Коби был таким немногословным. Ява до сих пор не знает подробностей смерти брата. К счастью, Коби, тогда еще совсем ребенок, и так проявил достаточно мужества — догадался привезти гроб с телом дяди в родные места. Душа Явы не нашла бы покоя, если бы тело Алона осталось на кладбище далекого города, среди чужих, и никто бы никогда не принес на его могилу ни единого живого цветка. Яве стало страшно, когда она узнала, что Алон отдал богу душу за столом корчмы. Насмешка судьбы: в гомоне корчмы родился, там и помрешь. А ведь Алон никогда не поклонялся зеленому змию, он, как и Ява, немало повидал в детстве всяких пьянчужек и пропойц, чтобы не захотеть уподобиться им. В миг смерти Алон якобы крепко держал за руку какого-то незнакомого русского, работавшего на бонне. Коби назвал его имя — Ява напрягла память — кажется, Ерем. Коби говорил, будто Ерем был врагом Алона. Как, наверное, страшен миг смерти, если, за неимением никого другого, ты вынужден при последнем вздохе держать за руку своего ненавистника и искать у него поддержки!

Алон был с честью похоронен. Однако у Явы все равно осталась мучительная тяжесть на душе. Неизвестно почему, но она думала, что, если бы вместо Коби помощником у брата был взрослый мужчина, Алон, возможно, вернулся бы домой целым и невредимым.

Коби не хочет подробнее рассказывать об этой истории. Ява знает лишь, что путь в Петербург был длинным и трудным. Неожиданно грянули лютые морозы и сбили все планы. Алону пришлось продать скот с убытком.

Этот непредвиденный убыток не должен был бы сломить Алона. После него осталось десять тысяч рублей. Целая куча денег. Яве трудно даже себе представить такое количество. Отец решил дела с наследством так: тысячу оставил себе, треть отдал Яве, а остальное своим двум младшим детям. Отец полагал, что Яве не нужны эти деньги, разумнее обеспечить молодых, вымостить им дорогу в будущее. Три тысячи рублей Ява разделила между десятью детьми — маленький Матис как раз должен был родиться на свет, и его тоже взяли в расчет. Кому доводилось раньше слышать, что неродившийся человек получает наследство, но отец хотел быть справедливым. Маленький Матис не был предназначен для счастья. Хиленький, каким он и появился на свет, Матис вскоре стал болеть лихорадкой. Завещатель и наследник похоронены поблизости друг от друга.

Деньги, оставшиеся от маленького Матиса, перешли к Яве. Иначе на какие средства они бы ставили дом? Матис обещал потихоньку нарезать серпом ржи, будет хорошая солома для крыши.

Выходит, крошечный Матис не зря появился на свет, хотя жил совсем недолго, — он, как маленький добрый дух, помогает отцу и матери строить новое жилище.

Так почему же в сердце Явы закралось сомнение, когда они с Матисом пришли сегодня поглядеть на место их будущего дома?

Все давно решено.

А вот и Матис появился со стороны болота. Кочки под его ногами пружинят. Он движется так, будто хочет подпрыгнуть и взлететь. На лице, как всегда, ухмылка. Возвращается с Иудина острова такой радостный, словно побывал в далеком Питере и повидал золотые купола.

Может быть, жизнь в действительности гораздо проще, чем думает Ява?

Может быть, ум Явы испорчен тем, что она с детства без конца рвется читать? Матис с трудом подписывает свое имя, перо кажется слишком маленьким орудием в его лапище; для его руки в самый раз топор — тут он может показать свою сноровку.

Ухмыляющийся Матис останавливается перед Явой.

— Матис… — Ява смотрит в сторону и глубоко вздыхает, прежде чем продолжить. — Нет, верно, давай-ка посадим возле дома елку.

Полозья скрипели. Эва проснулась с бьющимся сердцем, приподнялась на постели и прислушалась. Сквозь завесу сна она не могла сообразить, откуда доносится этот режущий звук. Но когда за окном фыркнула лошадь, Эва немного успокоилась. Только что, во сне, огромное пламя, шипя и чадя, поднялось в небо.

