А сейчас мы укладывали рюкзаки.
— Запоминай, запоминай! — повторял дядя.
И я запоминал всё, до самых мелких вещей — до пуговиц или булавок, — что мы куда кладём. Вещи лежали вокруг нас, разложенные на камнях, и я брал их и упаковывал в рюкзаки под наблюдением дяди. Сначала я упаковывал дядин рюкзак, а потом свой. Кое-что мы оставили Порфирию для его вещевого мешка. У Порфирия был простой мешок с двумя верёвочными лямками. Порфирий называл свой мешок «ларьком». А наши рюкзаки он называл «универмагом «Белая ночь». Главный «универмаг» был у дяди, а у меня филиал. Порфирий очень смеялся — над нашими «универмагами». Конечно, может быть, это и было смешно со стороны, когда мы с дядей шли, сгибаясь под ними в три погибели. Но зато потом, когда надо было сервировать стол, налаживать снасть или чинить спиннинг, любо было смотреть, потому что в нашем «универмаге» имелось всё! На любой случай жизни!
— Запоминай! Запоминай! — опять кричал дядя. — Запоминай!
И я запоминал. Если бы это происходило сейчас, можно было бы сказать, что я запоминал, как электронная машина. Можно было бы сказать, что я запрограммирован разными вещами и местами их расположения в рюкзаках, чтобы в любой момент ответить, где что находится. Но в ту пору ещё не было электронных машин. Поэтому я запоминал просто как человек. Я хотел было составить подробный список вещей и в нём пометить, где что лежит, но дядя сказал, что это бездарно, что надо просто запомнить и знать назубок, чтобы в любой момент достать что надо, в любое время суток, даже в полной темноте, если меня разбудят глубокой ночью, хотя здесь и глубокая ночь была белая, — но не везде же она белая, а я везде должен уметь сразу выпалить свой ответ, как из пушки, и сразу всё молниеносно достать, всё, что необходимо! Надо было всё запомнить досконально — любимое дядино словечко — и ничего нельзя было потом забывать, как в случае с Сороконожкой, — просто запомнить, и всё!
— Запоминай, запоминай! — без конца повторял дядя. — Запоминай!
И я запоминал. Боже мой, сколько надо было запомнить!
Я вам, пожалуй, дам список, чтобы вы представили себе, сколько вещей надо было запомнить, иначе вы всё равно ничего не запомните. Вот он, этот список, пожалуйста! Если хотите, я вам его на всякий случай зарифмую, для лёгкости запоминания… Мне это ничего не стоит — зарифмовать такой список!
Между прочим, обратите внимание, как я его зарифмовал, обратите внимание на заглавные буквы строк; если их прочесть сверху вниз, получится фраза: «Универмаг «Белая ночь» имени Петра Ивановича Феденко». Такое стихотворение называется «анаграмма». Мы с дядей часто составляли анаграммы на разные заданные темы.
Это очень интересно.
Итак, предлагаю вашему вниманию мою анаграмму:
Удочка простая, мушки,
Нахлыст, спиннинг, две катушки —
И чехлы для них из кожи, —
Вилки, ложки, кружки, ножик,
Ёршик — прочищать мундштук,
Ремешки, верёвок пук,
Масло, сыр, конфеты «Мишка»,
Аристотель (это книжка),
Горький перец, хлеб, брусок,
(Поспеваете за мной?)
Бритва, лески, котелок
Ёмкостью два литра, мыло,
Лук, табак, крупа и шило… —
А шило ты куда суёшь? —
Это крикнул дядя.
(Осторожно: они впиваются в тело!)
Нитки, сухари ржаные…
— Обожди! Сахар положи сюда! —
И это дядя.
Чеснока четыре связки,
«Ь» — мягкий знак означает разные мягкие вещи, как-то: свитера, одеяла, портянки, брюки, тряпки, плащи, носки и т. д.
Ихтиол, йод, спички, краски,
Мятной пасты четверть тубы —
Ежедневно чистить зубы, —
Накомарники, багры,
И пила, и топоры,
Пассатижи, две иголки…
— Ёлки-палки! Иголки заколи под воротник! —
Это опять дядя.
Туфли, сапоги, защёлки —
Разные для разной цели…
— А защёлки положи в коробку из-под леденцов! —
И это он!
— И запомни это раз и навсегда!
Тоже дядя.
Вот! Они уже в коробке!
Аспирин, грибок для штопки,
Неразрезанные пробки,
Одинарных сто крючков,
Волоски для поводков,
Иностранных блёсен груда,
Чай, жестяная посуда,
Абрикосы, Анатолий…
(Это имя!)
Франс, полпуда крупной соли,
Есть и фотоаппарат —
Дядю снять всегда я рад!
Если всё в рюкзак сложить,
Ничего не позабыть,
Как-нибудь добьёшься цели —
Объегоришь всех форелей!
О сёмге я уже не говорю — это дядино дело, с которым он справляется отлично! Потому он и взял с собой так много соли — полпуда! — чтобы засаливать сёмгу и красную сёмгину икру…
— А слона-то ты и не заметил! — сказал дядя.
— Какого слона?
— Лавровый лист! Это же самое важное. Что такое рыбак без лаврового листа? Нуль без палочки! А ты не зарифмовал.
— Зато я сколько вещей зарифмовал! — сказал я. — И тебя вставил полностью заглавными буквами! Разве плохая анаграмма? Гениальная анаграмма!
— Анаграмма прекрасная! И всё-таки лавровый венок ты за неё не получишь. Потому что не зарифмовал лавровый лист!
Дело в том, что мы использовали лавровый лист не только в ухё — иногда мы делали из него венки славы, например: если кто-нибудь поймает очень крупную рыбу или совершит ещё какой-нибудь выдающийся подвиг, тогда мы надевали на него венок из лавровых листьев, нанизанных на ниточку, сажали его на почётное место у костра и в течение некоторого времени прислуживали ему, как какому-нибудь римскому патрицию…
Струи пота текли по моей голове, как реки по земному шару, — текли и шумели. Я даже слышал, как они шумели! Они низвергались по склону лба в озёра глаз, расплывались по долинам щёк и омывали хребет носа, срываясь с него, как водопад.
