Роберту было грустно, холодно и одиноко. Вдобавок он злился на Алейну, которая посмела не только разорвать Великана, но и ударить его ― Роберта Аррена, лорда Орлиного Гнезда. Да что там Гнезда! Всей Долины. Роберт поёжился и сильнее завернулся в пуховое стёганое одеяло, смаргивая навернувшиеся на глаза слёзы. В последнее время всё встало с ног на голову, и происходящие перемены совершенно не радовали его.

Всё началось со смерти его отца. Роберт помнил, как мама, плотно сжав губы и крепко держа его за руку, в то время как он норовил сильнее прижаться к ней в безотчётном желании спастись от опасного мира, что находился снаружи.

«― Много плохих людей желает нам зла, сынок, ― сказала тогда мама, наклоняясь и крепко обнимая его. Роберту показалось, что она плачет. ― Но в Орлином Гнезде мы будем в безопасности. Никто не сможет навредить моему зяблику!»

А потом они долго ехали, и было холодно и тоскливо, несмотря на то, что стояло долгое лето ― по крайней мере, так говорил мейстер Колемон, но Роберт не очень ему верил, потому что ему было зябко. Он прижимался к маме и крепче держал в руке Великана ― тряпичную куклу, которую всегда носил с собой. Присутствие Великана ободряло Роберта и даже иногда позволяло забыть о том, как он слаб и болен ― так говорила мама, и Роберт не находил причин ей не верить.

Вот и сейчас, лёжа без сна, Роберт думал о том, что все его бросили. Мама, как только вышла замуж за Лорда Мизинца, стала намного реже проводить время с ним, а ведь раньше он так часто спал рядом с ней, прижавшись всем своим хилым тельцем к её горячей спине, а если ему становилось страшно, мама всегда успокаивающе гладила его по голове и даже давала молока. Успокоившись и напившись сладкого тёплого молока, Роберт засыпал. Сейчас же он не мог уснуть.

Он мог бы позвать Алейну, подумал Роберт, но он же обижен на неё ― она его ударила и порвала Великана так сильно, что из тела куклы высыпались все опилки. При воспоминании о Великане Роберт вновь залился слезами. Это было не честно: сначала его бросила мама, затем Алейна, к которой он успел привязаться, а теперь ещё и Великан. От несправедливости мира и того, что слова мамы о том, что здесь его никто не обидит, оказались ложью, Роберт, глотая слёзы и стуча зубами, произнёс:

― Вот бы кто-нибудь починил Великана! ― Хотя помнил, что служанки, покачав головами, сказали, что куклу зашить нельзя ― слишком она разорвана.

― Я могу помочь тебе, Роберт! ― вдруг раздался в тёмной, освещаемой только светом маленького ночника, комнате приятный голос. ― Я починю твоего Великана! ― Роберту на мгновение показалось, что таинственный обладатель голоса хихикнул.

― Кто здесь? ― Роберт перестал плакать и, сев на кровати и протирая кулаками глаза, уставился в темноту за границей света ночника. ― Кто ты? ― Он закрутил головой, желая найти ночного гостя.

― Я здесь, Роберт, ― вновь послышался голос. ― Я под твоей кроватью.

― Мама говорит, что под кроватью водятся оборотни! ― не уверенный, что испугался, ответил Роберт.

― Твоя мама совершенно права, ― мягко подтвердил голос. ― Но это было верно, когда ты был маленьким. Но ведь ты уже взрослый, Роберт?

― Да, ― согласился, довольный похвалой Роберт. Неуверенность и страх отступали. Голос казался ему приятным, ведь он говорил добрые слова. ― Мне уже восемь! ― гордо добавил он.

― Тем более, ― отозвался голос. ― Так ты хочешь, чтобы я починил твою куклу? ― казалось, тот, кто говорит, улыбается.

― Хочу, ― тут же отозвался Роберт. ― Почини Великана! ― повелительно, как настоящий лорд, произнёс он.

― Тогда тебе надо спуститься с кровати и заглянуть ко мне, ― ответил голос. ― Спустись ко мне, Роберт.

Что-то притягательное и манящее было в этом дружелюбном спокойном голосе, и Роберт, немного подумав, спустил с кровати короткие худые ноги и, едва не запутавшись в ночной рубашке, спрыгнул на прохладный, застеленный шкурой сумеречного кота пол. Ведомый любопытством и, перестав обращать внимание на кусающий голые ноги холод, Роберт осторожно опустился на колени и заглянул под кровать.

