Его взяло раздражение, когда ему сказали, что теперь Кэролайн — его подопечная. Ему стало жарко, когда он подумал об изгибах её тела, и холодно, когда вспомнил её всю до основания. Злость его разжигала, и оставалось еще немного, чтобы начать дышать огнем. Еще сильнее злился на самого себя за то, что вообще имел наглость на это реагировать. Не должен.

Её имя — набор букв.

Она сама — набор клеток.

Он — отдельный организм, у него все органы — зеркальны.

И, тем не менее, это все еще отдавалось пульсацией по телу.

Он пытался скрывать это, он пытался не думать о ней, как о женщине, с которой был когда-то. Смотрел на неё и пытался помнить лишь о том, что должен обучить её, выпустить, а затем снова забыть. У него был план: игнорировать её полностью, исключениями могли служить вопросы по делу.

В большинстве своем старался смотреть прямо на дорогу, а не на её нежные руки, так аккуратно, по-женски, сжимающие руль; не на её сосредоточенное лицо, временами на котором проскальзывала тень легкой улыбки. Клаус смел думать, что она вполне была способна это подстроить — в её стиле. Она ведь умела водить машину, даже слишком хорошо, только за рулем сидеть не любила, оттого и прав не было. А сейчас, значит, захотела получить.

Они ехали молча, окутанные тишиной и электричеством в воздухе, им хватило сложного приветствия в начале… занятия?.. Она его имя произнесла мягко, даже приветливо, с блеском в глазах, а он просто выплюнул приветствие в виде грубого «здравствуйте», словно никогда прежде её не видел. Её куратор не заметил ничего странного, не почувствовал напряжения, что так точно витало между телами. Он просто оставил их двоих у машины, пожелав удачного вождения.

И вот спустя час езды по скучным улицам, Кэролайн выехала за пределы города. А Клаусу, впрочем, было все равно, куда она едет и как хочет использовать свое долбанное время. Ей ведь нужно было выкатывать часы, чтобы допустили до экзамена, а ему нужно было просто сидеть рядом, чтобы она случайно себя не убила. Хотя так, наверное, было бы лучше, как показалось ему.

— Наставлений никаких не дашь? — её голос отдается эхом в голове, и сначала он думает, что ослышался, но затем поворачивается к ней и видит, как она, подняв брови, косится в его сторону. Наверное, надеется услышать что-то стоящее.

К сожалению, ничего хорошо на языке не вертелось. Но пришлось колкости попридержать. Он ведь не хотел в случае чего разбить в одной машине с ней.

— Нет, — твердо, по-мужски. Не хватало только кулаком о поверхность долбануть, но быть оштрафованным за нанесенные увечья не хотел, а уж тем более из-за неё.

— Я, между прочим, уже дважды на красный проскочила, — выдает она, набирая чуть больше скорости. Город ушел куда-то назад, впереди была одна лишь трасса, а по бокам — бескрайний лес. Дорожные фонари один за другим становились ярче, за коном потихоньку смеркалось.

— Ты — что?.. — снова поворачивается к ней, хмурясь — а ведь он не заметил. Черт, его ведь и уволить могут.

А всё потому, что все равно, черт возьми, думал о ней.

— Ну, дорога ведь и так пустая, — улыбается, — а ты невнимательный инструктор, как оказалось, — прикусывает губу, вздыхая, — может, мне на тебя пожаловаться?

— Делай что хочешь, — парирует он, отворачиваясь. — Чем быстрее от тебя избавлюсь, тем лучше.

— Так значит, тебе не важно?

— Абсолютно.

Вообще-то, важно. Но этого он не сказал, отвернулся к окну. А затем подумал, что ему на самом деле не важно, сохранится ли за ним работа, ему важно, чтобы эта проклятая чертовка не разбила свою светловолосую головку в этой дешевой, старой машине. И принять эту мысль было сложнее, чем смотреть на девушку за рулем. Он все пытался не подпустить к себе точность мысли и собственное признание, постоянно про себя повторяя: «нет, не так… черт, это должно звучать по-другому… дерьмо». В его голове был бессвязный поток. Сам себя понять не мог.

