* * *
Рори Инч брел по улице, пузырящиеся брюки, замшевая куртка с десятком молний в самых невероятных местах, бессчетное число карманов.
Закапал дождь, нервно и муторно, через минуту разразился водопадами. Рори поспешно толкнул дверь под прыгающими огнями и очутился в шумном подвале. По углам темень, на каменном полу бесился молодняк, тянуло сладковатым дымком, во мраке прыгали бешеные1 звуки, отражаясь от стен, пола и потолка. Яркие цветные лучи били в глаза, выворачивая нутро.
Синее, зеленое, красное, желтое…
Отталкивающе блестела рожа у парня с кудрями, будто завитыми на бигуди.
Зеленое, красное, желтое, синее…
Девица в одних колготках и свитере с чужого плеча так тряслась, что казалось, у нее вот-вот оторвется голова и покатится в темный угол, – никто и не заметит, здесь каждый думал только о себе, и глаза, обезумевшие от мелькания света, были пусты, или так, по крайней мере, казалось. Может, молокососы хотели, чтобы их поняли, удивились их тонкости и готовности к самопожертвованию? Никогда не узнать, кто на что рассчитывает, все в броне. Жаркое дыхание чужих тел напомнило Рори давние времена бойни.
Красное, желтое, синее, зеленое…
Нет, он зашел сюда не из-за дождя, а как раз затем, чтобы оглушительные звуки проветрили голову, вымели лишнее, а в образовавшуюся пустоту хлынули цвета и звуки…
Желтое, синее, зеленое, красное…
Пахло потом, к подметкам липли обертки, смятый целлофан с пачек сигарет. Подростки надували целлофановые пакетики, резкий хлопок ладонью сверху вниз – и звук, будто выстрел. Молокососы! Рори привалился к стене, струйка воды стекала за ворот, от куртки несло отсыревшей кожей. Тревор Экклз! Рори сжал кулаки в карманах. Сколько же попрыгунчик на костылях заработал на Рори? Одному богу известно. Крепкий орешек Экклз, считай, что без ног, а всегда спокоен, отутюжен, рассудителен, не жалеет улыбок, его круглое лицо с детской жидкой челкой на морщинистом лбу почти не изменилось с тех пор, как Рори увидел его впервые. Рори и тогда не знал, сколько лет мистеру Экклзу, и сейчас не рискнул бы утверждать. Самому Рори подкатило к сорока, это точно, тут сомнений ни малейших.
Синее, зеленое, красное, желтое…
Девица с носом, словно птичьим клювиком, большеротая, с забавно вздернутыми бровями наступила на ногу Рори, стрельнула глазенками, не зная, извиниться ли перед этим перестарком – забредают же невесть как, сделать ли вид, что не заметила, или, напротив, зацепиться, завести знакомство – у таких увальней кредитных карточек невпроворот.
Зеленое, красное, желтое, синее…
Рори с трудом различил в полыхающей яркими разрывами тьме выражение глаз девчонки. Разве она может представить, кто он такой и как зарабатывает на хлеб. Рори стало жалко длинноногую пичугу, небось, копни поглубже, вся в мечтах, в немыслимых надеждах, а ждет ее только грязь, горы грязи и разочарования одно хлеще другого. Рори улыбнулся, положил ей руку на плечо:
– Сколько тебе годков?
– Уже шестнадцать! – вздернутые брови сошлись у переносицы: подвох? издевка? очередной воспитатель? что на уме у этого громилы?
– Рановато начала, – заметил Рори и даже в темноте различил, как наполнились гневом глаза девчонки. Он отвернулся.
Расталкивая плечом таньующих, Рори пошел к стойке, опрокинул в себя два доверху наполненных стакана сока и покосился на плохо задернутое полуподвальное оконце, пытаясь понять, что там на улице: льет или поутихло…
Рори равнодушно смотрел на струйки, сбегающие по пыльному стеклу. Тревор все знает о Рори, в столе, у Экклза наверняка громоздятся фотографии – квартира Рори: все шкафы и столы, полки, общий вид каждой из его двух комнат и даже корешки книг крупным планом. Когда-то мистер Экклз допустил промашку: вдруг удивился, что Рори, оказывается, читает. Рори тут же рубанул: откуда это известно мистеру Экклзу? И тот, может впервые за много лет, смешался. О книгах они не говорили, в доме у Рори мистер Экклз не бывал, да и никто из фирмы тоже. Понимая, что допустил оплошность, мистер Экклз вспорхнул на костыли – до чего же ловко это у него выходило! – и, уже не пытаясь выкручиваться, со смешинкой и жестокостью, подобающей человеку, который кормит другого, заключил: «Я должен знать о каждом из вас все». И снова спрятался в улыбку. Показная чудаковатость Экклза могла ввести в заблуждение кого угодно, только не Рори Инча. Мистер Экклз был собран, холоден и осторожен, предусмотрителен и могуществен, о чем можно было судить хотя бы по тому, что даже названия книг, которые читал Рори, он знал, а Рори Инч за пятнадцать лет совместной работы не знал, женат мистер Экклз или нет, живет один или с кем-то, за городом, в городской квартире или в отеле, есть ли у него дети или родители, сколько ему лет, кто он вообще такой.
