– Может, меня вообще вылечить нельзя.

– Можно.

– В другом смысле. Дракон не захочет, чтоб я стал прежним.

– Почему? Он уже распорядился. Кааш вылечит. Но только он.

– Кто это?

– Брат Сташа Дракона. Он заберет тебя и вылечит.

– Не хочу я его лечения. Я тут останусь, таким, как есть.

– Ага. Мечтай. Так тебя и оставят.

– Ты видишь, как меня забирают? – помолчав, спросил Юм.

– Вижу, – серьезно кивнул тагет. – Драконы хотят тебя спасти. И винить их глупо. Так что – все, ты отбегался.

– Твой рейдер на орбите? – не отрывая глаз от цветов, спросил Юм.

– Да, я пришел в конвое «Паладина», – не удивился вопросу тагет. – Это корабль Кааша. Тебя заберут, как только врачи разрешат.

– Зачем мне врачи теперь…Пойдем, – Юм встал из цветов, и на мгновение закружилась голова от странного колючего холода. – Пойдем сейчас. Пусть все будет сразу.

Тагет вскочил и вдруг схватился за виски. Его чуть-чуть качнуло, когда одно прозрачное, давно проанализированное и понятое будущее внезапно сшиблось с другим. Устоял и с изумлением посмотрел на Юма:

– Ну и воля у тебя… Это самих Драконов взять и перевести… Мы думали, ты еще две недели покапризничаешь, а потом тебя бы сонного увезли… Ну ты даешь. Просто космос.

– Я просто пожелал так. Чтоб не мучиться. Чтоб – сразу…

– Ага, пожелал… Ты велел. Всем и всему. Потому что ты… Ох. А с виду козявка… Что они сочиняют, что ты болен и ничего не можешь? Слушай, лучше… Лучше не сейчас! Не надо тебе.

– А тебе-то какая разница?

– Вижу, насколько тебе будет хуже. Раз ты… Показал сейчас, что можешь… Теперь тебе правда к ним опасно.

– Не твое дело.

– Вот балда. А если умрешь?

– Все умрут когда-нибудь.

– Но ты еще не жил, – тагет разволновался.

Юм засмеялся:

– Я и сейчас не живу. Да плевать. Я нужнее им мертвый.

– Ты с ума сошел?

– Нет. Я просто сделаю, как он захочет.

– Кто «он»?

– Кто меня искал. Дракон. Он приближается к планете.

– А ты разве его чуешь?

– А ты?

– Да.

– А я – только страх.

– Тебе не надо его бояться. Ведь он тебе…

– Заткнись.

– …Ладно. Твоя воля… Хотя куда сейчас-то нам с тобой идти? Надо тут ждать. Что, ты и с Ние попрощаться не захочешь?

Юм зачем-то оглянулся на цветы:

– Ние сделает, как Дракон скажет.

Тагет взял было Юма горячими пальцами за руку, но Юм ее выдернул. Тогда он просто погладил Юма повыше локтя:

– Ние хочет, чтоб ты вернулся домой.

– Нет у меня никакого дома!

– Сколько можно дурить, – удивился тагет. – Ты же – смысл жизни десятков поколений твоих предков… – Он вдруг повернул голову в сторону правой дорожки. – Ние идет.

Юм поднял голову. Тагет торопливо сказал:

– Он еще не знает.

– Вечером заберут, не раньше. Успею… Попрощаться, – хрипловато сказал Юм. – Уходи сейчас.

Ние вышел из-за поворота, но даже не прибавил шагу, когда увидел рядом с Юмом этого отвратительного зеленоглазого шпиона. Он знал, что тот придет, он даже нарочно оставил тут Юма одного! Тагет еще раз погладил дернувшегося Юма и пошел Ние навстречу, остановился, поклонившись, на вопрос кивнул, сказал еще что-то, а Ние чуть-чуть ему улыбнулся. Юм вздохнул и тоже побрел к Ние. Да понятно, что он и сам из Драконов, он всегда это знал, это жуткое созвездие в крови у него – все эти умения чудовищные, вообще все… Сейчас он калека, но все равно представляет собой редкую ценность. Сын. Конечно, Дракон заберет его себе. И что сделает за то, что он бегал от него по всей Бездне? Может, лучше сразу лечь вот в траву и умереть? Знает он, знает, кто ему тот ужасный, что приближается к орбите, черный страшный где-то там, за голубой скорлупой неба, – лучше б никогда, никогда его не знать…Не быть ему никем… Вообще не быть… А Ние… Ние – брат? Тогда он тоже Дракону – сын? Сын – это ужасно, это – преступно… Но ведь Ние – такой хороший? Почему Ние – хороший сын а он сам – ужасный, ненавистный?

