В заведении Эццо, как всегда, царил пьяный монотонный гам, изредка прерываемый бессвязными вскриками моряков, обкурившихся вонючей травки. Напоенный миазмами немытых человеческих тел и смрадным дыханием десятков испитых глоток воздух с трудом прорывался в измученные легкие. Скрестив взгляд мутных блекло-голубых глаз Элия наблюдал за крупной каплей пота, свисавшей с кончика его носа. Капля играла перламутром в отсветах желтого пламени светильников на тюленьем жиру, увеличивалась, наливалась тяжестью, а ножка, соединяющая ее со сливово-сизым носом священнослужителя, становилась все тоньше. Наконец мерцающая бусина устремилась вниз, в призывно разверстый кратер деревянной кружки. Элия прищурился, ожидая фонтанчика брызг дешевого невыигравшегося вина, но не дождался. Не вполне доверяя, по известной причине, собственным ощущениям, он заглянул в кружку. Увы, сосуд был пуст.

Элия крякнул, смахнул набежавший на глаза пот обтрепанным рукавом коричневого жреческого балахона и, перевернув кружку, похлопал пухлой ладошкой по донышку, выразительно подмигивая скучающему за стойкой Эццо.

Брови хозяина притона поползли вверх, собирая в складки кожу не только на лбу, но и на бритом черепе до самого затылка. Бросив взгляд на исчерканную мелом стенку слева от себя, он подсчитал что-то в уме и решительно покачал головой.

Элия, мрачно сопя, полез за пазуху, не сомневаясь, что делает это напрасно. Вытащил засаленный кошель. Встряхнул его пару раз. Да, кошелек был явно не волшебным. Деньги в нем не прибывали…

Продолжая уповать на милость Хортала Громовержца и надеясь на чудо, священнослужитель методично обшарил кружку для сбора подаяний, футляр с пергаментными листками и капюшон поношенной мантии. Все с тем же малоутешительным результатом.

Эццо ухмыльнулся краешком рта, одернул наброшенную на татуированные плечи кожаную жилетку и кивнул на дверь.

Твердо зная, что спорить в подобном случае бесполезно, а порой и вредно для здоровья, жрец встал и, медленно лавируя между столами, направился к выходу. У самого порога он оступился, перешагивая через обкурившегося до состояния одеревенения завсегдатая заведения — полуальва, если судить по узкому разрезу закатившихся глаз и заостренным уголкам ушей — и едва не упал, но, собрав волю в кулак, устоял на ногах.

Осенняя пейнорская ночь поприветствовала изгнанника мелким противным дождем и обжигающими порывами набегающего с залива ветра. Натягивая на мигом замерзшую макушку капюшон, он опять оступился и зачерпнул сандалией из зловонной лужи.

— Что ж это за жизнь такая? — в сердцах пробормотал Элия, пряча озябшие ладони в рукава мантии. — Хортал Всеблагий! Деньги вышли, до миссии тащиться через полгорода, в небе две луны и ни одна не светит!

Словно в насмешку где-то за окном второго этажа визгливо захохотала пьяная шлюха.

Спотыкаясь на каждом шагу, но сохраняя свойственное всем жреца Хортала Молниеметателя благонравие и кротость в выражениях, Элия медленно пошел по кривой припортовой улочке, стараясь подставлять ветру спину или, хотя бы, плечо.

Сырость и холодный ветер начисто изгнали хмель и потраченные на вино деньги казались утерянными совершенно бессмысленно. Однако полмеха проглоченной кислятины дали о себе знать самым естественным образом и Элия, задирая на ходу мантию, свернул к осклизлой глухой стене ближайшего дома. И здесь он не посрамил чести миссионера из далекого просвещенного Каллерона — любой пейнорец, не задумываясь, справил бы нужду прямо посреди улицы.

— Хорошо-то как… — блаженно прижмурив глаза застонал жрец.

И тут прямо под его ногами зашевелилось нечто, принятое им поначалу за кучу мусора, и хриплый простуженный голос просипел:

— Во имя Великих Сил! Дадут мне сегодня роздых?..

Не в силах прервать мочеиспускание, Элия все же шагнул в сторону, ибо по натуре был человеком добрым и отзывчивым.

— Прости, почтеннейший, — примирительно проговорил он и, одернув мантию, двинулся дальше.

Через десяток шагов жрец ощутил весьма бесцеремонный рывок за рукав.

