– Приведите ко мне Даудолла! – дерзко говорит подмастерье во время незапланированного перекура.

– Приведите ко мне Даудолла! – шутит домохозяйка, у которой заканчивается шерри.

Даудолл – шутливая поговорка, смягчающая неловкие ситуации, но он и юридический гений, который может вытащить вас откуда угодно. Может, эта поговорка и раздражает его, но она способствует его бизнесу, а Лоренс Даудолл всецело деловой человек.

Уотт знает: то, что Даудолл – его юрист – заставляет его выглядеть виновным, но Даудолл вытащил его из тюрьмы, как Гудини. Теперь у него не будет никакого другого юриста.

Метрдотель добирается до них, и Даудолл объясняет, что он пришли сюда, чтобы повидаться с джентльменом. Он показывает, с каким именно, и Питер Мануэль тоже взглядывает на них.

Следуя за метрдотелем, двое пробираются через комнату. Мануэль не встает, чтобы поприветствовать их, – он продолжает вызывающе сидеть, когда они причаливают к его столу. Даудолл представляет мужчин друг к другу. Никто не пытается обменяться рукопожатием.

Уотт и Мануэль абсолютно не похожи друг на друга. Они выглядят так, будто вообще существуют в разных историях. Если бы это было кино, Уильям Уотт играл бы в комедии Илинга[4]. По своей натуре Уотт – забавный человек. Ростом шесть футов два дюйма во времена невысоких мужчин, нескладный, пухлый, особенно в талии, там, где подпоясывает брюки. И он лысеет; его редкие волосы зачесаны назад на большой детской голове. У него нелепо большие руки. Ему пятьдесят лет, и он кажется актером, играющим неуклюжую властную личность в доброй комедии нравов. В некотором роде Уотт такой и есть.

Во время войны он служил полицейским-резервистом – в его обязанности в основном входило расхаживать здесь и там, возвышаясь над остальными людьми. В то время для него это многое значило. Мистер Уотт любит власть и любит находиться рядом со власть имущими. Он любит респектабельность и любит находиться рядом с респектабельными людьми. Но больше всего он любит находиться рядом со власть имущими, респектабельными людьми.

Питер Мануэль из совершенно другого фильма. Его фильм был бы европейским, черно-белым, снятым Клузо[5] или Мельвилем[6], отпечатанным на плохом складе и показанным в артхаусных кинематографах только для взрослой аудитории. В фильме не было бы насилия или крови, это не эпоха пиротехники и потрошения на экранах, но в подобных фильмах всегда подразумевается угроза.

Невысокий и крепко сложенный, пяти футов шести дюймов ростом, Мануэль смахивает на грубого, но красивого Роберта Митчема[7]. Ему тридцать лет. У него густые брови, довольно пухлые и чувственные губы. Он смазывает волосы бриллиантином, зачесывая их назад с квадратного лица, разделяя гребнем на толстые блестящие пряди, похожие на масляную лакрицу. Он сердито смотрит из-под низко нависших бровей; его внезапная улыбка редка и всегда желанна – возможно, потому, что успокаивает: ничего плохого все-таки не случится. Люди часто замечают элегантность его одежды, и он уверен, что производит впечатление на женщин. Когда его судят, он всегда настаивает на том, чтобы женщинам разрешали быть присяжными.

Уотт и Даудолл отодвигают стулья и садятся. К тревоге Уотта, Даудолл снимает пальто. Он собирается остаться, хотя раньше, в его офисе, Уотт ясно дал понять, что хочет побеседовать с Мануэлем наедине. Он думал, они договорились, но теперь понимает: ответ Даудолла не был окончательным. «Может, ты и сидел в тюрьме, Билл, но ты не очень знаешь этих людей». Даудолл был на грани слез. «Некоторые из этих людей, – сказал он, – даже не пытаются быть плохими. Они просто плохие; все, что они делают, – плохо, и если общение с ними не начинается с плохого, оно плохим заканчивается». Уотт – человек слова, он так и сказал, но Даудолл ласково улыбнулся и ответил: «Билл, некоторые из этих людей как будто не из нашего мира. Они запятнаны, сами души их нечисты». Потом он похлопал Уотта по руке, словно сожалея, что ему приходится говорить ребенку такие ужасные вещи.

Даудолл не скрывает, что он католик. У большинства католиков хватает воспитания, чтобы не афишировать свои убеждения в компании людей разных религий, но Даудолл ничего не скрывает. В его офисе не висит распятие, он не похваляется знакомством со священниками или монсеньорами так, как делают некоторые агрессивные католики, но в повседневной беседе косвенно ссылается на души, позор, добро и зло. Уотт считает это довольно эксцентричным.

