— А ты хотел чего-то еще? — холодно обжигает Мориарти своим тоном, и киллер ощущает на себе его цепкий взгляд.
— Нет, но… — Себастьян устало вздыхает. — Знаешь, иногда мне кажется, что ты упрямо не хочешь мне говорить чего-то, а ждешь пока я сам догадаюсь. — Моран делает небольшую паузу. — Так вот, видимо, я не создан понимать твои намеки.
— Все хорошо, можешь забыть и лечь спать, — уверено кивает Джим.
— Точно? Приходи, когда закончишь со своими странными метафизическими историями, — снайпер делает несколько шагов не глядя, и падает на большую кровать.
— Приду. Обязательно приду, только позже.
Мориарти встает и направляется к двери. Ему почему-то резко захотелось выпить
Через два дня Дракона убили.
========== Проклятие ==========
Первые отрезанные Джимом перья упали на пол. Красивые и блестящие, как драгоценные камни, они теперь валялись внизу, словно сокровища выброшенные кем-то на свалку. Мужчина все же собрался с духом, схватил крыло повыше и сделал еще несколько ловких движений, но уже ближе к кости. Так через несколько секунд комнату словно заполонила белая сказочная метель. Перьев почему-то было так много, что они застелило весь пол, несмотря на то, что большая часть крыла все еще осталась не обрезанной.
- Я знаю, тебе это не понравиться, - Мориарти положил руку на чью-то опущенную кудрявую голову.- но у меня нет выбора. Ты говорил…ты обещал мне, что никуда не улетишь от меня. Значит, крылья тебе больше не нужны. Поверь, они только мешают нашему счастью.
Шерлок хотел сказать, возразить что-то, но ему упрямо мешал кляп во рту. Он прекрасно знал, что из всего что когда-либо волновало в их отношениях Джима - крылья стояли на первом месте. Они были для него бесконечным ночным кошмаром, от которого невозможно избавиться даже днем. Пусть сам Мориарти вслух часто восхищался их силой, красотой и мощью, но на самом деле мысленно проклинал их. Ведь это была прекрасная возможность. Возможность сбежать и оставить его одного. Ведь ангел не сможет вечно терпеть Дьявола. Рано или поздно, он просто улетит от него, как птичка из случайно открытой клетки.
Только вот Джим не учел одного: Шерлок никуда не собирался улетать.
Через полчаса от крыльев остались только голые кости, больше похожие на ветки засохшего дерева, а сама комнатушка в подвале словно превратилась на место, где талантливые режиссеры могли бы снимать сказку о Вечной Зиме.
- Не бойся. Я никогда не сделаю тебе больно. - Мориарти положил руки на плечи своего ангела. Его белая кожа казалась сейчас холодной, как лед. - Все это лишь ради тебя. Крылья всегда тебе только мешали. Со мной они и вовсе не нужны. Ты же говорил, что никогда не улетишь от меня.
Шерлок пытается что-то сказать. Пытается остановить все. Но сил уже не хватает. Ему остается только слушать лилейный голос Джима, который успокаивает его словно ребенка. Ох, как он прав. Он никогда бы от него не сбежал. Даже сейчас.
Через несколько минут Криминальный гений уже держит в руке топор. Он крепко держит то что осталось от прекрасных крыльев, и не сомневаясь ни секунды рубит там где они соприкасаются со спиной. Издается крик. Сильный, громкий, жуткий. Из-за кляпа он превращается в истошный вой. Но через пару секунд все стихает.Тишина накрывает комнату. Мертвая тишина. Мориарти бросает отрубленные им кости на пол и аккуратно обнимает Шерлока сзади.
- Вот видишь. Ты вытерпел. Теперь все будет хорошо. Я тебе обещаю. Вот увидишь. Я сам стану твоими личными крыльями. - Шерлок молчит. А Джиму и не нужно чтобы он что-то говорил. Он целует своего ангела между лопаток, там, где раньше были белые, блестящие крылья. Теперь они избавились от своей главной проблемы и скоро станут действительно счастливыми. Джим ведь не знает: Самый легкий способ убить ангела - отрубить ему крылья.
Белые перья лежащие на полу начинают кровоточить превращая белую сказку о Вечной Зиме в один из самых страшных кошмаров Джеймса Мориарти.
Комментарий к Проклятие
Многие друзья меня спрашивали почему я не сохранила название, которое я хотела написать вначале (“Ангел”). Все же я считаю, что крылья у Шерлока - именно проклятие. Для Джима. Для него самого.. И эта любовь тоже в каком-то смысле проклятие.
