Вмешательства властей были регулярными и повсеместными. По словам одного писателя, «румыны использовали завуалированное антиеврейское законодательство, избегая при этом внешнего применения варварских и жестоких действий, которые привлекли бы внимание и неодобрение цивилизованного мира»[12].
Однако психологический террор имел серьезные последствия. В 1890-х годах было принято несколько законов, запрещающих образование для евреев, а антисемитизм открыто преподавался в румынских вузах.
Полусекретные погромы в Румынии запустили волну бесчисленных беспорядков против евреев и их повсеместного ограбления. Полиция и армия не только не предотвращали их, но и принимали в этом активное участие. Насилие стало настоящей проблемой для евреев. Как объясняет один историк: «Экономическая депрессия, которая стала особенно тяжелой в Румынии к концу XIX века, сопровождалась повышенным уровнем насилия, начиная с антиеврейских беспорядков в Бырладе (1867), Бузэу (1871), Ботошани (1890), Бухаресте (1897) и Яшани (1898)»[13]. Бóльшая часть этих новостей так и не дошла до США, поэтому не подвергалась вниманию со стороны СМИ.
Хайман в итоге остался в Нью-Йорке, но около 60 000 человек из первых групп иммиграции вернулись в Румынию. Другие иммигранты из Европы постоянно перемещались взад-вперед между Америкой и их родными странами. Тяготы, которые они испытывали в Соединенных Штатах, и потенциальные опасности в нестабильной экономике считались оправданными, поскольку зарабатываемые деньги были действительно хорошими для их родных стран. Однако после первого всплеска, который закончился на заре «Эпохи джаза», немногие румыны иммигрировали в Соединенные Штаты в течение следующих двадцати пяти лет. Цифры оставались маленькими и не поднимались, пока нация не столкнулась с угрозой нацистской оккупации во время Второй мировой войны.
По прибытии в США первые румынские иммигранты столкнулись с невзгодами, которые изменили традиционные сильные семейные ценности, привезенные ими с родины. Большинство переселенцев были неквалифицированными рабочими, поэтому жизнь на заводах и фабриках в американских промышленных городах оказалась опасной и трудной. Трудовые травмы и смертельные случаи на производстве были не редкостью среди иммигрантов всех этнических групп. Однако для еврейских иммигрантов из Румынии тяготы жизни в Нью-Йорке не могли сравниться с тем, что ожидало их на родине. Американская мечта дала им шанс на лучшую жизнь, несмотря на проблемы бедности и поиска подходящего жилья. Новые американцы получили религиозную свободу и безопасность.
Многие одинокие мужчины, такие как Хайман, ушли из дома и семьи, чтобы скрасить скудное существование. Часто эти одинокие рабочие группировались в домах – приютах или жили с другими румынскими семьями-иммигрантами. Для таких молодых людей культурная жизнь означала лишь встречи в местных ресторанах и салонах и церковные службы.
Еврейские иммигранты и здесь столкнулись с проявлениями антисемитизма, поэтому группировались вместе со своими соотечественниками, обеспечивая себе изоляцию от этих предрассудков. Относительно немногие из новых иммигрантов могли говорить или читать по-английски, поэтому им приходилось помогать своим родственникам, когда те сталкивались с языковыми проблемами. Вспоминая румынско-еврейский ресторан на Нижнем Ист-Сайде, Морис Самуэль сообщает, что люди собирались там, чтобы «есть карнац, бейгель, мамалыгу и кашкавал, выпивать… и играть в «Шестьдесят шесть» и табланет», разговаривая только на румынском диалекте идиш и рассказывая друг другу ностальгические истории о еврейских районах Бухареста. Истории, как правило, были печальными, поскольку рассказчики вспоминали в них антисемитские погромы, из-за которых они были вынуждены бежать из страны[14].
