Нет, Ионас искал чужой мир, и теперь этот мир неожиданно ступил ему навстречу, неся с собой неведомое и непонятное.

Ионас пошел следом за верблюдами, глядя на их свалявшуюся шерсть.

Меж напоминающих столбы верблюжьих ног, которые, отрываясь от земли, медленно ощупывали воздух, прежде чем снова опуститься на подушку ступни, сквозь пыль мелькали обвислые штаны мужчины. Порванные сзади по шву гамаши волочились по гравию. Ионас понял, что позади у человека и верблюдов долгий путь. Не доходя до моста, мужчина направил животных в сторону от большой дороги, и они пошли к излучине реки пить. Мужчина повернулся к верблюдам спиной, сел на камень и вытащил из кармана кусок хлеба, завернутый в мятую бумагу. После каждого проглоченного куска он все больше и больше съеживался, словно хотел спрятать голову в воротник, чтобы не слышать, как верблюды с хлюпаньем втягивают в себя воду. Он ни разу не взглянул в сторону животных; казалось, он был бы рад, если бы верблюды понеслись галопом и исчезли из виду.

Ионас медленно приблизился к верблюдам. Один из них уже утолил жажду и отошел от берега. Верблюд не спеша повернул свое огромное туловище и вдруг посмотрел Ионасу прямо в глаза. Парень встал на цыпочки, чтобы лучше разглядеть верблюжью морду. Верблюд словно смеялся над Ионасом: нижняя губа его оттопырилась и слегка подрагивала. Сквозь дымку усталости, затенявшую глаза животного, глядела высокомерная мудрость. Вполне вероятно, что животное прожило на свете так же долго, как и Ява. Ресницы у Явы стали с годами совсем коротенькими, а у верблюда, напротив, глаза были окружены длинными и темными стрелками, казавшимися острыми и крепкими, как колючки. Шею животного покрывали морщины и складки — может быть, где-то там, в толстой шерсти, они принесли с собой и песок пустыни?

Мужчина понуро сидел на камне, хотя уже и закончил трапезу.

Верблюд задрал голову кверху и плюнул.

Ионас испуганно отскочил в сторону.

Он представил себе верблюдов на Россаском болоте. Ему внезапно стало до боли в сердце жаль этих животных, словно корабли пустыни уже провалились в болотную трясину.

Мужчина встал и взял в руки закинутые на шею верблюда кожаные ремешки, сперва у одного, затем у другого. Втроем они вышли на большую дорогу. Гравий скрипел.

Позже история с верблюдами дошла и до Медной деревни. Выяснилось, что множество людей столкнулись на своем пути с жителями пустыни. Как будто тысячи любопытных глаз парили над извилистой дорогой, а ведь в тот раз Ионас заметил в излучине реки лишь нескольких мальчуганов.

Люди были озабочены: верблюды обречены в здешних краях на голод. У верблюдов якобы такой строптивый нрав, что ты можешь совать ему под нос сладчайший клевер, а он будет плеваться, на морде презрение, словно ему предложили омег. Верблюды хотят жевать чертополох, а где его взять столько, сколько требуется большому животному!

Однажды Ионас босиком наступил на чертополох, ступня у него вздулась и покраснела, хоть с палкой ходи.

Странный мир наполнил голову Ионаса гудением, которое не давало покоя.

Да и у всех чувства и мысли были накалены.

Появление верблюдов вызвало у жителей Медной деревни всевозможные толки. Ионас, открыв рот, слушал и удивлялся уму других.

Он узнал, что именно из этих мест вышли самые могучие силачи, против которых даже самому царю некого было выставить. Одного из них, который якобы мог поднять в воздух лошадь, позвали к королю страны Востока, чтоб показал свою силу. К локтям силача прикрепили ремни, а к концам ремней привязали верблюдов. Слуги восточного короля стали бить верблюдов, плетеный кнут свистел в мерцающем от зноя воздухе. Верблюды старались изо всех сил, ремни натянулись, как струны. Но как они ни тужились, им не сдвинуть было человека с места, только пальцы его, которые он держал скрещенными, муть дрожали. Сила богатыря-эстонца восторжествовала над силой двух могучих животных. Он не сдался, хотя его глаза едва не выскочили из орбит, а пот струился ручьями.

