Лициний повернулся лицом на юг - и побежал.

Глава 1

Красное море, наши дни

- Джек, ты не поверишь, что я сейчас нашел!

Система связи бережно донесла голос из голубой бездны, раскинувшейся впереди, - оттуда, где серебристая струйка пузырей протянулась из-за скалистого рифа на пятьдесят без малого метров к поверхности моря. Джек Ховард в последний раз оглядел поросший кораллами якорь у своих ног, впрыснул струю воздуха в компенсатор плавучести - и поплыл над густыми зарослями альционарий,² склонившимися по течению, словно трава на ветру. Оттолкнувшись ластами, он раскинул руки и ноги на манер парашютистаи перемахнул через риф. Открывшийся вид захватывал дух. Попути вних ему то и дело попадались осколки дрвних сосудов - исламских, набатейских, египетских. Но тут его ждало нечто большее. Долгие годы ходили слухи, что с наветренной стороны рифа располагается кладбище погибших кораблей, но все ограничивалось досужими разговорами, пока этой весной сильные приливные течения в Красном море не размыли верхний слой подводного плато и не обнажили эти залежи. Один слух в особенности заставлялсердце Джека биться быстрее - о римском судне, идеально сохранившемся под наносами песка. Когда сквозь отложения стали проглядывать изгибы древних амфор - ряды и ряды сосудов с длинными ручками, доходящими до широких горловин, - он с шумом выдохнул и принялся работать ластами. По телу разлилось знакомое волнение. С губ неслышно сорвались два привычных слова: Везунчик Джек.

Вновь прорезался голос:

- Мы с тобой занимаемся погружениями пянадцать лет, и я думал, что все на свете повидал. Но это просто бомба.

Джек взял курс на дальний конец плато. Костас замер перед коралловой головой размером с небольшой грузовик; отростки в два-три раза превосходили рост человека. Позади первого рифа, на одной с ним линии, возвышалось еще два. Дальше глубина становилась неблагоприятной для кораллов и песчаный склон обрывался пропастью. Джек включил головной фонарь, подплыл к Костасу и остановился в нескольких метрах от него, направив луч на дно. Его взору предстало буйство красок - ядовито-красные морские губки, актинии, обильно разросшиеся мягкие кораллы, рыбки-клоуны, снующие в расселинах и впадинах. Из норы вылез угорь с разинутой пастью, оглядел человека и быстро ретировался. Всмотревшись в колышущуюся массу горгонарий, Джек увидел осколки амфор - из-за толстого слоя налета их трудно было заметить сразу. Затем проступили контуры длинной изогнутой ручки и ободка горловины. Он повернулся к Костасу. Луч фонаря высветил желтый шлем и вытянутый ранец, давший приют баллонам с дыхательной смесью.

- Неплохая находка, - проговорил он. - Похожие черепки мне попадались на склоне, по пути сюда. Родосские винные амфоры, второй век до нашей эры.

- Отключи головной фонарь. - Внимание Костаса было приковано к чему-то другому. - Посмотри еще раз. И забудь про амфоры.

Джеку не терпелось перебраться к разбитому судну на песчаной полосе, однако он покорно застыл перед коралловой головой и вгляделся в ее суматошную пестроту. Ему вспомнились слова профессора Диллена, прозвучавшие в Кембидже много лет назад. Сущность археологии в деталях, но не допускайте, чтобы детали скрыли от вас общую картину. Для Джека эта истина не стала открытием, так как он начал охотиться за артефактаи еще в детстве. В этом и заключался его особенный дар: он всегда видел общую картину - и совершал находку за находкой. Везунчик Джек. Он отключил головной фонарь, закрыл и вновь открыл глаза. Казалось, его забросило в иную вселенную. Изобилие красок сменилось однородной синевой, место алых и лиловых оттенков занял переливчатый полумрак. Так мог бы выглядеть набросок углем: фактура и цвет отсутствуют, в фокусе не детали, а грубые очертания, контур. Общая картина.

И вот тогда-то он увидел.

- Боже милостивый!

Он изо всех сил сощурился - и снова открыл глаза. Никакой ошибки! И не один, а целых два: оба торчали прямо из песка, симметричными дугами устремляясь вверх по обе стороны от коралловой головы. За прошедшие века морской ил отполировал их до ослепительной белизны. Джек с новой ясностью осознал, где они сейчас находились. Красное море. Восточная граница Египта, край античного мира. Дальше лежила сказочные земли, в которых обретались всевозможные ужасы и соблазны, неслыханные сокровища и опасности, гиганты и карлики - и огромные неуключие чудища, пригодные для войны и для охоты. Усмирить их под силу лишь храбрейшим из храбрых, но с ними человек может стать царем.

Слоновьи бивни.

- Я весь в ожидании, Джек. Объясни-ка, как это понимать.

Джек с трудом сглотнул. Сердце от волнения колотилось как бешеное. Наконец он тихо заговорил, стараясь не выдать себя голосом.

- Это elephantegos.

- Что-что?

- Элефантегос.

- Ага. Слон, значит. Статуя слона.

- Нет. Элефантегос.

- Ну хорошо, Джек, в чем разница?

- В одной из египетских пустынь был найден удивительный папирус, по сути - письмо, - начал Джек. - Морис Хибермейер переслал мне его снимок по электронной почте, когда мы плыли сюда на "Сиквесте". Я поинтересовался, нет ли в письме намека на кораблекрушение в этих водах. Морис будто чуял, что нас ждет интерсная находка.