— Тебе нравится в этом доме, тварь? — голос Бальбы был сладким, как то вино, что она отпивала маленькими глоточками.
— Да, госпожа, очень, — Изабелла была внутренне готова в провокации, поэтому ее улыбка не померкла ни на каплю. Намереваясь перевести тему, чтобы успокоить агрессивно настроенную гостью, рабыня со всем смирением спросила: — Желаете что-то еще?
Вопрос вызвал у Алиспины Бальбы непонятные эмоции, и она скривилась, будто съела пучок кислого щавеля.
— Я желаю, чтобы ты сдохла, гадюка. Все вы — мерзкие, подлые, никчемные создания, — рабыня безмерно удивилась яростному шипению Бальбы и такой лютой ненависти, но изо всех сил старалась не подавать виду. — Никак мне не избавиться от вас. Только разберусь с одной, тут же появляется другая. Но ты! Ты самая отвратительная из всех, будь проклята твоя душонка, которая совсем скоро направится в мир иной, в руки Скотуса, бога тьмы. Клянусь фуриями?, богинями мести, я устрою так, что ты подохнешь самой мучительной смертью, а я, наслаждаясь, буду наблюдать за последними минутами твоей жизни.
К злобно сверкающей глазами женщине, явно находившейся под влиянием богини безумия Мании, со спины подошла мелодично смеющаяся Розалия Каллона, и — Изабелла не могла поверить случившейся метаморфозе — Алиспина мгновенно преобразилась, став такой же веселой, какой была обычно.
— Дорогая подруга, тебе нравится наш прием? — полностью игнорируя Изабеллу, обратилась к Бальбе Розалия,— я обещала показать тебе работы моего либрария. Пойдем, нам необходимо вместе решить, кому какой дар придется по вкусу, — Алиспина радостно улыбнулась, приветствуя интересную идею Каллоны, и подруги направились к комнатке, в которой Изабелла копировала книги.
Когда прием закончился, Изабелла наравне с другими рабами помогала прибрать дом. И хотя раньше после посещения приемов и пиров Эдвард Антоний не звал рабыню для сеансов чтения, потому что по известной причине засыпал хорошо, последнее время он приглашал ее даже в эти дни.
XII
Эдвард Антоний Каллон ждал. Он мужественно боролся со сном, ожидая самого приятного, что происходило с ним каждый день — вечернего времени с рабыней. Немного протрезвев от своего же громкого смеха, вызванного невероятностью умозаключений, Каллон сел на кровати. Дверь открылась, и он задержал дыхание. Но в проеме стояла Юстина — одна из тех рабынь, что была смазлива личиком и хороша фигурой. Сенатор покачал головой, и Юстина удивленно приподняла брови. Эдвард Антоний почувствовал подступающий гнев от ее непонятливости. Быстро сообразив что к чему, та скрылась из виду.
Каллон сам не понимал, что с ним происходит. Непонятная тяга, волнение, новые мысли, которые раньше никогда не посещали его. И центром всего этого хаоса была она. Рабыня. Невольница, формально принадлежащая его сестре…
Сенатора разрывали противоречивые желания. Он хотел взять свое, но боялся обидеть, расстроить, разозлить девушку. Он предполагал, как больно будет ему увидеть обиду и злость на него. Каллон не желал, чтобы волшебный свет в прекрасных глазах погас по его вине… Да по чьей бы то ни было! Мужчина ощутил ярость от одной мысли, что кто-то может принудить невольницу к тому, чего она не будет желать. Пока она живет в доме Каллонов, у нее есть защита, но эта защита эфемерна, потому что статус в их мире решал все. Впервые в эту секунду Эдвард Антоний задумался о возможности отпустить ее, подарить свободу, сделать вольноотпущенной. Именно эта рабыня заслуживала подобного.
Очень тихо приоткрылась дверь в хозяйскую спальню, и Каллон больше почувствовал, чем услышал, что это Изабелла. Она пробормотала себе под нос приветствие господину и направилась к креслу чтеца. Открыв книгу на нужной странице, она только собиралась начать ежевечерний ритуал, как сенатор перебил ее порыв.
— Иди сюда, — рабыня испуганно посмотрела в его сторону. — Да, иди ко мне, — голос Каллона звучал грозно, хотя он совсем не хотел произвести на девушку подобного эффекта. Заметно побледнев, Изабелла приподнялась, вцепившись пальцами в том Плавта. Ее грудная клетка ходила ходуном в попытках унять ускорившееся от страха перед неизбежным дыхание. Невольница посмотрела на господина, а затем на книгу, словно спрашивая, брать ли ее с собой. Эдвард Антоний улыбнулся, стараясь прогнать ее испуг.