Все потемнело вокруг, воздух стал душным, и Юм растерянно посмотрел на небо – но никакой грозы с тяжелыми страшными облаками, напугавшими его неделю назад, не приближалось. В бездонном небе ни облачка – теплые знакомые руки подхватили, и мир качнулся, чуть осев вниз. Глядя свысока на цветы, сливавшиеся в один пестрый диск, и на посверкивающий песок, Юм привычно обвил руками мощную шею Ние, прислонился лбом к его щеке. Все равно, что бы ни случилось, Ние и Вильгельм были его спасителями… Няньками, донорами, защитниками. Ние хочет ему только хорошего… Он – брат…Нельзя даже, чтоб Ние хоть краем ощутил тот ужас, что душит Юма. Не надо ему говорить, что будет вечером. Ние добрый… Но… Он тоже верит, что лучше бы Юма не было, что лучше бы ему не рождаться вообще… Там, у шлюза… И для Дракона тоже лучше – чтоб его, Юма, никогда не было…

Вечер наступил внезапно. Юм и понять не мог, на что ушел день – его как не было. Вроде бы ему было плохо и его лечили… Когда он очнулся, Ние – уже знал про вечер. И спрашивал, какие игрушки Юм возьмет с собой. Игрушки? Никакие. Но от слова «игрушки» стало легче, больше сил, и он даже положил в карман маленький прыгучий мячик, и, когда пришло время, сам позвал Ние в парк. Густая синяя тьма лилась на благоухающие цветы парка, и ото всех этих щедрых запахов у Юма кружилась голова. Поэтому он крепче держался за руку Ние и спокойно, хрустя красными сандаликами по песку, шел в шелестящей, с редкими апельсиновыми фонарями, темноте парка.

Ни о чем он не думал. Ничтожным краешком сознания было жаль, что цветников не видно, и нигде больше он таких цветов не увидит… Но в черной траве тут нет светлячков.

Совсем уж страшно пока не было, только душно и скучно. Упасть, заплакать, заорать изо всех сил? А зачем? Он радовался, что мертвящим страхом пока не окатывает, что пока сами идут, а не подкашиваются ноги, что ум не нашаривает лихорадочно способы удрать. То есть он знал, конечно, что скоро должен будет отпустить эту теплую ладонь Ние, и пойти дальше сам, пойти в такую темноту, что даже больше уж и не страшно, будто ее и нет. Только тревожило, что ничего-то он не может сказать Ние, и все шарил вокруг себя беспомощным сознанием – что сделать, чтоб Ние его запомнил? Ние – в темноте не видно лица – наклонился и поцеловал в макушку и сказал печально:

– Да мы увидимся с тобой скоро, малыш, вот только ты выздоровеешь.

– Ты веришь в то, что говоришь. Только у нас с тобой разная правда, – внутри стало тепло, но тут он вдруг совсем ослабел, и ноги наполнились дребезжащей слабостью: – Возьми меня на руки…

Гул садящегося на стоянку, мигающего оранжевыми огоньками когга возник внезапно, и вот уже он, задевая черные зашумевшие ветки, приземлился ужасающе рядом. Огоньки погасли, и на черную сияющую его крышу лег скользкий отблеск вздрагивающего фонаря. Ние сказал:

– Не бойся. Ты же – Юмис…

Люк когга поднялся, и на дорожку ступили два очень высоких человека. У одного, не страшного, серебрилась на плечах светлая куртка, а другой весь был, как сгусток мрака.

Юм осторожно-осторожно повернул лицо к Ние и сквозь бухающее в ушах, задыхающееся сердце сказал:

– Прощай.

Ние прижал Юма к себе. Черный страшный оказался рядом, забрал его твердыми руками. Пахло от него чем-то горьковатым, свежим, но больше всего напугало Юма и даже изумило то, что руки эти твердые у него оказались теплыми и живыми. Человеческими. – Юмис… Мой, – тихо, и вовсе не Юму, а самому себе сказал он, будто клеймо поставил на Юма, и от речи Чара Юму стало так жутко, что он изо всех сил зажмурился и сжался. Ему казалось, что руки эти вот-вот брезгливо отшвырнут его.

– Твой, твой, – сказал другой. – Сам-то теперь видишь? Смотри, он чуть дышит. Давай мне.

Юма приняли другие, но точно такие же руки, опять неудобно прижали к груди. Но тело само собой вдруг расслабилось, и стало тепло. Быстрые чуткие пальцы обежали лицо, легли на грудь, и тут же стало легко дышать: