Иван Васильевич сложенную карту засунул в карман пиджака и, приподняв шляпу, дважды поклонился старику; быстрыми, легкими шагами направился к Оксфорд-стрит, по которой уже проходил, когда отыскивал Гайд-парк.
Надежда Константиновна возвращалась домой из мясной лавки, где купила бычий хвост для супа. Впереди нее шел мужчина в простеньком пиджаке и шляпе, нахлобученной на уши, посматривал на бумажку в правой руке и на таблички на домах. Приезжий! Первый раз в Лондоне! Похоже, россиянин. Их ищет...
Да, она не ошиблась - повернул на Холфорд-сквер. Где раздобыл адрес? Ведь всем приезжающим они дают адрес Алексеева: так безопаснее и удобнее.
В очертании плеч и во всей фигуре было что-то знакомое. Видала его! Даже много раз. А где? Скорее всего в Питере, еще до ссылки. Столько лет минуло, разве вспомнишь по фигуре.
Взглянув на номер дома, мужчина остановился, сверился с записью на бумажке и недоуменно пожал плечами. Удивлен, что номер квартиры не указан.
Надежда прошла мимо дома и оглянулась. Он стоял на том же месте. Увидев ее лицо, так обрадовался, что нижняя губа от неожиданности слегка приопустилась и блеснули зубы в широкой улыбке.
"Да это ж... это... определенно Бабушкин!.. Но что с его усами? Помнится, были махорочного цвета..."
- Надежда Констан... - У Ивана Васильевича осекся голос, он шепотом извинился, опасливо оглянулся по сторонам. - От радости вырвалось. Приподнял шляпу. - Фрау Рихтер!
- Ничего, товарищ Богдан, - улыбнулась Надежда Константиновна, протягивая руку, - никто не слышал. Здравствуйте!
- Здравствуйте, здравствуйте! А я опасался, что вы меня не узнаете, в этаком-то виде. - Бабушкин тронул усы, а потом волосы возле уха. - Так испохабили краской, пегим стал!
Подошли к двери. Надежда Константиновна постучала молоточком.
- Как вы добрались? Без языка через всю Европу!
- В Дрездене Тетка адресок дала. Велела кланяться.
Послышался частый-частый стук шагов вниз по лестнице, и дверь распахнулась.
- Посмотри, Якоб, кто к нам приехал! - сказала Надежда, пропуская гостя впереди себя.
- О-о! Вот нежданная радость! - Пожав руку гостю, Владимир Ильич подхватил его под локоть. - Входите, входите, товарищ Богдан!
В комнате, не сводя восхищенных глаз с его лица, засыпал вопросами. Сначала о побеге, о переходе границы, о нелегком пути через весь Европейский материк, потом об Иваново-Вознесенске и Москве.
- Ну, а с семьей не повидались? - спросила Надежда Константиновна, воспользовавшись малейшей паузой.
- Да, о семье, - подхватил Владимир Ильич. - Не завернули в Питер?
- Не рискнул. После побега было очень трудно. - Иван Васильевич сдержал вздох. - Хотя о жене ужасно тревожился. Вот и сейчас...
- Семья у вас! - Владимир Ильич дотронулся рукой до плеча гостя. Как, вы даже не слышали, что у Прасковьи Никитичны, - так, помнится, вашу жену зовут?..
- Эдак! - Иван Васильевич выпрямился на стуле, глаза его засияли. Сын или...
- Дочка! - Владимир Ильич пожал ему руку. - Поздравляю! От всей души!
- Лидочкой звать, - добавила Надежда Константиновна. - Мы написали в Питер, чтобы помогли им.
- Спасибо! - Бабушкин обеими руками хлопнул себя по груди. - Вот радость-то какая!.. А я думал: не приключилось ли беды? Могли ведь Пану в тюрьму упрятать. За хранение нашей литературы. Тайничок-то в Москве был не особенно надежный. Знал, что время-то у Паны подходит, а если в одиночке... Всякое бывает при родах, могла и не вынести. Лидочка, говорите? Праздник на душе!..
- А у нас нет ничего, - проронила Надежда Константиновна. - Ради бы такого случая...
- Я схожу.
Владимир Ильич встал, но Иван Васильевич удержал его за руку:
- Не надо сейчас. Душевное слово всего дороже.
Надежда Константиновна ушла в кухню варить обед, и вскоре даже в столовой запахло керосинкой.
Владимир Ильич сказал, что завтра с утра у него свободные часы и он покажет гостю город. Первым делом они купят цветы и отправятся на могилу Маркса. Бабушкин кивнул головой - он и сам собирался завести разговор об этом.
- Побываем в палате общин, - продолжал Владимир Ильич, - послушаем буржуазных говорунов. Златоустов! Я, как смогу, буду переводить. Потом заглянем в типографию, в дом, где когда-то выступал Маркс, проедем в пролетарский район. Со временем поприсутствуем на каком-нибудь рабочем собрании.
- Все, все интересно для меня. Если это не помешает вашей работе... Да мне бы и самому какую-нибудь немудреную работенку. Долго я не задержусь тут, а без дела не могу.
- Немудреную? - прищурился Владимир Ильич. - А по-моему, вам необходимо заняться именно мудреной работой, к тому же крайне необходимой. И по вашей специальности.
- Что-то не пойму... Слесарем на завод?
- Зачем же слесарем? Стоило ли ради этого приезжать в Англию? Владимир Ильич слегка приподнял указательный палец. - Я имею в виду вашу новую специальность публициста!
- Ну уж, вы... Так громко... Какой же я...
- Не прибедняйтесь, Иван Васильевич, это вам не к лицу. Да, милый человек, не к лицу. Впрочем, вы это сами понимаете.
- Заметки в "Искру" писал, так это...
- После того, как вы в приложении к "Искре" дали блестящую отповедь либеральным народническим брехунам, вы - публицист. Страстный, глубоко принципиальный, партийный публицист! И работа для вас есть благодарная. Уверен - она придется вам по душе. Знаете, с чего начался литературный путь Максима Горького? - снова на секунду прищурился Владимир Ильич. - А вот послушайте. Было это, если мне не изменяет память, в девяносто втором году. Пришел он в Тифлис. Там его приютил один политический ссыльный. Послушав его устные рассказы, положил перед ним стопочку бумаги и сказал: "Пиши. Пока не закончишь рассказ, не выпущу из комнаты". И под этим домашним арестом Горький написал свой первый рассказ "Макар Чудра". Вот и мы последуем этому примеру.
- Но я же... Горького из меня не получится.
- И не надо никакого подражания. Просто вы опишете свою жизнь. Начиная с детства. День за днем. Рабочую среду, участие в кружках, работу агента "Искры".
- Так много...
- Будет хорошо, если получится много. Со всеми подробностями. А у вас получится. Заплатим из партийной кассы. Со временем издадим книгу. Договорились?