Каждый раз, когда Экклз вызывал его, Рори не хотел идти. Каждый раз прикидывал, как соберет вещи, продаст все подчистую и укатит в другие края, но, еще не начав мечтать, знал, что ничего не предпримет. Рори жил как заведенная машина, как игрушечный жук, который может ползти только по прямой и назад, его создатели не предполагали никаких других изменений пути следования.
Завтра… в десять утра… Рори предстанет перед Экклзом, как год назад, как два, как пять. Экклз ни слова не скажет о деле, по обеим сторонам его стола в вазах будут стоять живые лотосы, а в углу кабинета на подобранных под себя ногах таинственно восседать полутораметровый Будда.
Рори потянул замок молнии влево – пасть кармана раскрылась, вправо – закрылась, снова влево.
– Играешь? – девица с носом-клювиком изогнулась перед Рори Инчем. – Поиграй со мной.
Рори купил нахалке сок и банку соленых орешков.
– Я играю в одиночку. Смекаешь? В одиночку… – Он поднял воротник куртки и тоскливо глянул в окно; пора.
– Жаль, – по губам девушки размазался яркий желтый сок, будто младенец выпачкался яйцом. – А я люблю толстяков!
– А я толстух, – Рори потрепал ее по плечу, – а ты тощая. Жуть!
Он двинулся от стойки, отшвырнул сухопарого парня в сторону, тот взбрыкнул, чиркнул по Рори звериными глазами, но, увидев сомкнутые губы Инча, осекся и боком, вобрав голову в плечи, отошел к стене. Рори еще раз-другой нарочно грубо отшвырнул юнцов, мельтешащих на пути, и с удовольствием отметил: никто не посмел задраться, значит, еще есть в нем и сила и решимость, что так хорошо видны другим.
На улице Рори добежал до стоянки, отпер свой форд «бронко-II», красный, с желтой полосой понизу. Рори любил машины и все деньги тратил на них.
Дома Рори наполнил ванну горячей водой, поставил на бортик тарелку с холодной курицей, разделся, включил музыку и опустился в воду, стараясь, чтобы не заливало грудь: уже два раза прихватывало сердце. Никто б не поверил, что у таких, как Рори, сдает сердце, никто б не поверил, что оно вообще есть у человека, который в выходные дни – а у него все дни выходные, если нет работы, – вешает на стену пробковый экран и стреляет из арбалета в черные круги и перекрестья мишени вовсе не для развлечения, а чтобы не утратить навык.
Рори млел в воде, обгладывая курицу, швырял кости прямо в ванну, наблюдая, как обглоданные ошметки опускаются на дно. Вода искажала очертания тела, и сам Рори, разглядывая свои бедра и мощные икры, толстенные, будто слоновьи, изумлялся: ну и ножищи!
Он едва не заснул в ванне, сморило, и только улыбающаяся физиономия Тревора Экклза, привидевшаяся в запотевшем зеркале, вырвала Рори из дремы.
Тревор Экклз! В жизни Рори Инча все замыкалось на этом человеке. Рори никого не боялся, не боялся он и Экклза, но он знал, что Экклз, если захочет, уничтожит Рори одним кивком. Не считаться с Экклзом глупо.
В полночь Рори крутился на широченной кровати, завернувшись в простыню, и, пытался заснуть – не получалось. Перед глазами мелькали красные, синие, желтые круги, будто он так и не выбрался из подвала, примостившись на ночлег прямо на полу, у ног танцующих… В последние дни его не отпускало унылое и все время свербящее чувство. Какое? Если попытаться объяснить кратко – усталость от жизни: все краски померкли в один миг, все потеряло привлекательность и смысл.
