Сродник Благовест – так он себя называл. Куда уж звучнее? Длинные вьющиеся седые волосы, торчащие во все стороны, седая курчавая борода. Испещренное оранжевыми треугольниками серапе до колен. Фрэнк следил за историей Просветленных с весны и пришел к выводу, что псевдорелигиозная шелуха и квазиполитические лозунги скрывали еще одну компанию жаждущих уклониться от уплаты налогов под вымышленными предлогами.

По иронии судьбы они называли себя Просветленными. Их было человек тридцать, мужчины, женщины и несколько детей, и они объявили себя независимым государством. Не только отказались платить налоги, отправлять детей в школу и сдавать автоматическое оружие (которое, вероятно, требовалось им для того, чтобы защищать свое ранчо от перекати-поля), но еще и незаконно изменили русло единственного в окрестностях ручья, направив воду на свою заросшую кустарником территорию. ФБР и АТО[19] уже не один месяц вели осаду, пытаясь убедить их сдаться, но с нулевым результатом.

Идеология Просветленных вызывала у Фрэнка отвращение. Эгоизм, замаскированный под духовность. От таких вот Просветленных тянулась прямая дорожка к бесконечным бюджетным сокращениям, которые грозили превратить постоянную работу Фрэнка в частично оплачиваемую, а то и полностью волонтерскую. Цивилизация требовала контрибуции или жертвы, как ни назови. Иначе все заканчивалось тем, что дикие собаки бродили по улицам и заседали в органах власти округа Колумбия. Он пожелал (без особого пыла), чтобы в лагере Просветленных не было детей, и тогда государство могло бы просто взять этот лагерь штурмом и вычистить их, как грязь, которой они, несомненно, и являлись.

Фрэнк сидел за столом в своем маленьком кабинете, заполненном клетками различных размеров и полками с оборудованием. Свободного места практически не было, но его это устраивало.

Он пил сок манго из бутылки, смотрел телевизор и прикладывал пакет со льдом к руке, которой колотил в дверь Гарта Фликинджера. Замигал экран мобильника: Элейн. Он не знал, что ей сказать, поэтому не стал отвечать: пусть оставляет голосовое сообщение. Напрасно он так обошелся с Наной, теперь он это понимал. Элейн могла нанести ответный удар.

Покореженный зеленый «мерседес» так и остался на подъездной дорожке у дома богатого доктора. Отпечатки пальцев Фрэнка покрывали окрашенный камень, которым он воспользовался, чтобы разбить окна и помять кузов «мерседеса». Хватало их и на каменной кадке с сиренью, которую он в приступе ярости сунул на заднее сиденье автомобиля этого безответственного сукина сына. Это была та самая неопровержимая улика – преступный вандализм, – требовавшаяся судье по семейным делам (они все вставали на сторону матери), чтобы вынести решение, согласно которому он будет видеть дочь один час в два месяца, да еще под присмотром. А еще преступный вандализм будет стоить ему работы. Оглядываясь на случившееся, он понимал, что Плохой Фрэнк дал о себе знать. Плохой Фрэнк повеселился на славу.

Но Плохой Фрэнк не был совсем плохим или совсем неправым: сами посудите, какое-то время его дочь снова сможет в безопасности рисовать на подъездной дорожке. Может, Хороший Фрэнк разрулил бы эту ситуацию лучше. А может, и нет. В Хорошем Фрэнке была слабина.

– Я не собираюсь – мы не собираемся стоять и смотреть, как так называемое правительство Соединенных Штатов творит этот обман.

На телевизионном экране Сродник Благовест произносил речь, стоя у длинного прямоугольного стола. На столе лежала женщина в светло-синей ночной рубашке. Ее лицо закрывал какой-то белый материал, напоминавший искусственную паутину, продающуюся в аптечных магазинах накануне Хэллоуина. Грудь женщины мерно поднималась и опускалась.

– И что это за дерьмо? – спросил Фрэнк бездомного пса, который в настоящее время гостил у него в кабинете. Пес посмотрел на него и вновь заснул. Конечно, это клише, но преданней собаки друга действительно не найти. Никто не мог сравниться с собакой. Они просто делали для тебя все, что могли. В детстве у Фрэнка всегда были собаки. А вот у Элейн они вызывали аллергию, так она, во всяком случае, утверждала. Ради нее он отказался от собаки, а она даже не догадывалась, сколь велика для него была эта жертва.

