– Геронда, меня, конечно, тронула любовь святого Силуана к природе. Но ведь мы, христиане, живущие в миру, не можем достичь такой духовной высоты. Мы не умеем любить даже друг друга. Наше сердце черство, быть может, потому, что это сердце людей, которые не применяют Евангелие к своей жизни.
– Ты прав, отче. Мне известны христиане, которых не трогает боль братьев. Они сдержанны во всем. Их любовь ограничивается корректным «сочувствием» и «визитами вежливости». Но мне не хотелось бы разрушать ту духовную атмосферу, которую создал святой Силуан. Давай продолжим. Святые не особенно умиляются красотами зримого мира. Их ум обращен в сердце и занят непрестанной молитвой. Однако в часы отдыха они устремляют свой взор на красоты природы и восторгаются величием творения. Через него они созерцают Божественную славу и обращают сердца к Богу, поясняет архимандрит Софроний.
– Думаю, это правило для всех христиан, – нерешительно поддерживаю я Старца, – восхищаться красотами природы и восходить ко Творцу. Я читал книгу архимандрита Софрония и прекрасно помню, как святой Силуан говорил: когда радость о Боге жива в человеке, он чувствует, что мир прекрасен, и его душа от созерцания зримого мира приходит в состояние «ощущения Бога живого и дивного во всем».
– Давай сделаем еще один шаг вперед. Любовь человека духовного проявляется и в отношении к животным. Я припоминаю одного почтенного святогорского старца, который при виде муравьишки, бегущего по его рясе, прерывал беседу, брал его на руку и выносил во двор каливы со словами: «Слава Тебе, Боже». Непременные условия такой любви – чистота и духовное бодрствование. Человек Божий незлобив. Он не желает зла никому, даже животным. Вы не представляете, отче, какую тревогу я испытываю, когда иду и вижу перед собой копошащихся букашек: переживаю, как бы на них не наступить. Меня научил один святой монах. Когда путь ему преграждала вереница муравьев, он тут же останавливался, опускался на колени и наблюдал за непрекращающимся движением. Он дивился муравьиной череде и плакал от испытываемого при ее виде волнения. Это был человек Божий. Он же, заслышав, как шуршит в сухих летних травах едва-едва ползущая черепаха, умолкал, чтобы не напугать ее. Он радовался встрече и дивился этому несущему свой дом и не знающему забот животному, возраст которого достигает, как известно, ста пятидесяти – двухсот лет.
Старец, встревожась, поднимается со своего места и уходит в кухню. Вскоре он возвращается с подносом и предлагает мне кофе и лукум со словами:
– Прости меня, брат, что до сих пор не угостил тебя. Я увлекся разговором и позабыл об этом, видя твой живой интерес к беседе.
– В самом деле, Геронда, меня тронули ваши слова. Мне вспомнился случай. Несколько лет тому назад я побывал в одном маленьком монастыре. Выходя из него, у основания стены я заметил змею. Она грелась на осеннем солнышке. Чуть заслышав мои шаги, она медленно поползла вдоль ограды. Я молча глядел на нее. На ее спине выделялась ломаная линия со всякими узорами. Первый раз в жизни на таком близком расстоянии мне пришлось столкнуться с живой змеей. Однако я не испытал ни малейшего испуга, а, наоборот, ощутил необыкновенную радость. Я даже жалел ее, зная, что вот еще несколько дней, и она впадет в зимнюю спячку.
– Да, тема наша широка. Можно привести много примеров из жизнеописаний святых, потому что они любили диких зверей. И дикие звери отвечали им взаимностью, становились ручными и выполняли повеления подвижников. Вероятно, в другой день мы вернемся к этой беседе. Думаю, что из всего, о чем мы говорили сегодня, можно сделать такой вывод: человеку надо иметь сердце, сострадающее всякой твари. Излишни комментарии насчет того, что «любители природы и животных» к людям духовным не относятся. Они берегут природу, но одновременно пренебрегают Творцом. Порой они ведут себя даже вызывающе, проявляя чрезмерную заботу о животных и расходуя на них огромные средства, но при этом оставаясь безучастными к бедности и обездоленности ближних. Они не позволяют благодати Божией осенить их и живут с закрытыми духовными очами, не умея радоваться природе подлинной и боголюбивой радостью.