========== Аквариум ==========
Один — это грусть.
Два — это радость.
Только теперь, когда меня окружает черная мертвящая пустота и иногда мелькающие белые халаты врачей… Только теперь наконец-то я могу быть спокойным. Все эти непонятные диагнозы, написанные корявым почерком в моей медицинской книжке, ежедневные инъекции и смирительные рубашки помогают мне вырваться из внутреннего Ада, который Ты так искусно, ловко и быстро построил собственными руками. Раньше там жили стаи демонов, которые при малейшей мысли о Тебе были готовы связать мою душу цепями и воткнуть в нее нож. Но, к моему счастью, теперь я не чувствую ничего. Ни грусти, ни радости. Ни любых других эмоций
Три — это девочка.
Четыре — это мальчик.
Вместо крови теперь по моим венам текут успокаивающие препараты. Именно они заставляют биться мое сердце из-за дня в день и приводят в движение это никчемное тело. Врачи говорят мне, что-то об истерии и нервных срывах, но я почти не слушаю их. Мне теперь важен только укол, ибо он продлевает мое жалкое существование. Но иногда и его оказывается недостаточно. Тогда я обычно кричу по ночам. Тогда ко мне приходят люди, которых я убил. Добровольно. Без какого-либо оправдания. Лишь по Твоему желанию. Иногда и Ты стоишь среди них. Иногда нет. Но, в конце концов, со временем Ты появляешься все реже и реже. И среди всех я замечаю только два детских лица. Это мальчик и девочка, никак не связанные между собой. Ни семьей, ни внешностью, ни временем убийства. Я уже не помню, что они Тебе сделали, но видимо тогда это было необходимо. В конце концов, я даже рад, что по ночам кричу из-за них, а не из-за Тебя.
Пять — серебро.
Шесть — злато.
С каждым следующим уколом… Я понимаю, что начинаю забывать что-то важное… Почти уже не помню каков был первый год работы на Тебя. С каждой следующей инъекцией успокаиваю себя тем, что мои кошмары наконец-то начинают исчезать. И Ты вместе с ними. Я уже перестал просыпаться с криком посреди ночи и шептать Твое имя, как молитву, в надежде на спасение. Эта молитва далеко не к Богу. Мы оба понимаем, что она не поможет. Через полгода интенсивной терапии я забыл почти все мелкие делали. Остался лишь сборный образ и несколько довольно четких моментов, которые все еще остались так дороги моей душе и так противны моему мозгу. Какая-то похищенная корона из музея, какие-то серебряные часы, которые Ты подарил мне на День Рождения. Я разбил их во время одной из ночных истерик еще в первый месяц моего пребывания в больнице, но почему-то до сих пор храню их в своем шкафчике. Возможно, меня задевает их стоимость. Возможно, это из-за размытого чувства вины.
Семь — секрет, который никому не расскажешь.
Восемь — желание.
Девять — поцелуй.
Когда воспоминаний почти не осталось, я попытался вернуть прежние эмоции, вцепиться в них. Меня почему-то стали пугать эти спокойные ночи. Я вдруг захотел вернуть все те кошмары, всех демонов… Своей души. Обратно. Но с каждой новой инъекцией твой образ оставался все более прозрачным и больше похожим на жалкого призрака тех времен, когда для счастья мне нужен был только ты, а не медицинские препараты. Знаешь, раньше отпустить тебя мне просто не давали избитые костяшки на руках, следы от ножа на моих бедрах и венки из засосов на моем теле. Когда же они исчезли, а от шрамов остались только еле заметные следы, я почувствовал себя отрешенным. Словно у меня вырвали какую-то важную часть. Особенную. Приходилось даже колотить со всей дури по стенам, пока мои руки не превращались в окровавленные куски мяса. Но это не дало почти никаких результатов. Я вспомнил один лишь только жалкий поцелуй, одно желание забыться, раствориться в тебе и убежать от целого мира в именно твои объятия. И это так зацепило меня, что я опять оказался в смирительной рубашке. Но в конце кризис миновал. Меня поместили обратно в палату. Увеличив количество лекарств. Помню, как доктор удивился, когда я попросил выбросить те часы. Один лишь вид и примерная их стоимость завели его в полное недоумение. Он немного повертел их в своей руке, а потом аккуратно отложил в сторону, сказав, что возможно я передумаю. Но я не передумал.
