– Как вы её лечите, доктор? – обеспокоенно спросила Эйрин.
– Надеюсь на вашу осведомлённость, мисс О’Брайен. Вы ведь не думаете, вопреки сложившемуся общественному мнению, что психиатрия как наука застряла далеко в прошлом? Мы уже лет 50 как не практикуем лоботомию, электрошоков или других опасных экспериментов в качестве лечения. Вы понимаете, о чём я говорю? – она как-то требовательно, с выжиданием, посмотрела на Эйрин, остановив свой холодный, изучающий взгляд на её глазах, и последняя услышала открытую бесстрастность и сухость в её вопросе.
Услышав из уст врача знакомые медицинские термины, Эйрин почувствовала дрожь в ногах. Она вспомнила, что, вскоре после того как Рэйчил поместили в лечебницу, ей случайно попалась на глаза большая статья в журнале, в которой описывались самые мрачные, поистине жуткие страницы психиатрии. Эта наука весьма часто подвергала пациентов, страдающих психическими расстройствами, ужасной операции… Эйрин не была уверена, правильно ли она помнит фамилию того португальского психиатра, кажется Мони́ш. Врач тот провел операцию над шимпанзе, удалив ей лобные доли мозга, после чего объявил, что мол поведение обезьяны изменилось, она теперь послушна и спокойна. После этого он и предложил через проделанное в черепе человека отверстие вводить в мозг петлю и вращать её, разрушая белое вещество лобных долей, за что и был удостоен Нобелевской премии по медицине. Его последователи провели десятки тысяч таких «операций», используя в качестве обезболивания электрошок. Они создали новый инструмент для этой операции, с виду напоминавший нож для колки льда. Его зауженный конец нацеливали на кость глазной впадины, с помощью хирургического молотка пробивали тонкий слой кости и вводили инструмент в мозг, причиняя ему необратимый ущерб и превращая каждого третьего пациента в «овощ». В те времена даже появился специальный «лоботомобиль» – автофургон, в котором психиатры путешествовали по странам, предлагая чудодейственное исцеление, и проводили операции прямо перед зрителями, в духе циркового представления. Под нож укладывали даже неусидчивых и просто непослушных детей и он менял их навсегда… в результате операции часть личности человека и его индивидуальность безвозвратно уничтожались. У многих начинался менингит, эпилептические припадки, и они, не превратившись в зомби, кончали жизнь самоубийством.
Эйрин вспомнила, что жертвами лоботомии были и мужчины с альтернативной сексуальной ориентацией, и женщины. Женщины – ведь они всегда были более бесправными, чаще страдали от депрессии, тревожности, истерии и их, конечно, легко было объявить сумасшедшими и отправить в больницу, где их с нетерпением дожидалась лоботомия. Результат, может быть, устраивал их близких: женщина теряла свою индивидуальность и открывалась возможность полного контроля над ней, ставшей теперь полностью зависимой и послушной, если только она не умирала вскоре от операции… Одной из таких женщин, описанных в статье, была Розмари Кеннеди – старшая из сестер американского президента Джона Кеннеди. Говорили, она отставала в развитии от других детей – такой диагноз поставили врачи. К двадцати годам её родители не знали, что делать: Розмари стала неуправляемой, у нее появились наклонности нимфоманки и агрессивное поведение. Врачи убедили её родителей в том, что нужно попробовать лоботомию – она как раз приобрела популярность как новейший способ излечения таких больных. Дело было в 1941 году. В результате операции Розмари до конца жизни осталась немощным, обездвиженным инвалидом, с уровнем развития 2-х летнего ребёнка…
Вспоминая сейчас ту жуткую статью, Эйрин покрылась мокрым потом и почувствовала, как потемнело у неё в глазах и сильно застучало в голове, словно туда проник, под ударами хирургического молотка, нож для колки льда.
– С вами всё нормально? – услышала она голос доктора. –О чём вы задумались? О сестре?