Уотт (что необычно для этого времени) не религиозный фанатик, но не понимает, почему настолько искушенный в житейских делах человек, как Даудолл, продолжает все время упоминать что-то настолько спорное.

Стоя рядом со столом Мануэля, Даудолл выворачивает наизнанку свое дорогое пальто из верблюжьей шерсти, демонстрируя мерцающую оранжевую шелковую подкладку. Затем складывает пальто пополам и кладет на спинку четвертого стула. Он слегка дрожит. Это на него не похоже. Уотту не нужно, чтобы Даудолл оставался и присматривал за ним. Уотт ведь не дрожит.

Метрдотель принимает их заказ. Даудолл заказывает «Джонни Уокер» и содовую. Уотт заказывает портер с элем для себя и еще один для Мануэля. Он делает это любезно. Мануэль его не благодарит, но слегка кивает, словно говоря: да, это он позволит. Его безмятежность граничит с наглостью. Это впечатляет Уотта, у которого денег больше, чем почти у каждого когда-либо встреченного им человека, и который знает, как благодарность разъедает чувство собственного достоинства. Он впечатлен тем, что Мануэль принимает дар с жестом одновременно царственным и в то же время слегка пренебрежительным. Он гадает, сколько денег уйдет на то, чтобы заполучить револьвер.

Размышляя, Уотт поднимает взгляд и обнаруживает, что Питер Мануэль наблюдает за ним: сигарета свисает с губ, глаза сощурены за тонким плюмажем дыма, змеящегося через лицо. Мануэль вынимает изо рта сигарету, в глаза его закрадывается улыбка. Уотт гадает – не встречались ли они раньше, но вряд ли. Он не узнаёт лицо, но чувствует, что уже каким-то образом знает этого человека.

Торговцы хихикают, осознав, что здесь находится великий Лоренс Даудолл. Но потом замечают Уильяма Уотта – и его тоже узнают по газетам. Их ухмылки скисают. Они шепчутся о серьезных вещах, о печальных вещах, о мерзких слухах насчет Уотта и его дочери.

Уотту нужно выпить. Он ищет взглядом метрдотеля и замечает его за стойкой бара – тот смотрит в сторону.

Даудолл и Мануэль зажигают сигареты: турецкую ручной скрутки из деревянного ящика и короткую «пикадилли» из смятой бумажной пачки. Даудолл курит быстро, нервно. Они избегают смотреть друг другу в глаза.

Уотт замечает это и бегло задумывается: не он ли – мишень, не взялись ли они за него вместе? Но нет. Даудолл никогда не поставил бы под угрозу свою репутацию. Уотт – последняя визитная карточка Даудолла, дело Бернсайда привлекает к себе внимание, и Даудолл должен завершить его с честью.

Уотт делает вдох, готовясь заговорить, но Даудолл останавливает его, покачав головой. Метрдотель достаточно близко, чтобы услышать их разговоры, а в ресторане тихо, несмотря на шипящий радиоприемник.

Поэтому все трое сидят и молча ждут свою выпивку. Симфония парит, пара шепчется друг с другом. Торговцы смеются и фыркают – похоже, над какой-то сомнительной шуткой.

Официант не торопится, выкладывая на поднос салфетки и пепельницы.

Уотт поднимает глаза и видит, что Мануэль на него смотрит.

– Ку́рите, мистер Уотт?

У него ланаркширский[8] акцент, лицо его неподвижно. Вопрос кажется проверкой.

Уотт думает, прежде чем ответить. На самом деле он курит много, но не хочет об этом говорить.

– Время от времени.

Даудолл бросает взгляд в его сторону, довольный, что Уотт лжет. Мануэль кончиками пальцев толкает через стол свою тощую пачку сигарет, и Уотт смотрит на нее. Сигареты дешевые, но не из самых дешевых и совершенно необычной марки. Он не говорит ни «да», ни «нет», но вынимает сигарету из пачки с «пикадилли». Мануэль предлагает ему спичку из картонного пакетика. Это красно-желтый рекламный пакетик из «Бара Джексона». «Бар Джексона» – гангстерский паб в Горбалзе[9]. Там весьма специфическая клиентура из подходящих беспринципных людей. Этот паб не для заблудших женщин или утомленных крутых мужчин. Драки случаются снаружи, а не в сверкающем стеклом баре. Никто не хочет, чтобы появились копы, когда там устраиваются на работу, заключают сделки и заводят связи.