В награду за труд король подарил богатырю побежденных верблюдов.

Богатырь отдал их своему дяде, чтобы тот отправил животных к себе на родину. Когда Ионас увидел их на дороге, у всех троих за спиной уже был длинный путь. Люди хвалили не только силача, но и его хилого на вид, по стойкого духом дядю. Не каждый, гоня верблюдов, в силах отшагать тысячи верст, ничего удивительного, что на длинном пути гамаши дяди порвались по шву. Снова перед Ионасом встала загадка: кто из мужчин на самом деле крепче — тот, кто некоторое время держал мышцы напряженными, или же его дядя, проявивший столько терпения и стойкости?

У Ионаса, когда он слушал историю о верблюдах и могучих людях, в груди рождалось возвышенное чувство. Впервые в жизни он гордился народом, к которому принадлежал.

Болотный берег внезапно стал для Ионаса таким же узеньким, как любая поросшая кустарником обочина канавы. Долина духов как-то ссохлась — на ней можно было успеть сделать за день несколько кругов. Прежде столь страшные болотные ямины оказались вовсе не такими глубокими, достаточно было длинной жерди, чтобы нащупать плитняковое дно болота. Оглушительные взрывы на Иудином острове задним числом воспринимались как далекий гром, о котором и вспоминать-то не стоило. Бесплотные существа Долины духов, которых все боялись и о которых в округе так много говорили, внезапно показались Ионасу хиляками — чуть погромче свистни, и они тут же, дрожа, улепетнут.

В тихие ночи, когда Ионас сосредоточивал свои мысли для полета и поднимался с постели, чтобы немного пореять под потолком, — то и тогда, в блаженный миг невесомости, ему вспоминались верблюды. Творя колдовство, нельзя было отвлекаться, и Ионас падал на соломенный мешок. Несмотря на такие оплошности, он лелеял верблюдов в стране своей памяти. Когда же Ионасу встречался чертополох, он готов был срезать колючие растения под корень и собрать их, как боровики. Но куда бы он пошел с колючим мешком на спине?

Впрочем, ему и не давали подолгу стоять возле чертополоха и думать о чужеземных животных, дела и заботы подгоняли всех жителей Россы. В особенности же Ионаса, который должен был знать свои обязанности. С малых лет ему разъяснили, что права и заботы первого сына уготованы ему. Эта честь — быть наследником хутора, надеждой и будущим земель Россы — рано возложила на плечи Ионаса тяжелый груз. Леэни, которая с весны окончательно переселилась в Россу, без конца командовала: дескать, молодой хозяин, принеси в дом воды, отнеси свиньям корм, поставь охлаждаться молоко, напои лошадей, и еще тысяча всяких других поручений, когда не было работы в поле. Ионас годился и на то, чтобы таскать бидоны с молоком с Иудина острова на хутор; доверяли ему и ручку маслобойки. Уж если надо было слушаться Леэни, то тем более нельзя было противоречить отцу. Якоб мог в гневе схватить дубинку и задать сыну трепку. Когда он сердился, под носом у него начинали вверх-вниз прыгать усы. Ионасу приходилось выслушивать перечень всего, что Якоб делал ради своих детей. Это по-своему выглядело даже торжественно, когда сердитый отец, стоя посреди двора Россы, простирал вперед руки и, словно с церковной кафедры, громким голосом начинал перечислять свои труды и заботы. Бревна для дома были срублены, вывезены из леса и обтесаны; возведены и другие постройки; лен выращен и продан на ярмарках, земля вскопана, яблоневый сад и ели, защищающие его, посажены. Теперь между ягодными кустами стояли в ряд ульи — ведь и они не сами собой выросли из-под земли.

Ионасу разъяснили, что он ничего из себя не представляет, так себе, бездельник. И те воскресные часы, когда он смотрел на верблюдов, были как бы украдены у Россы. Ионасу надо было всюду успеть, чтобы оправдать свое существование. Человек вынужден бежать, дабы не отстать от жизни, любил подчеркивать Якоб. Ионас годился и на то, чтобы окучивать картофель, выпалывать сорняки, рубить кормовую свеклу и раскидывать навоз. Да и Юуле не давали покоя. Порой Ионас, глядя на Юхана, завидовал малышу, он не был предназначен стать надеждой и будущим хутора.