Выемка внезапно закончилась, и он вышел на небольшую полукруглую площадку, пребывавшую в удивительно сохранном состоянии посреди всего этого разора. Она была совершенно свободна от камней, и даже пепла, словно бы её сверху всё время прикрывала как бы какая-то соверешнно невидимая крыша. Но, при этом, она была вся покрыта чёрной копотью, словно бы её недавно опалило тяжкое, дымное пламя.
В основании этого полукруга, по правую от себя руку, Владислав увидел совершенно чёрный провал входа, тоже словно бы чуть обжатого по краям полукруга. Тут не было никакого обрамления, никаких изваяний - только совершенно ровные края отверстия говорили о том, что это не просто естественная пещера, а нечто вполне рукотворное. Но подойдя к провалу поближе, Владислав с изумление отметил какое-то вроде бы как искрение, какие-то как бы ярко-багровые вспышки, переливающиеся по её краям.
Он смотрел и смотрел на этот угольно-чёрный провал в серо-чёрной, чуть более светлой поверхности стены, словно бы срезанной здесь ножом до совершенно гладкой плоскости, и сквозь немой ступор сознания его пробивала лёгкая, зябкая дрожь. Ледяной ветер свистел в только что покинутой им скальной выемке, у него за спиной, и бил его в спину, словно бы выталкивая из неё на площадку, палево темнело закатное небо у него по левую руку, и в голове у него билось пульсом о совершенно бессмысленное, бесконечно повторяющееся - "Вот оно! Вот оно! Таки дошёл!".
И всё-таки - невзирая на все разрушения, потрясшие гору, невзирая на все катастрофы, на всю успешность действий того полурослика, невзирая ни на что - вход этот таки уцелел! Нет, не ошибался, оказывается, Кольценосец в своих предположениях - вход в древнюю мастерскую Высочайшего уничтожить было бы не так просто. Во всяком случае - это оказалось куда как сложнее, чем уничтожить самого её хозяина.
Всё в том же лёгком ступоре глядя на арку входа, Владислав отстранённо вдруг вспоил крепко впечатлённое в его памяти описание той далёкой, древней битвы, состоявшейся у этого входа неисчислимое количество веков тому назад. Вроде бы - там ничего не говорилось об этой выемке. Хотя.. Тут он внимательно огляделся вокруг - хотя, похоже, её пробили в огромной каменной глыбе, упавшей когда-то здесь, на горе, рядом со входом. Которая вполне могла тут появиться и позднее. Вот и пришлось прокладывая дорогу заново, пробивать в ней проход. Да, наверное так - рассеяно размышлял он. Кто знает - уцелела ли с тех пор та старая дорога на горе, или её восстановили лишь уже недавно - после вторичного возрождения Чёрной твердыни? Впрочем - судя по всему, сейчас от всей этой дороги опять уцелел лишь этот огрызок. Да ещё - площадка перед самым входом. Она, впрочем, видимо практически неразрушима ни при каких обстоятельствах. Вот на ней, наверное, и разыгралась тогда схватка меж Высочайшим и его двумя могущественными врагами. Стоившая им жизни, а ему - длительного провала в его существовании.
Он ещё раз окинул взглядом площадку, гадая, именно сюда ли добирались те полурослики, чтобы тут, возможно, во глубинах древнего капища Высочайшего, и совершить нечто, окончательно погубившее его хозяина, и всё то, что им было создано в этом мире. Да, наверное - подумал он. Где же ещё? Во всяком случае - что ни говори, но теперь выяснилось, всё же, что в его судьбе теперь наметилась таки некоторая определённость.
Во всяком случае - да, теперь можно было наедятся на то, что здесь уцелел не только сам вход. Но вот что там, внутри? И сможет ли он узнать и увидеть там вполне достаточно для того, чтобы.. Да, а ведь для чего именно? Вот об этом-то у него как раз и не было сейчас ни малейшего представления. Ну хоть убей -не мог он, ну никак не мог даже и вообразить себя неким таким могучим распорядителем судеб всего подлунного мира, решающим чему тут быть, и чему тут не существовать больше. И - самое главное, его по-прежнему томило чёрное, щемящее чувство своей полной беспомощности, своей совершенной игрушечности в руках умелых, отменно безжалостных, и относящихся к нему отнюдь не лучше, чем к какой-нибудь жалкой, случайной тле на рукаве своего балахона Кольценосцев. Вот не верил он ни в их честность по отношению к нему, ни в их готовность стать для него просто слугами, никак не верил. Что бы они там ни говорили бы о своём служении Великому Кольцу. Да - Кольцу-то они слуги. Но вот кто ОН будет для Кольца, если, таки, всё же наденет его, в результате, на свой палец? Если - если, впрочем, он его вообще когда-нибудь таки получит в своё распоряжение. Что пока ещё оставалось весьма, весьма неопределенной возможностью.