— Если ты хочешь попросить милостыню, сын мой, оставь всякую надежду, — не замедляя хода проговорил священнослужитель. — Все мои жалкие гроши переселились теперь в кубышку Лысого Эццо.

Еще один рывок. На этот раз более настойчивый.

— А если ты думаешь ограбить меня, добрый человек, я скажу тебе то же самое. Разве что только старая драная мантия да кружка для сбора доброхотных даяний заинтересуют твою алчность…

— Да остановись ты, дурья башка!

Грубая ткань одежды Элии затрещала, расползаясь по шву, а самого его развернуло как парус рыбачьего челна под внезапным шквалом. Ошарашенный священнослужитель сделал попытку сесть в грязь, но та же неведомая сила удержала его на ногах.

— Ты что это?.. — внезапно пересохшими губами пробормотал жрец, уставившись на грязного, скособоченного бродягу, вцепившегося мертвой хваткой в его рукав.

— Разговор есть, — хрипло выкашливая слова, сказал нищий.

— Тогда не тяни, — пришел в себя Элия. — Не резон на таком холоде беседы беседовать.

— Как пожелаешь, — ухмыльнулся горбун. Во рту у него не хватало по меньшей мере половины зубов. — Ты жрец Хортала, как я погляжу?

— Истинно так. Всеблагого, Громовержца, Тучегонителя…

— Ладно, ладно. Хватит лести. Позволь представиться. Я — Хортал.

Элия горько вздохнул. Только встречи с сумасшедшим ему не хватало.

— Не веришь?

— Ни капельки.

— А почему?

— Смешной ты, право. Если ты — Хортал, то где твоя златокованная колесница, венец, молнии в конце концов…

Элия не договорил. С ногтя указательного пальца оборванца сорвался и взмыл к небу ослепительный бело-голубой луч. Помедлил немного в зените и вернулся на бренную землю, с шипением испарив лужу в глубокой выбоине улицы.

«Сумасшедший маг, — подумалось на мгновение. — Великолепное завершение гнусного вечера…»

— Я — не маг. И уж тем более не сумасшедший. Я — Бог.

Заметив неприкрытое недоверие на лице собеседника, нищий продолжал.

— Я могу читать твои мысли. Могу полностью подчинить тебя своей воле. Видел ли ты когда-нибудь мага способного пустить молнию без вычерчивания ритуальных закарляк на песочке и нудных завываний, которые они по недосмотру моему и собратьев моих называют заклинаниями? Или такую штуку?

Над его раскрытой ладонью возник молочно-белый светящийся шар. И так же внезапно исчез, повинуясь легкому движению пальцев, не оставив даже следа.

— Понимаю, что ты хочешь сказать. Белоснежная туника, сияющий венец и прочая ерунда? Они существуют, поверь мне. Но сейчас у меня другая задача. Вижу, ты уже начинаешь верить.

Кивок.

— Тогда продолжаю. Раз в пятьсот лет я прихожу в Срединный мир и живу в нем одну луну. Знакомлюсь с нравами и обычаями его обитателей, делаю выводы. До сей поры все обходилось благополучно, но это посещение убедило меня — человечество не заслуживает дальнейшего существования.

— Не понял…

— Экий ты непонятливый. Объясняю. За неполную луну ты оказался первым, кто не пнул, не обругал, не прогнал меня. Ты даже побеспокоился, чтобы передвинуть свою струю в сторону от моего бренного тела.

Элия ошарашено моргал. Лучше всего от противной дрожи в коленках могла помочь кружка доброго вина. Да не той дряни, которой потчевали в харчевнях Пейнора, а настоящего терпкого каллеронского. Непослушными губами жрец забормотал первые строчки заздравного гимна: «Радуйся, Хортал Всеблагий, податель жизни всякому живущему…»

— Вот только не надо пытаться меня разжалобить, — Бог сделал отстраняющий жест рукой. — Я побывал в Дар-Кхосисе и Вальпуре, Аазраме и Эр-Кифе, завершая путь здесь в Пейноре, принял окончательное решение… У вас принято сжигать чумные поселки?

— Д-д-да.

— Тогда ты должен меня понять. Считай, что все человечество неизлечимо хворает. Жадностью и трусостью, жестокостью и вероломством… — Хортал вздохнул. — Послезавтра — новолуние Старшей Сестры. Приговор будет приведен в исполнение. Сочтено, взвешено, отмеряно, как говаривали в одной параллельной реальности, тоже, кстати, доброго слова не стоящей. Но ты мне понравился. И, пожалуй, заслуживаешь награды. Тебя устроит исполнение одного желания?