— Хорош кататься, возвращаться пора, — вдруг произносит он хриплым голосом, взглянув на наручные часы. Ему сейчас как никогда нужно было вернуться домой и забыть этот день, а затем принять, что завтра это все снова повторится. — Седьмой час, мисс Форбс.

— О, как… как это формально, — протягивает она, поправляя и без того хорошо уложенные волосы и возвращая руку обратно на руль. — Тебя, наверное, ждет кто?

— Даже если и ждет, это вас не касается, мисс Форбс, — поворачивается к ней, изучая реакцию. Ему должно быть пофиг на мимику её лица и то, как она себе там интерпретирует фразу, но… ему отчего-то не пофиг. Точно так же, как не пофиг на то, что она может разбиться. Странное это чувство, думает он. У прошлого ведь нет привычек пересекать временной континуум. Но, видно, в его жизни такое бывает, когда то, что забыто и похоронено, внезапно воскресает и бьет ногой поддых.

Дышать становится больно.

Но это та боль, с которой, наверное, умереть приятно будет.

— Знаете, не люблю я в тишине ездить, мистер Майклсон, когда рядом такой собеседник.

— Не повезло вам, мисс Форбс: инструктор разговорам предпочитает тишину.

— Скучный вы. Наверное, дело в возрасте, — хмыкает она, сосредотачиваясь на дороге, а он умело игнорирует её колкость, хотя ответить ему захотелось — и встряски дать тоже захотелось. Остановило лишь какое-то странное, приятное ликование: ему показалось, что она немного злится.

— Говорят, счастье любит тишину, — нарушая их молчание, бросает он, откидываясь на спинку сиденья и пытаясь как можно расслабленнее себя вести. Но как же тут расслабиться, когда он чувствует, как её тело напрягается от сказанных им слов — приятно, что он по-прежнему властен над ней. И печально оттого, что она всё так и не научилась противостоять его провокациям. А в этом он был прекрасен.

Затем наступило продолжительное молчание: они ехали, стараясь не нагружать друг друга своим обществом. Этот день и без того был трудным — они решили усложнить его еще, испытать предел своих нервных клеток. Вскоре Кэролайн с каждой минутой начала набирать скорость все выше, и это заставило Клауса немного насторожиться, но он упорно продолжал не реагировать. Не хотел — знал, что она пытается привлечь внимание. В конце концов, дальше предвиделся перекресток, а это означало, что нужно будет остановиться. Ну, он хотел думать, что она даст по тормозам.

Но в какой-то момент Кэролайн неожиданно вывернула руль, и машину резко развернуло в обратную сторону и, если бы не тормоз, их бы просто вынесло на обочину. Сзади послышался сигнал: мимо них пролетел лексус, который тоже, впрочем, мог легко вписаться в зад из-за её гребаного безрассудства, и водитель вполне объяснимо показал средний палец.

Вообще-то, по делом. Клаусу даже понравилась мысль, когда он представил, что её, такую глупую недалекую блондинку, кроют трехэтажным матом — нефиг машину водить, если правил соблюдать не умеешь. И он бы стоял в стороне, позволяя кому-то её материть, потому что сам, черт возьми, не мог. Но всё это осталось только в его воображении.

Наверное, он должен был разозлиться на неё.

Наверное, должен был накричать.

— Сплошную пересекать нельзя, — спокойно проговорил он, наблюдая за дорогой, которая вела обратно в город. Вот они и возвращаются домой. Возможно.

— Правила на то и созданы, чтобы их нарушали.

— Только не эти. А знаешь, почему? — поворачивается к ней. — Потому что в реальной жизни тебе влепят штраф, потом — еще один, а потом заново сдавать на права. Ты этого хочешь? Я вот, например, не очень.

— Я хочу тебя. Как можно больше тебя.

Кэролайн грубо дает по тормозам, они останавливаются у обочины и, как-то слишком быстро и нетерпеливо, она отстегивает свой ремень безопасности, наклоняясь к Клаусу и приникая к его губам. А он, отчего-то даже не опешив, тут же по собственнически обхватывает её голову руками, не позволяя ей, — или самому себе, — оторваться. Это было неправильным, но приятным.

Он не должен был делать этого, но сделал.