— Да, возьми ее с собой, — мягко ступая, Изабелла приблизилась к ложу, и Каллон кивнул на место рядом с собой. — Ложись.
Глаза рабыни расширились до невероятных пределов, она даже начала немного дрожать.
— Ложись! — с напором повторил хозяин, добавив более спокойным тоном: — И читай.
Аккуратно присев на краешек ложа, Изабелла наткнулась на очередной гневный взгляд Каллона и тут же подвинулась ближе к центру. Сев прямо, будто проглотив жердь, она раскрыла толстую книгу и приступила к чтению. Эдвард Антоний медленно, чтобы не напугать девушку, приблизил к ней свою руку и аккуратно надавил на плечо, заставив ее опуститься на подушки.
Каллон испытывал новые для себя чувства, совершенно не похожие ни на что, изведанное им ранее. Он не верил, что одно присутствие этой девчонки, принадлежащей ему с потрохами, способно так радовать. И пока его тело не требовало ничего более, хотя… хотя поцелуй он был не против получить. Приподнявшись на подушках, Эдвард Антоний повернулся и приблизил лицо ближе к прекрасной Изабелле. Он нежно обхватил пальцами ее подбородок, чтобы затем прикоснуться губами к ее рту, прервав услаждающее слух чтение. Поцелуй был коротким, но он что-то перевернул в душе сенатора. Казалось бы, все происходило так же, как и с другими женщинами, но откуда-то зародилось неизведанное ранее ощущение довольства даже от такого простейшего действия.
Затем Каллон откинулся на подушки, а Изабелла продолжила свое занятие. В течение следующего часа Эдвард Антоний прерывал свою книгочею не менее пяти раз, каждым поцелуем наслаждаясь больше, чем предыдущим. Рабыня была покорна, но мужчина тешил себя надеждой, что его наслаждение взаимно.
Ближе к полуночи, когда обычно он уже спал без задних ног, а Изабелла покидала господскую спальню, Эдвард Антоний, не желая расставаться с девушкой, привлек ее на свое плечо. Забрав из тонких пальцев том Плавта, Каллон небрежно швырнул ценную вещь на пол, успокаивающе зашипев, когда Изабелла издала тихий протестующий писк.
Уснули хозяин и раба мирным и спокойным сном, какого оба еще ни разу не испытывали в жизни.
XIII
Утром Изабелла проснулась в постели Эдварда Антония одна, полностью одетая и не верящая в то, что случилось перед сном. Буквально на несколько секунд рабыня позволила себе погрузиться в воспоминания, но внезапная мысль о появлении хозяйки заставила девушку мгновенно соскочить с кровати господина. Если Розалия Каллона обнаружит ее здесь поутру — Изабелле несдобровать. Незаметно прокралась она к своей комнатушке, но дверь распахнулась перед самым ее носом.
В маленьком пространстве, пачкая сандалиями тюфяки рабынь, возвышался грозный римлянин, судя по одежде обладающий определенной властью. Позади него в комнатке стояли встревоженная Розалия Каллона и самодовольная Алиспина Бальба.
— Это она? — зычным голосом, уверенно и спокойно, привычно к подобным разговорам, ставшими для него обыденными, спросил он хозяйку.
— Да, претор, — Каллона была сильно взволнована.
— Схватить, — обратился мужчина к подчиненным солдатам, которые словно из ниоткуда возникли за спиной у Изабеллы и встали с двух сторон от нее, взяв за руки. Арестованную повели через дом на глазах испуганных рабов. Диогнот смотрел на девушку осуждающе, Ливий непонимающе, дряхлый Светоний грозно тряс пальцем в сторону служителей порядка, что-то бессвязно бормоча себе под нос. Изабелла не вырывалась. Она была уверена, что это люди Аппия Ворона добрались до нее, и сейчас никто не мог спасти ее от грядущей участи, только смерть была избавлением от власти ужасного человека.
Рабыню посадили в клетку, очень похожую на те рабские телеги, в которых ее привезли какое-то время назад в Рим, и солдаты доставили девушку через весь город в темницу. Дорога до тюрьмы не была легкой — граждане республики на улицах не упускали шанса плюнуть в арестованную, кинуть тухлым плодом или даже камнем. Людям было неизвестно, в чем обвинялась рабыня, но бедняки не упускали шанса сделать другому хуже, чем было им. Изабелла старалась отстраниться от действительности. Закрыв глаза, она думала о том прекрасном времени, что прожила в доме Каллонов, о других рабах, которые проявили к ней больше тепла и доброты, чем иные благородные римляне.
