Все это Найл усвоил за секунду, пока смотрел на капитана стражи, – тот уже сознался, а следовательно, информация была введена в умы сородичей. Понял Найл и то, почему так потрясены и возмущены были Скорбо и его товарищи, когда Смертоносец-Повелитель возвестил о примирении пауков и людей. Их лишили удовольствия, ставшего желаннейшим и сладчайшим в жизни, чего-то большего, чем еда и питье. Тем не менее Скорбо готов был смириться с положением вещей: все же воля богини, и выбирать не приходится. Смуту посеял «аристократ». Он и сам чтил волю богини, но известие, что к двуногим надо относиться как к ровне, глубоко его возмутило и наполнило горьким презрением. Двуногие – гниды, предназначенные для одного: идти на корм паукам. Богиня веками допускала убивать людей, не могла же она взять и враз передумать. Нет, этот новый запрет исходил явно от Смертоносца-Повелителя, выжившего из ума немощного старика. Его указом можно и пренебречь.
Во всяком случае, спешить жить по-новому не было нужды. В скрытой кладовой у них хранился хороший запас человечины. Смертоносец способен вводить яд, парализующий центральную нервную систему добычи, но не убивающий ее; если вводить строго определенное количество, она способна храниться полгода, не в силах шевельнуть ни пальцем, ни веком. Поэтому Скорбо с товарищем продолжали питаться человечиной еще долгие месяцы после того, как был принят Договор о примирении, и не чувствовали за собой вины. А как-то раз пятеро капралов стражи Повелителя наткнулись на заброшенную общую кладовую, где лежало около дюжины парализованных людских тел, а также коров и свиней. Их перетащили к Скорбо, и эти капралы стали регулярными участниками ночных пиршеств. Однажды ночью один из капралов притащил раба, околевшего от приступа эпилепсии, и все сошлись на том, что вкус у свежего мяса настолько отменный, что нелепо отказывать себе в удовольствии лакомиться иногда двумя-тремя рабами; кроме того, никто всерьез не считал рабов за людей. Но ночами в квартал рабов часто хаживали люди с того берега, и было совершенно невозможно различить, кто есть кто. Так, шаг за шагом, без какого-либо желания нарушать закон, Скорбо и его товарищи скатились назад к привычке есть живую плоть…
Все эти факты были переданы в ум Найлу за считаные секунды, одновременно с приветствием Смертоносца-Повелителя; им не было нужды изъясняться поочередно, потому что информация существовала уже одновременно и в уме Смертоносца-Повелителя, и в уме каждого из присутствующих. Но сознавал Найл и то, что самая важная часть дознания еще впереди, – хотя обычная, но неотъемлемая при процессе судебного разбирательства.
Прежде всего стояла удивительная тишина – тишина, что, по мнению пауков, должна предшествовать любому важному делу. Расслабясь в этой тишине, Найл ощутил волшебный восторг. Такое было с ним всего раз, когда они с Вайгом и двоюродным братом Хролфом исследовали край муравьев и набрели на неглубокий ручей с извилистым каменистым руслом. Найл тогда впервые в жизни погрузился в воду всем телом и сидел с таким же точно умиротворенным экстазом, неотрывно глядя на расходящиеся по поверхности круги.
Смертоносец-Повелитель наконец заговорил, обращаясь к подсудимым:
– Вы сознаете, что нарушили закон и пренебрегли волей богини. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Ответа не прозвучало. Пятеро капралов, очевидно, помалкивали из стыда, капитан же просто хранил молчание.
– Есть ли какая-то причина, – осведомился Смертоносец-Повелитель, – по которой я не должен выносить смертный приговор?
Опять молчание. И тут капитан отозвался:
– Я считаю смертный приговор несправедливым.
– Почему?
– Потому что вина была непреднамеренной. Мы начали с поедания двуногих, которые были уже обезврежены.
На паучьем мысленном языке «парализованный» и «обезвреженный» означает одно и то же.
– Мы это понимаем. Но дальше вы перешли к тому, что стали нарушать закон: убивать тех, кто не обезврежен.
– Это так. Но мы нарушили ваш закон. В моей стране Коряш другие законы.
Тут вмешался Дравиг:
– Ты находишься в нашей стране, а не у себя в Коряше, следовательно, обязан подчиняться нашим законам. Ты смеешь это отрицать?