Беседа со Старцем растрогала меня. Во мне произошло первое священное изменение: я чувствую необходимость уединиться, чтобы воздать славу Богу. Старец, заметив мое желание, провожает меня в маленькую комнатку отдохнуть. Он говорит, что вечернее богослужение начнется позднее обычного, потому что еще не вернулся из леса молодой монах брат Панарет, заготавливающий на зиму дрова.
В своей келье я славословлю Бога. Я счастлив. Из единственного окошка открывается вид на глубокое ущелье с рекой, извивающейся у подножия гор.
Стук била зовет на вечерню. Выйдя из кельи, я знакомлюсь с монахом Панаретом. Меня впечатляет его благолепный вид. В храме внимаю смиренному пению Старца и его послушника. Их моление горячо и именно этим ценно. Я подпеваю. После отпуста мы втроем садимся на ступени храма. Радуюсь, что беседа продолжится, хотя дневной свет уже уступил место сумраку ночи. Несколько минут длится молчание. Я не осмеливаюсь заговорить первым. Жду, чтобы Старец начал беседу. Природа на этот раз не дает нам никакого повода к беседе – вокруг не видать ни зги. И вот Старец нарушает молчание:
– Каждый вечер мой ум обращается ко Граду грядущему, о котором говорит апостол Павел: не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем (Евр. 13, 14). Жаждем Царства Небесного. И стараемся, каждый в меру сил, обеспечить себе пребывание в нем. Уже здесь, на земле, покуда мы дышим, необходимо радеть о стяжании вечной жизни. Многие дороги ведут в рай. Я не разделяю мнение, будто грядущий Град нам обеспечит лишь монашеский путь. Люди по своему призванию, в меру любви и духовности идут по наиболее близкому им пути.
– Современные христиане переживают, что не сподобятся рая из-за того, что множество обязанностей и житейских попечений препятствуют их духовной жизни. Нужно как-то их утешить. Поэтому мне бы хотелось, чтобы вы пролили свет на истинное положение вещей.
Старец подтверждает, что и вправду большинство христиан живут в волнении и тревоге, если не сказать отчаянии, относительно своего спасения. Он продолжает:
– Возьмем пример из современной жизни. В областной город из всех районов устремляются люди на заработки. Они достигают пункта назначения, следуя различными путями, проспектами, тропинками и дорожками. Один добирается на машине, другой – на лошади, третий – пешком. Подобным образом и христиане приходят различными путями в рай: хотя они и отправляются каждый из своего дома, но пункт назначения у них один. В Церкви мы видим благословенное разнообразие, и оно не должно нас удивлять. Достаточно жить со смирением и сознанием своей греховности. Ведь есть братья, имеющие склонность к миссионерской деятельности, а есть те, кто тяготеет к социальному служению; отнюдь не многие устремлены к монашеству. Большинство предпочитает суровую жизнь в миру с ее искушениями и трудностями. Иными словами, каждый идет своей дорогой, и это не мешает всем стремиться в грядущий Град. Даже внутри монашества представлены многие уклады жизни. На Святой Горе, например, есть общежительные монастыри, скиты, кельи и аскетирии[4]; все они осеняются покровом Божией Матери. Освященные и соединенные взаимной любовью, их насельники возрастают вместе, молятся вместе и поддерживают друг друга. Мы же, немощные существа, «совершенны» только в своих суждениях, поэтому вечно переживаем сами и заставляем переживать других.
– Ваши слова, Геронда, утешают меня. Я вспоминаю письмо, присланное мне когда-то давно одним святогорским старцем в ответ на мои тревоги и сомнения относительно супружеской жизни. Он писал мне, что «цель состоящих в браке людей – вести духовную брань, с рассуждением и любочестием, дабы вкусить хотя бы немногих Божественных сладостей. Таким образом женатые люди очищаются и достигают рая, легко ступая по извилистой дороге. А монахи взбираются на скалы и покоряют вершины и так восходят в рай». Помню, получил великое утешение от его слов. Мне тогда казалось, что брак есть нечто греховное и отрезающее дорогу в рай. Я мучился тем, что вера, словно петля, сдавливала мне шею.