Под кроватью находился скоморох ― в Королевскую Гавань часто приезжали бродячие артисты и скоморохи, а радушный шумный король Роберт часто принимал понравившихся ему своими шутками актёров во дворце. Маленький Аррен всегда смеялся, когда пёстро одетые и ярко размалёванный скоморохи ходили на ходулях, жонглировали цветными шариками или же ходили колесом, смешно падая и устраивая шуточные бои.

Скоморох же под кроватью ничем не отличался от других, виденных Робертом ранее. Те же лохматые рыжие волосы, растущие с обеих сторон лысой головы, намазанное белилами лицо и красная улыбка. Когда скоморох улыбнулся, Роберт и вовсе отбросил сомнения — артист не мог причинить ему вреда. Наверняка этого скомороха нанял в Долине дядя Петир или же мама. В сердце Роберта разлилась радость — его по-прежнему любят и о нём не забыли.

Скоморох тем временем продолжал улыбаться, и тут Роберт заметил у него в руке Великана. Целого, починенного Великана, на тряпичном теле которого даже не был заметен шов. Роберту показалось, что кукла даже стала чище: с неё исчезли пятна, оставленные молоком и соком, а также кусочки засохшей грязи — Роберт не раз ронял Великана.

Заметив восторженный взгляд Роберта, скоморох снова улыбнулся, обнажая крупные белые зубы.

— Хочешь свою куклу, Роберт?

Роберт, радостно улыбнувшись в ответ, произнёс:

— Конечно, хочу.

— Это очень хорошо! — засмеялся скоморох. — А хочешь змея? Настоящего воздушного змея?

— Змея? А он летает? — широко открыв глаза, спросил Роберт. Ему уже представился летящий в вышине змей, выкрашенный в цвета его дома — кремовый и голубой.

Роберт подумал, что, возможно, даже разрешит Алейне подержать верёвку, пока змей величественно парит в воздухе, временами дёргаясь под порывами ветра.

— Конечно, он летает! — радостно ответил скоморох, и Роберт увидел, что в другой руке он держит воздушного змея — кремового с голубым. От восторга у Роберта перехватило дыхание. Он уже напрочь забыл о порванной кукле и забывшей про него маме.

— Я сделаю тебя лордом, — произнёс Роберт, ложась на живот и намереваясь протянуть руку за змеем. — Как тебя зовут?

— Я — Пеннивайз, Пляшущий скоморох, — Пеннивайз улыбнулся ещё шире, подвигаясь ближе и держа в одной руке Великана, а в другой — змея, который, несмотря на то, что кровать была довольно низкой, колыхался в воздухе.

Роберту на мгновение показалось, что глаза скомороха полыхнули жёлтым огнём, а пространство под кроватью как будто стало больше. Но он не обратил на это внимание, а просто лёг поудобней и протянул к Пеннивайзу обе руки, чтобы взять и змея и куклу…

Обитатели Орлиного Гнезда проснулись в одно мгновение от леденящего душу крика, который, отражаясь от каменных стен замка, прошёлся, словно волна холодного ветра, по всем коридорам и закоулкам твердыни Арренов. Лиза, глотая слёзы, не обращая внимания на стылый, странно холодный даже для осени каменный пол, неслась босиком к комнате своего сына, заламывая руки и подвывая так, что иногда ей удавалось заглушить порывы ледяного ветра, которые вдруг наполнили замок. Подол её сорочки хлопал за ней словно парус, иногда запутываясь в ногах, не давая бежать. Пару раз Лиза была готова упасть, но всякий раз удерживалась на ногах.

Раскрасневшаяся и запыхавшаяся, с трясущимися руками, она добежала до спальни Роберта и, что было сил, рванула на себя дверь.

Кровать Роберта была пуста, скомканное одеяло свисало на пол, а ночник продолжал гореть, отбрасывая на стены и потолок комнаты причудливые отсветы.

— Роберт! — громко позвала Лиза. — Роберт, сыночек, где ты?

В этот момент взгляд её упал на почти упавшее одеяло. На его белой поверхности отчётливо выделялись какие-то тёмные пятна. С гулко бьющимся сердцем, Лиза подошла ближе. На ткани одеяла чётко выделялись большие, ещё не успевшие впитаться капли крови.