Кругом царила кромешная тьма. Под железом полозьев жалобно поскуливал снег, и этому не было конца. Может быть, Иоханнес с возом объезжает дом вокруг? Только зря заставляет лошадь тянуть мешки с зерном — дорога на мельницу и так длинная. Чего он беспокоится? Дом-то не пустым остается. Да и от чего смогут уберечь эти три круга?

И все-таки, когда не стало слышно ни лошади, ни саней, Эва почувствовала в душе неприятный холодок.

Она легла на бок, свернулась клубком и натянула на голову одеяло. Попробовала вздремнуть. О скотине позаботится батрачка, а она, Эва, спокойно закроет глаза. Надо спать, сон возвращает здоровье.

Тишина вылетела из-под громоздкой крыши. Режущий звук просверлил бревна старого дома, закопошился в черных жердях и встряхнул пол — и теперь вся постройка трещала и скрипела, словно злобный старик, которого потревожили. Дрожь непонятного беспокойства перебралась по стенам и в хлев. Бык засопел, звонким голосом замычал теленок, — наверное, и животным снятся сны. Собака, спавшая на кухне, с шумом перевернулась на другой бок, в углу попискивали мыши. Должно быть, мороз очень сильный, раз собака не пошла провожать хозяина. Если на дворе стужа, значит, не вьюжит, и Иоханнес проберется через Долину духов без злоключений. Надо же — эти неприкаянные души и зимой не ведают сна, хотя земля и покрыта толстым снежным ковром. Прошлый раз, отправившись на мельницу, Иоханнес до самого вечера кружил по полю; правда, в тот раз бушевала сильная метель, так что на бровях вырастали сугробы. Когда муж наконец нашел ворота, он едва держался на ногах. Даже лошадь пошатывалась, и едва ее распрягли, как она со вздохом улеглась на свое место и поначалу даже пить не стала. Обнаружив, что в мешках вместо муки по-прежнему зерно, Эва вопросительно посмотрела на мужа. Иоханнес медлил с ответом, молчал, но затем все-таки набрался решимости и объявил, что передумал ехать на мельницу. Эва не отважилась рассмеяться, она знала, что Иоханнес ни за что не признается, что заблудился в Долине духов. А ведь это не его вина, случалось, что и другие путники, застигнутые темнотой, бесцельно плутали по этим местам. Еще хорошо, что никто из них не увяз вместе с лошадью в болоте.

Зимой, правда, болотные окна покрывались толстой коркой льда, но лучше все же было не блуждать поблизости от Адамова источника. Несколько лет тому назад Матис позвал мужиков из деревни, и они сообща, с помощью рычагов, положили огромный валун на то место, где вскипала вода. Через некоторое время отправились поглядеть, что там с этим камнем, — не тут-то было, вода по-прежнему бурлила. Могучая пробка, которой заткнули источник, съехала на сторону и наполовину исчезла под грязью.

Пытались свести счеты и с теми, кто в Долине духов сбивал людей с пути. Все только и делали, что нашептывали друг другу на ухо советы. В поселковой лавке даже кончился как-то перец, потому что на всех окрестных хуторах по вечерам только и делали, что крутили ручку перечных мельниц — да так, что ладони жгло. Однако стоило путнику швырнуть в темноту пригоршню перца, как духи, обитавшие в долине, почуяв запах, тут же отворачивали лицо. Иногда они нарочно за одну секунду меняли направление ветра в противоположную сторону, и едкая пыль попадала в глаза самого метателя перца.

По спине Эвы пробежали мурашки, тело снова заломило.

Иоханнес не успеет вернуться с мельницы до темноты. Однако чего ей тревожиться, в старину, когда велись большие войны, женщины не одну тысячу ночей терпели страх и одиночество. Им самим приходилось взваливать мешки на дровни и ехать на мельницу, если было вообще что везти.

Кучер из имения посоветовал вешать на шею лошади бубенцы, старый черт будто бы не переносит громкого бренчания и тогда держится от путника на почтительном расстоянии. Думает — вдруг господа едут. Народ в деревне смеялся: кто же станет своего подсиживать?! Болтали просто так, всякий вздор, чтобы не признаться в бедности. Растяпа тот человек, кто с трудом добытые деньги разбазаривает на всякую ерунду и швыряет на ветер рубли за звон бубенцов. К тому же рабочие лошади, если надеть на них звенящие воротники, могли и понести.