Литмир - Электронная Библиотека

— В столовой? — Он же не имел ввиду столовую Фрика. Может, он имел в виду какой-нибудь ресторан поблизости? (Беспощадный сталелитейный магнат Генри Клей Фрик (1849–1919) обладал прекрасным вкусом и собрал за свою жизнь небольшую, но безупречную коллекцию живописи, которая и выставлена в его пышном особняке на Пятой авеню. Здесь есть Тициан и Гольбейн, Вермеер и Ван Эйк, Тернер и Уистлер, Эль Греко и Гойя — и все это в дюжине комнат, которые можно обойти всего за один час. – прим. пер.)

— Да, меня попросили выбрать комнату, но поскольку я понятия не имел, в какой бы ты хотела поужинать, то ограничился обычным выбором.

— Мы будем ужинать в столовой среди Гейнсборо и Хоппнера? — Я даже не могла в это поверить. Эта комната была моей самой любимой во всем особняке.

— Честно говоря, я не могу перечислить тебе художников в столовой. Могу лишь сказать, что там висит много картин. Я подумал, тебе понравится.

— Понравится? — переспросила я, глядя на него во все глаза, он нахмурился. — Я в восторге от этого, об этом я могла только мечтать. — И у него на щеках появился слабый румянец, я взяла его за руку. — С чего начнем?

Он привел меня в Garden Court. Здесь на удивление не было ни одного человека. Изогнутая стеклянная крыша, которая обычно впускала солнце, была темной, но фонтан посреди двора все еще посылал брызги на пальмы, росшие вокруг, несмотря на ночное время. Неужели мы здесь одни?

— Сэм Шоу, такое впечатление, что мы здесь одни, — прошептала я, наши шаги по каменной дорожке эхом разносились вокруг.

— Обычно это место закрыто для посещений в субботу вечером. Я подумал, что было бы неплохо походить здесь одним, только ты и я.

Никто никогда за всю мою жизнь ничего подобного для меня не делал. Ладно, честно говоря, никто, с кем я встречалась в художественной школе, просто не имел денег на такие сюрпризы, но главное не это делало сегодняшний вечер нечто особенным. Сэм все организовал, потому что думал обо мне, и от этого я была счастлива. Он все продумал, пытаясь сделать наше свидание нечто особенным, заставляло меня чувствовать себя, на самом деле, особенной. Меня пробрала дрожь.

— Ты так поступаешь всегда? С такой роскошью поражаешь женщин, чтобы потом залезть им в трусики?

Он провел по волосам.

— Я тебя поразил?

Мне не хотелось признаваться, не хотелось, хотя это было настолько очевидно, я не привыкла к мужчинам, обращающимся со мной, как будто я для них особенная, потому что, если я признаюсь ему в этом, он может перестать меня поражать и относится ко мне подобным образом, а мне бы этого не хотелось.

— Да. Немного.

Уголки его губ начали подниматься вверх, и он кивнул.

— На самом деле, очень сильно поразил, — призналась я.

— Хорошо.

— Я хочу снять туфли, если ты не возражаешь, — спросила я, когда мы вошли в небольшую Oval Room без окон в конце Garden Court.

— Делай все, чтобы чувствовать себя комфортно. Если ты захочешь снять юбку и пройтись здесь голой, я тоже не буду возражать.

Я засмеялась.

— Обнаженная у Фрика? Нет, только не с этими картинами, которые словно смотрят на тебя со стороны, — произнесла я, махнув рукой на портреты, висевшие в комнате. — Мы можем проделать это, когда поедем в Гуггенхайм.

Сэм засмеялся. Почему я раньше не замечала морщинок в уголках его глаз, когда он смеялся? Возможно, потому что я не часто видела его смеющимся. Но улыбка ему шла. Я даже представляла Сэма ребенком, играющего и кувыркающегося со своими друзьями на заднем дворе, молодым и беззаботным. Когда же он стал таким серьезным и напряженным?

Мы переходили из комнаты в комнату, останавливаясь у картин. Иногда я говорила ему, что мне нравится в этой картине. Сэм, мне так казалось, с радостью меня слушал, беря за руку время от времени.

— Это Дега? — поинтересовался он, кивнув на картину с балеринами. — Ты сказала, что он любил рисовать танцовщиц.

Я испытала настоящую гордость. Оказывается, он внимательно слушал меня и ему было интересно, что я рассказывала.