Фрэнк почесал пса между ушами.

– Мы видели, как их агенты отравили нашу воду. Мы знаем, что они использовали специальные химические вещества, чтобы ударить по самой ранимой и дорогой части нашей Семьи, по женщинам Просветленных, дабы посеять хаос, страх и сомнения. Этой ночью они отравили наших сестер. В том числе и мою жену, мою любимую Сюзанну. Яд подействовал на нее и других наших прекрасных женщин, пока они спали. – Легкая хрипотца курильщика в голосе Сродника Благовеста странным образом располагала и вызывала доверие. Вызывала мысли о старичках, собравшихся за столом на завтрак и весело обсуждающих свою жизнь на пенсии.

Первосвященника налогонеплательщиков сопровождали двое мужчин помоложе, тоже бородатых, хоть и не таких величественных, и тоже в серапе. У всех троих на ремнях висели кобуры с пистолетами, отчего мужчины напоминали актеров массовки в одном из спагетти-вестернов Серджио Леоне. На стене за их спинами страдал на кресте Христос. Видеотрансляция была очень четкая, лишь изредка по экрану пробегала полоса.

– Пока они спали! Вы видите трусость нынешнего Короля лжи? Видите его в Белом доме? Видите многих таких же лжецов на бесполезных зеленых бумажках, в ценности которых они хотят нас убедить? О мои ближние. Последователи, братья. Он столь коварен, столь жесток и столь многолик.

Внезапно все зубы Сродника блеснули в нечесаных зарослях бороды.

– Но мы не уступим дьяволу!

Вы только посмотрите, подумал Фрэнк. Если Элейн думает, что у нее проблема со мной, ей надо глянуть на этого Джерри Гарсию. Парень совершенно съехал с катушек.

– Жалкие потуги потомков Пилата бессильны против Создателя, которому мы служим!

– Восславим Господа, – пробормотал один из ополченцев.

– Совершенно верно! Восславим Господа! Именно так. – Мистер Благовест хлопнул в ладоши. – И давайте уберем это вещество с моей супруги.

Один из мужчин протянул ему ножницы для разделки птичьих тушек. Сродник наклонился и начал осторожно срезать паутину, которая закрывала лицо его жены. Фрэнк подался вперед.

Он чувствовал, что сейчас начнется самое интересное.

Войдя в спальню, Антон увидел, что Магда лежит под одеялом, в маске из чего-то рыхлого, напоминающего маршмэллоу. Он опустился на колени у кровати, со стуком поставил чашу с коктейлем на ночной столик, заметил маленькие ножницы – вероятно, она опять подрезала брови, используя айфон как зеркало, – взял их и принялся разрезать маску.

Кто-то сделал это с ней? Или она сама? Может, это какой-то необычный несчастный случай? Аллергическая реакция? Какое-то безумное косметическое лечение, которое пошло не так? Зрелище было непонятным и жутким, а Антону совершенно не хотелось потерять мать.

Взрезав плотную паутину, Антон отложил ножницы и взялся за края разреза. Материал был липким на ощупь, но легко отлеплялся от щек Магды, растягивался и отрывался белыми завитками. Показалось ее увядшее лицо с множеством морщинок у глаз, столь дорогое ему лицо, которое Антон уже и не надеялся увидеть, почему-то решив, что эта странная маска расплавит его (она напоминала «платочки фей», которые он видел поблескивающими на траве ранним утром, очищая первые бассейны). Однако лицо осталось прежним. Кожа чуть покраснела и была теплой, но другие изменения отсутствовали.

Из горла Магды донеслось низкое урчание, напоминавшее храп. Веки подрагивали от непрерывного движения глазных яблок. Рот приоткрывался и снова закрывался. Из уголка сочилась слюна.

– Мама? Мама? Ты можешь проснуться?

И Магда, похоже, смогла, потому что ее глаза открылись. Кровь туманила зрачки, растекаясь по белкам. Она несколько раз моргнула. Обвела взглядом спальню.