В голосе Дравига чувствовался гнев. Ответ, как ни странно, прозвучал прохладно и сдержанно:
– Я этого не отрицаю. Но считаю, что именно этот закон несправедлив.
– Почему? – Голос Смертоносца-Повелителя также выдавал гнев.
– В вашем краю я чужестранец. У вас нет права заставлять меня обращаться с двуногими как с равными. Я не отношусь к ним как к равным. Более того, я не верю, что и вы относитесь к ним как к равным.
Найла внезапно осенила удивительная догадка. Паучий суд отличается от людского одним наисущественным принципом. Паука нельзя приговорить к смерти против его собственной воли. Если его надлежит казнить, то это должно делаться исключительно с его собственного согласия. И немудрено: если паука лишают жизни против воли, все пауки в городе невольно разделяют его муку. Следовательно, паук должен быть полностью убежден в своей вине, чтобы разрешить себя казнить. Капитан, очевидно, умирать не собирался. Потому-то Дравиг со Смертоносцем-Повелителем и начинают гневаться.
Смертоносец-Повелитель, впрочем, заговорил с исключительной сдержанностью:
– Все это не так. Я дал слово, что пауки и люди будут жить в мире. Ты привел к тому, что слово оказалось нарушенным. Следовательно, ты заслуживаешь гибели.
Аргумент просто неотразимый, капитан был загнан в угол. Теперь-то он наверняка согласится со смертным приговором?
– Да, согласен, я послужил причиной тому, что твое слово оказалось нарушенным. Но все равно то, о чем я говорил, можно расценивать как смягчающие обстоятельства.
Смертоносец-Повелитель обратился к остальным пятерым:
– Вы согласны, что заслуживаете смерти?
Все пятеро съежились, выражая молчаливое согласие.
– Так что же ты? – требовательно спросил Смертоносец-Повелитель у капитана.
– Не вижу, чего ради мне жертвовать жизнью, потакая трусам.
Смертоносец-Повелитель внезапно потерял терпение.
– Довольно! Я устал от твоих экивоков! Ты заслужил смерть тысячу раз. Склонить голову!
Последняя фраза (ее смысл воспринимался скорее как «подчини свою волю» или «приготовься к смерти») прозвучала настолько зловеще, что в зале вдруг будто потемнело. Пятеро капралов подчинились с торопливой угодливостью, как бы пристроив головы под топор палача. Капитан же, хотя и понимал, что теперь деваться некуда, все равно упорствовал. Смертоносец-Повелитель и Дравиг ударили одновременно, да так, что Найл опасливо съежился, – человека бы расплющило в лепешку.
Капитан опрокинулся на спину и лежал, притиснув все конечности к груди; вместе с тем напряглась и его мятежная воля, окружив тело невидимым силовым щитом. Слитный удар Дравига и Смертоносца-Повелителя шарахнул так, что щит должен был треснуть, а его хозяин лопнуть. На деле же получилось, что удар отрикошетил в остальных, мгновенно вышибив из них дух. Послышался хруст, и в воздухе запахло особым, едким запахом паучьей крови.
Найл чувствовал, как восьмилапые уходят из жизни. Это было странное ощущение, будто время вдруг пошло замедленным темпом. Мозг бурным потоком наводнила информация – столько ее, что не только усвоить, но и охватить толком невозможно. Тем не менее интуитивно Найл чувствовал, откуда все это: в миг безвозвратного исчезновения пауки заново переживали свою жизнь. От этого охватывало любопытное волнение, но совершенно не было ужаса, который, казалось бы, должен ассоциироваться со смертью. А затем (позже казалось, несколько минут) царили лишь тьма и ощущение пустоты.
Капитан все так же лежал, окружась силовым щитом; было видно, что он не желает смириться с участью. Вся его воля была сосредоточена на одной цели: спасти жизнь. В последовавшей тишине Смертоносец-Повелитель глядел на него с гневливым презрением: ему с трудом верилось, что паук может предпочесть бесславие и позор честной смерти. Затем он вызвал на подмогу остальных: прикончить нечестивца. То есть он и его правящий совет стали действовать уже не порознь, а вместе для выполнения общей задачи. Эту военную хитрость (слугам жуков известную как взаимоусиливающий резонанс) можно было сравнить с действиями солдат, сообща берущихся за таран, когда видно, что дверь не падает под разрозненными ударами.
