Мамино лицо цвета хаки выглядело грозно. Зато – Наташа знала – кожа молодеет сразу лет на десять. Она себе тоже иногда такую маску делала. Ну а уж маме – сам бог велел, в ее-то годы. Сорок лет, ужас!..

Наталья лично намолола для мамули целую банку гороха. И всегда следила, чтобы молоко было в доме. Пусть украшается.

Елена Витальевна заглянула в пиалушку с кунжутом, хмыкнула:

– Биг-маки готовишь?

– До бутербродов не унижаемся, – с достоинством ответила Наталья. – Рыба будет. Очень вкусная.

Мама повела носом:

– Запахов не чую… давай быстрей, а то я опоздаю…

Елена Витальевна вкусно поесть любила. «Особенно после этой собачьей работы». Но кулинарию не жаловала, готовкой занималась мало и только по крайней необходимости. Любила повторять, что каждый должен тратить драгоценное время на свое дело. Дело и участь домохозяйки – хоронить себя на кухне. А она, Елена Витальевна, будучи доктором наук, врачом-гинекологом, лучше примет еще парочку платных больных, чем станет тратить часы на всяческое «отварить – обжарить – припустить». Ну а Наташе (мама обычно с трудом удерживалась от снисходительных ноток в голосе) сам бог велел жарить биг-маки. Или что там она готовит…

Прошлым летом Наталья Нарышкина закончила школу и провалилась при поступлении на журфак в МГУ. Провалилась без особого треска – недобрала один балл. Со страху, дрожа над сочинением в гулкой и нервной аудитории, написала риализм. И получила четверку за грамотность. И «четыре» – за содержание. Она до последнего надеялась, что ей хватит полупроходного балла, ждала, что таки зачислят – хотя бы на известную фамилию (кто не знает ее папу, журналиста Нарышкина!) внимание обратят… Но чуда не случилось. В списке поступивших ее не оказалось. Наташа долго ревела в кабинке туалета, тупо уставившись в игривую надпись на двери: «Крошки, я вас хочу!»

Ее, Наташу, журфак не захотел.

Она вытащила ручку, приписала наискось двери: «Я никогда не буду здесь учиться! »

Забрала документы и, ссутулившись, прошла сквозь строй сияющих поступивших. Новоиспеченные студенты сбивались в группки и отправлялись за праздничным пивом.

Наташа поехала домой.

– Я не прошла, – скупо доложила она маме.

Елена Витальевна отчего-то смутилась. Молча прошла в кабинет, принялась накручивать телефон. «Макс, что за дела!» – удалось расслышать Наташе.

«Папе звонит, в Америку».

Мама сделала еще несколько звонков. Решительно вышла из кабинета:

– Значит, слушай. Есть два варианта. Вечерка. Или платное отделение… В смысле денег они хорошо загнули, почти как в Гарварде… Что выбираешь?

– Ничего, – пожала плечами Наталья.

– Это как понимать? – удивилась мама. От неожиданности даже брови приподняла, хотя обычно не хмурилась – боролась с морщинами.

Наташа молча вошла в ее кабинет. Привычно оглядела книжные полки, уставленные медицинскими томами. Вздохнула. Сегодня в переполненном поезде метро по пути с факультета она приняла решение. И сказала маме. С неожиданной решимостью в голосе:

– Да так и понимай. На следующий год поступлю. Если не передумаю. А пока на работу устроюсь.

– Ты… это, случайно, не?..

Мама, работавшая в гинекологии, класса с седьмого волновалась, не попадет ли Наталья в число ее пациенток. Сначала дочь смущалась, потом обижалась, а сейчас просто перестала обращать внимание на мамины расспросы.

– Да не «это», успокойся. Просто… просто я правда еще не уверена… хочу ли я там учиться.

– Так на курсы же ходила! Статейки пишешь!

– Ну, статейки мои папа все переписывал. А на курсах… Понимаешь, там все учатся или по инерции, или по призванию. Я по инерции, чтобы просто династию продолжить, не хочу. Сомневаюсь до сих пор – мое ли это? Может, мне лучше твою, медицинскую линию продолжить?

Мама не растерялась:

– Нет проблем. Могу санитаркой к нам устроить.

– Ой, нет. Только не в гинекологию.