Тут он вздрогнул, очнувшись от своих невесёлых мыслей, и снова выпал в окружающую его жестокую реальность. Вокруг становилось всё темнее и темнее, ледяной холод уже до костей продирал его всё покрытое потом, от предыдущих тяжких усилий, тело, и ветер всё крепчал и крепчал. Нужно было срочно уходить отсюда. И - чтобы спрятаться от быстро надвигающегося холода ночи, а также и - чтобы, наконец, продвинуться дальше по наконец-таки открывшейся для него дороге во глубины горы.
С усилием выкинув тело своё на площадку, он бросил мимолётный взгляд налево - к открывающейся там пропасти, за которой лежала белесая мгла позднего вечера, в которой уже почти сокрылась и долина под нею, и горная цепь вдалеке, и очутился, лицом к лицу, перед входом в древнее капище.
Тут он, к своему изумлению, убедился, что камень возле входа был девственно чист, и совершенно гладок. Багровое же искрение там проступало, временами, как бы сквозь самую его толщу. И, скорее всего, открывалось исключительно его внутреннему взору, лишь накладываясь на внешнюю реальность этого мира. Он внимательно вгляделся в это искрение, и тут же понял, что он видит багровые буквы, проступающие цепочкой вдоль арки входа. Буквы, идя по кругу, складывались в какую-то надпись. Но хотя буквы и были ему знакомы - это было что-то из очень древних посменных языков Запада, но он так и на смог их сложить в осмысленные слова - язык, на котом звучали эти слова был ему совершенно незнаком.
Сверху же, над самым входом, сквозь камень проступал знакомый ему знак багрового ока, которое словно бы всматривалось в него, злобно, пристально и совершенно враждебно, из самой глубины этой каменной толщи.
Тут он испугался - а не заключает ли в себе эта надпись магию отрицания и уничтожения, предназначенную не допускать посторонних во глубины древнего капища? Что-то роде тех же невидимых стражей, которые ему так примелькались ещё в долине Города Призраков. Вот это был бы весёлый подарочек судьбы - ничего не скажешь! Он робко попробовал подойти к провалу, и его, при этом, ничего не ударило, и не остановило. Впрочем, тут можно было ждать совершенно любой пакости. Здешний невидимый страж мог уничтожать попросту без всякого предупреждения - совершенно очевидно, что тут появление любых посторонних совершенно не приветствовалось. Но - ничего не попишешь, на этот риск ему приходилось, всё же, идти по любому.
Из пасти закопченного провала на него дохнуло жарким, совершенно сухим теплом. Словно бы там, в глубине, постоянно были растоплены огромные, непрестанно пылающие печи. Впрочем, никакого освещения от этих печей там не просматривалось. Поэтому, у самого входа, заслонившись под плащом от тёплого ветра, ровно бьющего изнутри наружу, он зажёг один из заботливо прихваченных с собой снизу факелов.
Факел загорался крайне неохотно. Как, впрочем, и трут, который всё никак не хотел схватить искру. Воздух внутри скального прохода был тяжёлый, как бы выжженный изнутри, так что лёгкие его вбирали в себя с тяжким сипением, и Владиславу постоянно приходилось бороться с ощущением нехватки живительной силы в них. Сразу же по входе туда, у него начала кружиться голова, и немного плыло в глазах. Здесь, внутри, стояла совершенно ватная, какая-то удушающая тишина - словно всё тут было заполнено невидимым, но достаточно густым, горьким на привкус киселём.
Проход был невысок - не более полутора человеческих ростов, и достаточно узок, хотя человек мог и пройти по нему совершенно свободно. Он прямо, без наклона уходил куда-то внутрь горы. В свете факела, еле-еле тлевшем на его конце, Владислав сразу же увидел, что проход весь был покрыт серью трещин, от самых мелких, и до весьма и весьма крупных. Они шли сеткой по потолку, стенам, и ровному, каменному полу, а самая крупная, попросту - огромная трещина, начинаясь почти от двери, по левой стороне прохода, у самого пола, постепенно расширялась до такой степени, что в неё полнее мог бы уместиться человек, даже не очень ужимаясь при этом. Владислав, наклонившись, заглянул туда, и увидел, что щель как бы шла с наклоном вниз, и уходила в тело камня достаточно глубоко - видно здесь гора, расколовшись с этой стороны, даже малость просела.
