– А по итогам Финской войны конкретно у вас в училище делались какие-то выводы?
– Во-первых, это была чисто зимняя война. Первое, на что обратили наше внимание, – очень плохо заводятся танки. Аккумуляторы не тянули в мороз. Приходилось Т-26 – а это тогда была основная машина – заводить стартером. Одна рукоятка стартера была аж в два метра, чтобы несколько человек могло встать и раскручивать. Танк беспрерывно приходилось заправлять, потому что все время гоняли мотор на холостом ходу. Хоть и на холостом, но расход был просто необыкновенный.
Армия тогда понесла очень большие потери. Мы курировали госпиталь, где лежали ребята с Финской войны. Они рассказывали нам некоторые вещи… например, как пытались прорвать линию Маннергейма. Еще не разбили надолбы, а танкам приказывали двигаться, атаковать.
Один танкист рассказывал, что они придумали такие широкие железные полоски, которые цепляли к танку по типу волокуш. Танк тащил их за собой по снегу, а солдаты, прикрываясь от пуль, подбирались как можно ближе к противнику. Глубокий снег, да еще и холодина невероятная… Сообщали много интересных деталей, например, как подогревать масло, прежде чем залить его в мотор. Это уже потом начали ставить в «тридцатьчетвертку» автомат разогрева Волосова – наша академия придумала. А поначалу приходилось чуть ли не в горшках это делать.
Про новые тяжелые танки нам рассказывали тихо, чтоб никто не слышал. Первый КВ еще только испытывался, причем в одном экземпляре. Один раненый танкист воевал на этом КВ, и он мне рассказал, что это за танк. Мне показалось, что в сравнении с другими танками это могучий слон. Очень он был тяжело управляемый, коробка передач практически выключалась…
С Финской, кстати говоря, у нас в Ульяновске был один преподаватель. Когда он появился с орденом Красной Звезды на груди – а в то время орденоносец – это было нечто, – мы не выдержали и спросили про орден: «На этой войне?» Он ответил: «Нет, это за Финскую». Мы, бывало, в очереди стоим в столовой, и этот капитан заходит. Так мы сразу перед ним шляпы снимали – «только вперед, только перед нами».
Как известно, весной 1942 года, когда под Москвой с немцами разобрались, мы выехали в лагеря. Командир батальона зачитал всем, какие кому предстоит выполнить задачи в июне месяце: кому накосить столько-то сена, а кому столько-то кубометров дров. Ох, как мы на этих дровах всю зиму мучились. Вообще, мы в Ульяновске на трудовом фронте очень много работали. Эвакуировали с Ульяновска заводы, склады государственные стратегического сырья: каучука, слитков цветных металлов. Все это шло на Урал. А на базе этих складов уже развертывался «ЗИС» – Московский автомобильный завод, который потом превратится в «УАЗ».
И вот всем комбат поставил задачу, а моему взводу – нет. Спрашиваю его:
– Товарищ майор, а что, мой взвод в резерве?
– Взвод в резерве, но без вас! Пришла телеграмма из Москвы. Лейтенанта Орлова откомандировать в распоряжение Сталинградского автобронетанкового центра. Пляши!
Мне пришлось плясать. А вот друга моего оставили. Скорее всего, мне пошли навстречу, потому что в последнем письме я написал о том, что в мае 1942-го в той неудачной операции, когда Тимошенко и Никита Хрущев сдали Харьков, погиб мой брат Михаил. И я в этом письмишке написал как бы слезливо, что вот, мол, брат погиб, а я хотел бы его заменить и отомстить. Ну и, видать, тем ребятам, которым положили его на стол, оно приглянулось. Это ж не Сталину приходило. Вы же знаете, как это делается, но главное – что ЭТО учитывалось. В этом я потом убедился через генерала, который напомнил мне о моих письмах уже в Сталинграде: «Вы что это буквально завалили нас письмами!»
А тогда я на радостях рванул. На второй день документы в руки – и на пароход. Перед самым Сталинградом пароход попал под бомбежку. По нам, слава богу, не попали.