— Да. Дега. Это очень типично для его работ.

Сэм наклонился вперед, чтобы прочитать название на табличке.

— «Репетиция».

— Дега любил рисовать реальную жизнь, а не позирующих моделей, он следовал этой теме во всем своем творчестве. — Сэм молчал, разглядывая картину. — Почти половина его работ изображает танцовщиц, они очень хорошо продавались.

Он выпрямился и повернулся ко мне.

— Аххх, он был своего рода бизнесменом в своем искусстве. Как ты к этому относишься, Грейс Астор? Тебе не нравятся ведь люди, которые хотели просто зарабатывать на своем искусстве.

Я засмеялась. Это был настоящий и честный вызов.

— Думаю в случае с Дега, это было сочетание разума и сердца. По крайней мере, мне нравится так думать.

Мы вошли в West Gallery.

— Это моя любимая, — произнесла я, стоя вместе с Сэмом перед картиной Тернера «Гавань в Дьеппе». — Как он нарисовал поверхность воды, словно похожей на стекло. — Я покачала головой. — Меня это каждый раз восхищает.

— Что ты имеешь ввиду? — спросил он, у него на лбу появились морщины, пока он рассматривал холст.

— Посмотри, где солнце светится в воде. Ты не должен так скрупулезно разглядывать все детали картины. Просто смотри на всю картину в целом…

— О, вау, да, — ответил он. — Я вижу. Свет. Это прекрасно.

Его радость была настолько настоящей, и увидев, что она ему понравилась также, как и мне, я тоже испытала настоящую радость.

— Некоторые критиковали его за не реалистичность, потому что в его картинах очень красивый свет, — пояснила я.

— Люди всегда находят, что покритиковать.

Мужчина при входе, который предлагал нам шампанское, прервал нас:

— Сэр, ужин готов, когда вы хотите, чтобы он был подан?

— Ты проголодалась? — спросил Сэм.

— Конечно, — ответила я, хотя, честно говоря, я совсем не проголодалась. Я чувствовала себя настолько наполненной жизнью и счастьем. Сейчас. С Сэмом.

— Эти картины настолько романтичные, — произнесла я, входя в столовую. — Можешь себе представить, каково было носить такие наряды в Великобритании восемнадцатого века?

Сэм оглянулся на портреты богатых британских землевладельцев и их жен.

— Разве сейчас не одеваются похожим образом в Англии? — спросил он, помогая мне сесть и занимая свое место за обеденным столом в середине комнаты, накрытым на две персоны. — Мне кажется это у тебя в крови.

Я засмеялась.

— Всякий раз, когда я навещаю нашу семью в Англии обязательно беру с собой шелковую мантию и напомаженные парики.

— Когда вы переехали в Штаты? — спросил он, два официанта наполнили бокал для воды и вина.

— Мы переехали в Нью-Йорк, когда мне было пять. Я мало что помню об Англии, но ругаюсь на британский манер, и то только лишь потому, что мой отец в этом очень хорош. А где вырос ты?

Улыбка Сэма исчезла, и его лицо помрачнело.

— В Джерси.

— Твои родители все еще живут там? — поинтересовалась я.

Возникла тишина, словно он раздумывал об ответе на такой обычный вопрос.

— Нет. Они погибли, когда мне было двенадцать. У меня никого нет.

Как будто меня ударили в живот. Миллион слов пронеслись у меня в голове, прежде чем я смогла подобрать хоть одно. Я так хотела сказать что-то правильное. В конце концов, я произнесла:

— Боже, прости, — и протянула руку через стол, чтобы пожать его, но он успел одернуть.

— Это было уже давно, — ответил он, положив салфетку на колени.

— Ты росла в моем доме? — спросил он, меняя тему разговора. Мне хотелось, чтобы он понял, что я сожалею о его потере, мне хотелось его как-то подбодрить. Несмотря на свое отстраненное и решительно выражение лица, Сэм был добрым и щедрым человеком, который заслуживал только хорошего в своей жизни.

— Сэм, твои родители…

Он прочистил горло.

— Я не хочу говорить об этом. Давай наслаждаться ужином. Я подумал, что если я буду смотреть на тебя весь вечер, то перед тобой тоже будет что-то красивое. — Его слова вернули меня к нашему свиданию.

30
{"b":"613241","o":1}