"Благословлю просто, - решила мать, - своей рукой. И венчание-то, знаю, ей поперек сердца. Но без этого нельзя. Жить должны в законном браке".
Извозчик ждал у калитки. Екатерина Никифоровна, перекрестившись перед иконами, взяла переполненную корзину и направилась к выходу.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
В апреле простились с Лондоном. Для этого было несколько причин.
Плеханов по-прежнему был недоволен тем, что уехали далеко от него, и даже считал себя оскорбленным. Аксельрод и Потресов отказывались хотя бы на несколько дней приехать в Англию. Вера Ивановна тяготилась тем, что мнение Георгия Валентиновича по тому или иному вопросу могла узнавать только из его писем.
Приближался съезд. Подготовка к нему требовала участия всех соредакторов.
К тому же из Лондона их гнали недуги. От зимней сырости и холодов в квартире у Елизаветы Васильевны ныли суставы, и она большую часть времени проводила в постели, обложившись грелками. А потом расхворался и сам Владимир Ильич. Нелады с Плехановым подорвали его нервы. Болела грудь. Болела кожа. Что делать? Обратиться за помощью к английскому врачу? Но доктора в Лондоне дороги, за визит надо платить гинею*. А денег и без того не хватает на самое необходимое. И Надежда пригласила Тахтарева, когда-то учившегося на медицинском факультете. Тот поставил диагноз - "священный огонь", тяжелая болезнь, при которой воспаляются кончики грудных и спинных нервов.
_______________
* Гинея состояла из двадцати одного шиллинга - на один шиллинг больше фунта стерлингов.
Надежда, по совету Тахтарева, вымазала мужа йодом. Ему стало еще тяжелее. Он метался от боли.
Так больным и привезли его в Женеву. Там, в пансионе мадам Рене Морар, где частенько живали российские эмигранты, он окончательно свалился.
Но апрель одарил Женеву солнечными днями, и силы к больному стали возвращаться. Через две недели он уже был на ногах.
Гуляя по берегу озера, спорившего синевою с небом, Ульяновы любовались альпийскими высотами. На юге зеленели мягкие сопки, одетые лесами. За ними голые вершины были прикрыты легкой голубой дымкой. А дальше вздымалась ледяная громадина Монблана, в полдень серебристая, вечером розовая. Пансион - в шестиэтажном доме, на левом берегу Роны, вытекающей из озера. Почти в центре города. И комнаты довольно уютные. Но дорогие. И перед окнами шумная площадь, куда съезжались крестьяне на базар и где останавливались бродячие циркачи. А для работы хотелось тишины. Лучше бы найти квартиру где-нибудь на окраине - там подешевле. И со своей кухней. Ульяновы направились на правый берег Роны и прошли дальше ее истока, в рабочее предместье Сешерон. Там на тихой улочке удалось найти двухэтажный домик с деревцами перед окнами. Район - приятнее не сыскать: по одну сторону обширный ботанический сад, по другую - старый парк до самого озера.
В нижнем этаже просторная кухня с каменным полом, за ней комната, которую сразу же облюбовала себе Елизавета Васильевна. Наверх деревянная лестница. Там три комнатки, похожие на рабочие каморки, хорошо знакомые по Питеру.
- Отлично! - сказал Владимир, осмотрев их. - Третья у нас будет для приезжих россиян. - Посмотрел на жену. - Ты согласна? Тебе нравится?
- Очень хорошо, Володя! Как раз то, что нужно нам.
Первым делом купили столы, матрацы и подушки. Пледы, заменявшие одеяла, были все те же, подаренные Марией Александровной. Пока не обзавелись кроватями, спали, расстелив матрацы на полу.
Стулья временно заменили ящиками из-под книг и принялись за работу на новом месте. Владимир до появления делегатов съезда спешил написать проект устава партии, чтобы с ним могли не спеша ознакомиться все соредакторы "Искры", Надежда, снова наладив связи с агентами и партийными комитетами на родине, начала писать доклад "Искры" съезду об организаторской работе в России.
Как всегда, работали увлеченно. А здесь все располагало к тому: через открытые окна вливался чистый воздух, полный ароматов цветов и молодой листвы деревьев парка.
Владимир Ильич время от времени спускался вниз, где кипел на плите эмалированный чайник.
- Вот хорошо - есть чаек! - С удовольствием потирал руки. Налейте-ка, Елизавета Васильевна, горяченького.
- Хорошо-то хорошо, только... - теща сдерживала вздох, - не из самовара. Как ни заваривай, все равно не тот чай.
- Погодите, вернемся в Питер - отведете душу.
- Да уж почаевничаю!.. Только скоро ли?
- Скоро.
2
- А у нас гость! - сказала, подзадоривая улыбкой, Елизавета Васильевна, когда Ульяновы вернулись с воскресной прогулки на гору Салэв. - Отдыхает наверху.
- Митя?! - обрадовался Владимир, взбежал по крутой лестнице. - С приездом!
- Володя!
Братья обнялись.
Надежда подымалась медленно, придерживая подол длинного платья. Дмитрий бросился к ней навстречу, дважды поцеловал руку, сказав, что второй раз по поручению жены.
- А карточку ее привез? - спросил Владимир.
- Нет. - Дмитрий кашлянул, прикрывая рот рукой. - Я ведь нелегально. Делегатом от Тульского комитета.
- Знаю. А ты где-то среди лета умудрился простудиться.
- На границе речку вброд переходил. Вода была холодная, быстрая, чуть не сбила с ног. Но это ничего, пройдет.
Надежда, извинившись, спустилась на кухню, чтобы поговорить с матерью об ужине. Елизавета Васильевна сказала, что уже успела купить белых булочек, колбасы и сыра.
Братья перешли в третью комнату наверху, и Владимир сказал:
- Я думаю, тебе тут будет удобно. Кровать завтра купим. А пока... Матрац и одеяло есть, простыни у Нади найдутся.
- А подушка у меня своя. - Дмитрий, улыбаясь, указал глазами в угол комнаты, где стояла его корзина из тонких ивовых прутьев, к крышке которой была привязана крученым шнурком подушка в плотной парусиновой наволочке. Я по-дорожному. По-российски...
Сели на ящики, и Владимир принялся расспрашивать сначала о матери и Маняше, потом об Анюте, тайно вернувшейся в Россию, и под конец о Марке. Как он там, в далеком Порт-Артуре?
- Пишет, что здоров. У него хорошая работа на железной дороге... Ну а вы как тут? Елизавета Васильевна рассказала - ты болел.
- Нервы подвели. Но, как видишь, все прошло.