Хайман Либер и Абрахам вошли в индустрию одежды в Нью-Йорке в конце прошлого века, в то время, когда именно одежда была очень востребована. Многие еврейские иммигранты были квалифицированными мастерами (около 65 процентов от общего числа), но нельзя точно сказать, получили они соответствующие навыки в США или еще в Румынии. Антисемитские законы в области образования делают последнюю возможность почти невероятной. Один историк отмечает: «По прибытии в Соединенные Штаты многие иммигранты стали портными, даже если раньше они этим никогда не занимались, потому что эта профессия пользовалась спросом в Манхэттене»[15].
Как и большинство эмигрантов первого поколения, Либер не любил рассказывать о своем прошлом и тех путях, которыми они добрались до Америки. Хотя многие иммигранты старались сохранить свою культуру, некоторые пытались как можно скорее адаптироваться к культуре американской, создать новую жизнь и открыть новые возможности для своей семьи. Люди предпочитали обсуждать свое будущее, а не тяготы прошлой жизни и изгнания[16].
Их положение было таким же незавидным, как у бесчисленного множества еврейских семей, иммигрировавших в Нью-Йорк в начале XX века и старающихся приспособиться на новом месте[17].
В 1910 году Джейкоб и Авраам жили с Гершеном Мошковицем, пятидесятипятилетним русским и его румынской женой Мейнц на авеню А в Манхэттене. В семье было двое детей: Рози и Джозеф. Джозеф и Авраам значились в переписи работниками магазина. Джейкоб уже начал свою карьеру в качестве резчика в магазине пальто. Работник переписи отметил, что Либер, как и дети Мошковица, учился в школе, мог читать и писать по-английски, но больше не привел никаких подробностей. Они почти наверняка говорили на румынском диалекте идиша дома и с соседями[18].
Десять лет спустя, в 1920 году, тридцатичетырехлетний Джейкоб все еще жил с семьей Дэвида и Бекки Шварц и их тремя маленькими детьми в квартире на 114-й улице в Манхэттене. Шварцы переехали из Румынии в Америку в 1914 году. В отличие от Джейкоба, они не умели говорить, читать и писать по-английски. Личная жизнь иммигрантов в это время была неразрывно связана с трудовой. И Джейкоб, и Дэвид работали в швейной промышленности. На 114-й улице и ее окрестностях жили преимущественно еврейские иммигранты из России и Румынии, поэтому идиш был там гораздо более распространенным языком, чем английский. Оба Шварца были также значительно моложе Джейкоба (Дэвиду 26 лет, Бекки 25).
В течение последующих двух лет жизнь Джейкоба кардинально изменилась. В 1920 году он жил с семьей Шварц, но к концу 1922 года женился на Селии Соломон, а их первый сын Стэнли Мартин родился незадолго до Нового года[19].
История иммиграции Соломонов отличалась от истории Либеров. Известно, что Соломоны всей большой семьей иммигрировали в Америку в 1901 году. Семья Соломон представляет собой более типичных еврейских иммигрантов рубежа XX века: они иммигрировали всей семьей, что было для них намного менее выгодно с финансовой точки зрения.
Девять лет спустя, к 1910 году, семья поселилась в многоквартирном доме на 4-й улице вместе со многими другими румынскими семьями. В разных документах отец и мать Селии фигурируют под разными именами: «Санфир» (или «Занфер») и «София» (или «Софи»). У Санфира, родившегося в 1865 году, и Софьи, появившейся на свет годом позже, было восемь детей. В 1903 году в Соединенных Штатах родился их сын Робби.
Годом рождения Селии значится 1892 или 1894-й. В 1910 году она работала продавцом в магазине Five and Dime. Она и ее старший брат Луи, работавший продавцом в магазине отделочных материалов, не посещали школу, в отличие от их младших братьев и сестер: Фриды, Исидора, Минни и Робби. Дети Соломона воплощали типичный путь для иммигрантов – старшие работали, чтобы помочь семье, а младшие получали образование. Как и многие из их румынских родственников, семья поселилась в Соединенных Штатах, стремясь к более высокому уровню жизни и используя все возможности для получения образования и понимания американской популярной культуры. Несмотря на то, что Санфир и София говорили на идише, их дети свободно говорили по-английски, что стало значительным шагом на пути адаптации к новой родине. Позже семья Соломона переехала на Западную 152-ю улицу[20].