Наталья не боялась ни ран, ни крови. И в морг маму упросила сводить – ничего особенного. А вот животастые женщины ее пугали. Страх с детства еще остался, когда мама принимала на дому. «Натусик, отопри!» – кричала Елена Витальевна из комнаты-кабинета. Наташа, метр без кепки, открывала входную дверь и утыкалась лицом в огромные животы пациенток. Казалось, что ее сейчас сметут, размажут по крошечному темному коридору. Беременные улыбались девчушке с косичками, называли ее ласточкой и деточкой, но она все равно боялась. И остатки детских страхов до сих пор прятались где-то в глубине подсознания…

– Мам, можно я годик подумаю, а? Папа ведь тоже не сразу журналистом стал… Искал себя… Понимаешь, я до сих пор не уверена, куда мне поступать…

– Может, в кулинарный техникум? – улыбнулась мама.

– Может, и в кулинарный…

Мама продолжала улыбаться. Наташа чмокнула ее в щеку:

– Вижу-вижу, к чему ты. Мол, повар из меня никакой. Согласна. Пока дома буду практиковаться. Ужины вам с папой готовить.

На том и порешили.

Наташу отец пристроил секретаршей к своему приятелю в мебельную фирмочку. График был удобный – с девяти утра до девяти вечера, но всего два раза в неделю. Платили мало – зато и обязанностей негусто. Только-то делов: радостно голосить в телефон: «Гарнитур-люкс, добрый день!» – да печатать разные платежки-гарантийки.

Наташа искренне наслаждалась взрослой жизнью и свободой. Свободой от школьного занудства и жесткого графика. У нее впервые появилось личное время. Никаких факультативов, репетиторов и подготовительных курсов. Хочешь – зубри, как пишется реализм и почему Базаров считается «типичным представителем». А хочешь – пиши статьи и заметки. Или кулинарничай. Или встречайся с поклонниками без оглядки на то, что ночью потом придется заниматься, наверстывать…

Наташа принялась баловать родителей кулинарными шедеврами. Не каждый день, конечно, а под настроение. Она скупала у кавказцев на рынке всевозможные приправы. Тратилась на авокадо и лаймы. Изучила больше тридцати сортов сыра.

Родители не возражали. Подсмеивались, конечно, требовали на ужин обычных сосисок, приставали с вопросами, успеет ли она до лета еще раз прошерстить всю вступительную программу? Но, не скрывая, радовались, когда вечером их поджидал настоящий ужин, с крахмальной скатертью и салфетками к скатерти в тон.

– Мне с тобой деньгами делиться надо, – хохотала мама, – я еще полставки взяла с тех пор, как ты меня от готовки освободила!

– Эх, повезет кому-то с женой! – вздыхал папа. И добавлял вполголоса, влюбленно щурясь на супругу Елену Витальевну: – Не то, что мне, всю жизнь мучаюсь.

За что и получал от мамы. Она любила говорить, что лучшее оружие против мужа, как и против мух, – свернутая в трубочку газета.

Максим Петрович потирал ушибленное газетой ухо:

– Вот так всю жизнь! – И грохотал командирски: – Давай, Наталья, добавки подкладывай.

…Сегодня папа, слегка подшофе, пришел, когда рыба уже давно томилась в миске под грудой полотенец, а мама при полном параде вконец извелась, что они опоздают. Но с мужем она поздоровалась спокойно, ласково. Будто и не жаловалась только что дочери: «Папка твой совсем совесть потерял».

Наташа в который уж раз порадовалась за родителей. И, честно сказать, немного им позавидовала. Как у мамы только получается!.. Она, Наташа, когда ее поклонник Костик опаздывает хоть на минуту, всегда не выдерживает и принимается нудно ворчать.

– Извини, Еленочка, – сказал папа извиняющимся голосом, – я сам им позвоню, скажу, что мы задержимся… Наташенька, слышу, рыбкой пахнет? Ну-ка, положи мне! На приемы нужно приходить сытым, а то захмелеешь сразу…

Папа накинулся на рыбу с кунжутом, аппетитно захрустел салатным огурчиком. Наташа бдительно следила, чтобы хватило и хлеба и сока и чтобы добавки вовремя подложить.

– Умница, вкуснота необыкновенная, – похвалил отец. – Свежую рыбу, что ли, купила?

– Не, обычная, мороженая. С рынка, дешевая…

– Да, ты у нас специалист!.. Насчет всякой дешевки…