Так прибыл я в Сталинград, в учебный батальон при Сталинградском танковом заводе. Командовал им майор Герда. Вручает мне роту курсантов: «Лейтенант, готовь роту!» Батальон готовил маршевые роты, поставляя единовременно три роты с промежутком в пятнадцать дней. Т-34 сами собирали на заводе под руководством классных мастеров. Выполняли любую черновую работу. Каждый командир танка, а их в роте десяток, получал корпус танка, расписывался за него и доводил до конца на конвейере. Все вместе его собирали, и кто его не успел изучить – изучал на месте. Считаю, это был высший класс подготовки! Знание самой машины, ее устройства, ее эксплуатации, управление огнем, вождение с боевой стрельбой днем и ночью… И на все это предписывалось всего два месяца подготовки. На заводе танкист познавал свой танк. Там же остальные члены экипажа набирались ума и тренировались. Мне просто повезло, что я попал в тот батальон. Я уже вполне освоился. Прошло два месяца, июнь – июль. Пролетал август…
И первый бой, который мне довелось вести, мое боевое крещение состоялось 23 августа 1942 года. Немцы тогда прорвали фронт на Дону. Армада танков и мотопехоты 14-го танкового корпуса, на острие которого шла 16-я танковая дивизия, смяла оборону какой-то нашей стрелковой дивизии, и уже в 5 часов вечера немцы были у Волги, прямо у завода. Фронт был рассечен пополам. Образовался коридор шириной 8–10 километров, и в него устремилась лавина. В 15.18 начался воздушный штурм Сталинграда. Это официально зафиксированное время начала бомбардировки – поныне на вокзале бьют склянки. Это был штурм в полном смысле слова: семьсот самолетов, по три-четыре волны. По имеющимся сегодня данным, было сделано более двух тысяч самолетовылетов. По городу, который в основном был деревянным…
– А вы где были в момент бомбежки?
– На заводе, вернее, на полигоне рядом с заводом, на складе боеприпасов. В тот самый момент я укладывал боеприпасы в танк. Помню, как кричал генерал Фекленко: «Ну, живее, еще пару снарядов, и вперед! Слышите канонаду? Это держатся зенитчики. Лейтенант, двигай на Орловку. Возьмешь полигон, закрепишься на Мокрой Мечетке. Бери всех подряд, охрану склада и прочих. Всех, кто есть, в бой!»
Моя рота должна была утром 24-го своим ходом уйти на фронт, в район Калача-на-Дону. Это примерно восемьдесят километров ходу. А тут фронт… немцы сами пришли. И вечером, по сути дела, где-то уже около 6 часов, я пошел в атаку вдоль Волги, прямо от завода. Немцы стояли в полутора километрах. На бортах танков в бинокль хорошо были видны кресты. Они захватили два населенных пункта на берегу Волги: Спартановку и Рынок. Рынок – это где сейчас электростанция. Они как начали бомбить в 15 часов, так и не останавливались до захода солнца. По шестьдесят-семьдесят самолетов, с трех направлений! Город горит, все в дыму, в огне. Ужас, паника… Войск в городе нет. В основном бомбили центр города. А на северной окраине города три мощнейших государственных завода: знаменитый «СТЗ», рядом с ним оружейный «Баррикады», дальше, чуть глубже к центру, прямо на берегу, в ста пятидесяти метрах – металлургический. Их они бомбили меньше, ибо стояла задача захватить предприятия с ходу. Вот они вечером прорвались. Город беззащитен. И ведь знали, что в городе войск нет. Там еще оставалось одно авиационное училище и 10-я охранная дивизия НКВД, которая получила задачу прикрыть город. А город протяженностью в сорок километров!
И спас город – и я об этом писал неоднократно – рабочий класс, ополчение Сталинграда. На этих трех заводах сформировали танковую бригаду, которая пошла в атаку без танков. Только экипажи! Люди собрались по первому тревожному гудку, без приказов. Из начальства и штабов никого нет. Чувствовалась, конечно, в те минуты какая-то растерянность. Но то, что случилось, – то случилось. Это был тот самый критический момент, когда немцы имели возможность захвата города с ходу.
Весь день 23-го и всю ночь до утра мы принимали на себя удары 16-й танковой генерала Хубе. Они, видимо, почувствовав, что встретили серьезное сопротивление, более основательно подготовили атаку утром 24-го. Но за ночь рабочие с завода вытянули корпуса танков и башен и установили их в виде неподвижных огневых точек. А 24-го днем к нам на помощь подоспели краснофлотцы. Они дважды… дважды под пение Интернационала в полный рост поднимались и шли за мной в атаку!
