Стоит перед нами, молчит. Снял трубку. Шеварднадзе не оказалось на месте. Связался с Ковалевым, спрашивает: «Ты уже отбой дал в Париж и Мадрид?» — «Нет еще», — отвечает Ковалев. «Повремени».

Убедившись, что он не сделает глупости, не откажется поехать в Мадрид, мы с Игнатенко опять завели речь о выступлении на телевидении. В конце концов он позвонил Лукьянову и обязал его это сделать вместо себя.

22 октября

Писал тексты для Испании. Уже не хватает 12-томного словаря русского языка в поисках слов, которые не звучали бы банально. Вообще же красоты стиля выглядят нелепо на фоне происходящего в стране. Агентура КГБ доносит из разных концов Советского Союза, что Нобелевская премия Горбачеву оценивается большинством населения негативно. В «Таймсе» статья под заголовком «Превозносимый в мире и проклинаемый у себя дома» и портрет-шарж в виде памятника.

Страна разваливается. Народный фронт Молдавии уже вынес решение о присоединении к Румынии и переименовании государства в «Румынскую республику Молдова». Ситуация в то же время на грани гражданской войны с гагаузами и приднестровскими русскими.

В Татарии 15 октября объявлено национальным днем памяти погибших при защите Казани от Ивана Грозного (1552 год)!

В российских областях черт-те что. Съезд «Демократической России» создал массовую оппозицию КПСС и вынес резолюцию: в отставку президента, правительство и Верховный Совет СССР. А мы едем в Испанию, где восторженные толпы будут давиться, чтобы увидеть Горбачева. И будем говорить о советско-испанском факторе в судьбах Европы и Средиземноморья, о Дон Кихоте, о призвании обоих народов быть вместе в «улучшении мира», в то время как одному из этих народов все до лампочки, в том числе Испания.

М. С. продолжает совещаться с экономистами. «Оттачивает» стиль основных положений экономической программы. А Грушин, социолог и друг Фролова, любимчика горбачевского, вчера по телевидению фактически заявляет: таскать вам не перетаскать, никакая программа не осуществима.

23 октября

Написал две записки Горбачеву.

1. Узнал, что собираются взорвать очередную ядерную бомбу на Новой Земле. В бешенстве писал: что же это такое, когда вы собираетесь в Скандинавию, по соседству с Новой Землей, ехать получать Нобелевскую премию, когда в Испании будете скоро говорить сладкие слова, когда предстоит общеевропейская встреча в верхах в Париже, там же подписание договора об обычных ядерных вооружениях, — кому этот взрыв сейчас нужен и зачем все эти игры?! И что скажет Верховный Совет РСФСР? В Казахстане (на Семипалатинском полигоне) нельзя взрывать, а в России можно?! — вопрошал я. Записку он прочел и не сказал ни слова.

2. Гриневский прислал из Вены шифровку. В тревоге сообщает, что переговоры по обычному оружию срываются, а значит, горит и Парижская встреча. Генералы из Генштаба дают директивы своим людям в делегации, и те вяжут руки Гриневскому. Я разразился в записке: пора выбирать между образом мысли (а может, и замыслами) генералов и ближайшими судьбами политики нового мышления, угрозой провала всех усилий добиться поддержки Запада в критический момент перестройки.

Горбачев приложил к записке квиток с поручением Шеварднадзе, Язову и Зайкову за два дня решить все вопросы и дать «развязку» в Вене. Потом он мне позвонил: «Я подписал это твое… Подключил Шеварднадзе, который обрадовался». Но, как я узнал потом, записку, где я открытым текстом громлю генералов — чуть ли не матерно, он послал также и Язову.

Горбачев долго листал на столе и зачитывал мне, комментируя выдержки из писем и телеграмм по поводу присуждения ему Нобелевской премии. Такого, например, типа: «Господин (!) Генеральный секретарь ЦК КПСС, поздравляю с премией империалистов за то, что Вы завалили СССР, продали Восточную Европу, разгромили Красную Армию, отдали все ресурсы Соединенным Штатам, а средства массовой информации — сионистам». Или: «Господин Нобелевский лауреат, поздравляем Вас за то, что Вы пустили свою страну по миру, что добились премии от мирового империализма и сионизма, за предательство Ленина и Октября, за уничтожение марксизма-ленинизма». И таких писем и телеграмм десятки.

