- Например?

- Хотя бы демократизм. Кое-где его недостает, в других местах - в избытке.

- А конкретно? Где? На какой странице?

- Пометок я не делал - говорю по памяти. Да вот хотя бы о профессиональных революционерах из рабочих. Не перегибаешь ли ты палку? Не переоцениваешь ли роль этих самых рычагов?

- Вот уж тут я никак не могу согласиться. - Владимир Ильич твердо опустил ладонь на стол. - Нам прежде всего недоставало профессиональных революционеров, вышедших из пролетарской среды. Не хватало таких, как Бабушкин. До крайности обидно, что он провалился. Но мы его не потеряем. Нет, нет. Поверь слову, он сбежит. Для таких орлов клеток не существует. В ссылку угонят? Тем более не удержат. А что касается рычагов... Ты знаешь, мне с юности Архимедова мудрость навсегда запала в голову. И партия у нас - точка опоры. Двинем рычагом - и трон полетит вверх тормашками, и вся жизнь переменится.

Когда Мартов ушел, Владимир Ильич машинально перевернул несколько десятков страниц рукописи:

"Что-то он недоговаривает... Ходит вокруг да около... Не ждал от него... А может, все это случайно, необдуманно? Ведь до сих пор мы понимали друг друга с полуслова... Может, от нездоровья? Какой-то он сегодня не такой, как всегда... Но значение брошюры Юлий почувствовал. А детали дойдут, когда еще раз вчитается".

Прочитала Засулич, стесненно сказала, что у нее нет замечаний. Ее стесненность была понятна, - Плеханов-то еще не читал и неизвестно, что он скажет.

Безусловно, полезно было бы узнать мнение Георгия Валентиновича. И мнение Аксельрода. И Потресова. Но посылать всем единственный экземпляр невозможно, - на это уйдет больше месяца, а медлить с брошюрой нельзя. Она до крайности нужна. Чем скорее выйдет, тем лучше. Да и посылать стало рискованно: недавно потерялось письмо к Аксельроду. Случайно ли? Нет ли слежки за их перепиской?

И Владимир Ильич, надписав на обложке свой новый, теперь уже любимый псевдоним - Ленин, отправил рукопись в Штутгарт, в типографию социал-демократа Дитца.

2

Когда-то, отвечая на беспокойный вопрос матери о своем житье-бытье, Владимир Ильич сообщал из Шушенского: "Сегодня пишешь одну работу, завтра - другую". Так было и теперь. Писал то в "Искру", то в "Зарю". Редкий номер газеты выходил без его передовой. А чаще всего, помимо основной статьи, он давал еще и несколько заметок.

Относительно деятельным литератором в редакции по-прежнему оставался один Мартов. И статью напишет, и заметки корреспондентов выправит, и корректуру прочтет. Но уж очень много времени Юлий отнимал разговорами, не относящимися к делу. Это утомляло и расстраивало. А что с ним поделаешь? Не выслушаешь до конца - обидится. Шутливые напоминания о ценности времени не действовали на Юлия, - он продолжал говорить, перескакивая с одной темы на другую.

Но надо же и его время беречь. Под этим предлогом Надежда Константиновна стала по утрам сама носить ему почту для ознакомления. И это не помогло. Прочитав письма, Юлий не садился за стол, а шел к Владимиру Ильичу:

- Я на минуту.

Минута превращалась в часы.

К счастью, в Мюнхен приехал с семьей его знакомый, бежавший из вятской ссылки, и Мартов стал целые дни проводить у них.

У Ленина много времени отнимала беспрестанная борьба с идейными противниками марксизма, и он постоянно находился в состоянии задорного и неугомонного полемиста. Еще была в разгаре борьба с "экономистами" из журнала "Рабочее дело", а на горизонте политической нелегальщины уже обнаружилась эсеровская "Революционная Россия" с ее призывами к терроризму. "Искра" уже не однажды осуждала террор, в частности в статье Веры Засулич, но Владимир Ильич чувствовал, что борьба с нарождающейся шумной авантюристической организацией еще впереди. К ней надо быть готовым. А тут еще Струве, окончательно сбросив маску легального марксиста и став прислужником либеральных помещиков, затевает в Штутгарте свой двухнедельник "Освобождение", и с ним предстоит вести напряженную борьбу.

Но самым главным и неотложным делом Владимир Ильич считал создание программы партии. Забота о ней не покидала его ни на один день. Кто ее напишет? Ясно - Плеханов. Может, еще Павел Борисович Аксельрод. Больше некому. Так и написал Георгию Валентиновичу еще в начале июля прошлого года. Товарищам по мюнхенской части редакции сказал:

- Другого автора я не вижу.

- Только Жорж! - подтвердила Засулич.

- Да-а, пожалуй... - шевельнул узкими плечами Мартов. - Хотя и здесь...

- Без всякого "хотя". - Вера Ивановна стукнула кулачком по своему колену. - Жорж - старейший русский марксист, самый эрудированный! Вы что, забыли об этом?

- Отлично помню, Велика Дмитриевна. Среди ночи разбудите, скажу то же самое, что вы. Но его занятость... А мы бы здесь...

- Ты берешься? - спросил Ленин, всматриваясь в Мартова, словно в незнакомого человека.

- Если явится надобность, то мог бы...

- Посильное участие мы примем все, когда будет для этого основа. Программа требует - это, по-моему, ясно каждому - громадной обдуманности формулировок, а при нашей здешней сутолоке сосредоточиться и подумать хорошенько совсем невозможно. Я, между прочим, так и написал Георгию Валентиновичу.

- И правильно сделали! - подхватила Засулич.

- Все ясно. - Мартов кинул на взлохмаченную голову мятую шляпу, взглянул на Веру Ивановну. - А нам с вами... Помните у Островского? "Мы актеры, наше место в буфете". А мы эмигранты, и наше место в кафе!

Когда они ушли, Надежда сказала:

- А Юлию-то очень хочется самому...

- Ему, похоже, программа даже снится, но... Пока не по плечу. А беда Плеханова в том, что за долгие годы эмиграции он оторвался от русской жизни, от российского пролетариата.

- Его трагедия!

- Да, пожалуй, не только беда, а и трагедия. Но к Плеханову-теоретику мы должны прислушаться.

Плеханов ответил согласием. Ему требовалось время только для того, чтобы повидаться и посоветоваться с Аксельродом. И Владимир Ильич поспешил подбодрить:

"Очень меня обрадовало известие, что Вы с П. Б. увидитесь и займетесь программой. Это будет громадным шагом вперед, если мы с таким проектом, как Ваш и П. Б., выступим перед публикой. И дело это - самое настоятельное".