Я задал Горбачеву вопрос: а зачем Крючков все это собирает и кладет вам на стол? Зачем регулярно подсчитывают и несут вам опросы по областям и трудовым коллективам с 90-процентным отрицательным отзывом на Нобелевскую премию? Он мне в ответ: «Ты полагаешь, что я об этом не подумал?» И продолжал листать. Я ему говорю: «Михаил Сергеевич, охота вам тратить нервы и время на это барахло? Пора бы уже „воспарить“ в своем президентском положении над этой дремучестью». Отмалчивается.

31 октября

Четыре дня в Мадриде и Барселоне. Горбачев «на отдыхе» от домашней атмосферы, как выразился народный депутат Крайко во время «дружеской» встречи М. С. с сопровождающими его в Мадриде. Опять он лидер самый-самый из всех современных. Опять искренне визжащие на улице толпы, опять высочайший уровень приема и неподдельное почтение к нему со стороны короля, премьера Гонсалеса, а потом Миттерана. Опять дурманящие философские рассуждения о новой эпохе, о судьбах мира, о совместной ответственности. Опять заявление на самом высочайшем уровне, что перестройка — это не только наше, т. е. не только советское, дело: если она рухнет, будет плохо всем. Ну и т. д.

А уехал он из Испании под грохот взрыва на Новой Земле и многочисленные протесты СМИ Норвегии, Швеции, Финляндии, Исландии, Дании и т. д., а также российского парламента и Верховного Совета СССР. И тем не менее сегодня читаю подписанный им 30 октября Указ о производстве взрывов в Семипалатинске до 1993 года, а начиная с 1991 года и до неопределенного срока — на Новой Земле. Это в тот момент, когда Верховный Совет Казахстана принял закон, запрещающий раз и навсегда взрывы на его территории, когда Архангельский Совет принял такое же постановление в отношении Новой Земли, когда Верховный Совет РСФСР вот-вот примет аналогичный закон, а Верховный Совет СССР собирается сегодня принять постановление о нарушении Правительством СССР порядка проведения ядерных испытаний (в том смысле, что делается это без разрешения Верховного Совета).

Где живет товарищ Горбачев? Или он уже затуркан настолько, что подмахивает что ни попадя, представляемое ему Болдиным?

Тельчик (помощник Коля) обрывает телефон: мы, мол, ставим канцлера просто в неприличное положение, особенно после визита Горбачева во Францию и Испанию (дело в том, что Горбачев до сих пор не хочет назвать дату встречи с Колем). Наверное, «боится своего народа»? Лукьянов ему подкидывает: заграничные поездки воспринимаются парламентариями неоднозначно.

По Персидскому заливу. Как Примаков и Миттеран ни крутят, М. С. держится резонно: от американцев нельзя отслаиваться, как бы ни хотелось обойтись без войны. Тогда все полетит. Некоторые обороты речи у Горбачева на пресс-конференции вызвали в Мадриде и Париже суматоху: мол, не исключает ли он совсем военный путь? Я-то знаю, что не исключает. И когда сегодня Арбатов спросил, как ему реагировать на запросы знакомых ему послов Кувейта, Египта, Саудовской Аравии, я сказал ему: «Давай понять, что мы никогда не пожертвуем альянсом с Соединенными Штатами в этом деле».

5 ноября 1990 года

Был на Президентском совете. Абалкин докладывал о мерах по стабилизации.

Вызвала скандал воскресная статья в «Комсомольской правде» Шаталина, Петракова и К¤ с резким осуждением экономической политики президента и разгромными выпадами против Рыжкова.

Горбачев вслед за Лукьяновым, Маслюковым и Рыжковым крыл авторов и обещал их «прогнать». Весь этот Президентский совет производит жалкое впечатление. Рыжков грозил пришествием диктатуры, Лукьянов шантажировал демократами, Шеварднадзе говорил о том, что надо изучить вопрос о порядке передачи власти.