Эйрин с трудом сглотнула слюну и тихо ответила:
– Да, о сестре… Кеннеди… – в эти нескончаемые секунды она чувствовала, что доктор грубо, сквозь её широко открытые глаза, проникла в мозг и завладела её сознанием, достигнув самого его дна.
– Увы, бедняжке Розмари, помочь тогда было не под силу… Я бы сегодня не отказалась от такой возможности… Что касается вас, мисс О’Брайен, лучше бы вы думали о собственной сестре…
– Может что-нибудь нужно? Какой-нибудь действенный препарат? Я постараюсь найти…
– Не беспокойтесь. У нас есть весь арсенал необходимых средств. Мы, в зависимости от клинической картины, течения и этапа заболевания, назначили ей эффективную терапию, включающую в себя антидепрессанты и нейролептики, которые, я надеюсь, должны помочь ей преодолеть бредовые идеи, галлюцинаторные переживания и агрессию. Но вы должны понимать, что, к сожалению, радикального метода лечения шизофрении до сих пор не существует.
– Не существует? – переспросила Эйрин и почувствала дикое сердцебиение в своём горле.
– Да, это так. Но, в целом ряде случаев, грамотно подобранное лечение позволяет больному работать, иметь семью и вести прежний образ жизни, – слова доктора, однако, казались малоубедительными.
– А что следует делать нам, родственикам? Как вести себя с ней?
– Главное – не отталкивайте её. Помните, что в ней сидит болезнь, которая и превращает вашу сестру в того неуравновешенного человека, которого вы видите. Мир, в котором живут такие люди, совсем не похож на ваш. Это другой континент. На этом этапе она всё ещё остаётся опасной для общества, поэтому и речи о том, чтобы отпустить её домой, не может быть долгое время. Кстати, хотела уточнить, когда вы впервые заметили её неадекватное поведение?
– Это началось ещё в детстве, доктор Джонсон, – ответила Эйрин. – Она была жестока по отношению к другим детям, помню, ей также нравилось мучить животных. Немного повзрослев, она стала хулиганить, портить чужие вещи, драться. Дважды своровала что-то в школе. Потом она несколько раз сбегала из дома, стала употреблять алкоголь и даже лёгкие наркотики… Педиатр назвала это социальной девиацией…
– Я так и предполагала, – выпалила доктор. –Отчётливая клиническая картина. Уверена, что это генетика.
– Что вы имеете в виду? – не поняла Эйрин.
– Не было ли у вас в роду людей с подобным заболеванием? Среди очень близких родственников, возможно, членов семьи? Не хотите ли поговорить об этом?
– Нет, не было, – твёрдо ответила Эйрин.
– Вы уверены? – доктор сощурила глаза и Эйрин поразилась, как сильно та напоминала сейчас мужчину.
– Да. Конечно.
– Странно… –бросила доктор с недоверием. Её явно смутила убеждённость, с которой Эйрин опровергла её авторитетное мнение. – Ну хорошо. Если вы не желаете говорить, то я покину вас. У меня другие пациенты… До свидания! – она, кинув взгляд исподлобья, приподнялась и тяжелым, но быстрым шагом замаршировала прочь по широкому жёлтому коридору.
Эйрин не пришлось долго ждать. Рэйчил появилась в конце коридора, медленно идя по направлению к ней. Её красные, испуганные глаза зыркали по сторонам из под чёрных растрёпанных волос, словно выискивали что-то. На ней был вязаный жакет с узким воротничком и кантом. И брюки, в карманах которых она держала свои руки.
– Ты точна как часы, – холодно сказала она, подойдя к сестре.
– Рэйчил, любимая моя! Дай обнять тебя! – Эйрин протянула руки для объятий. Но та отстранилась, бездушно молвив:
– Зачем тебе это?
– Что зачем? Я не поняла…
– Зачем тебе быть точной как часы? – она повторила свой вопрос, и в голосе ее была слышна повелительная дотошность.
– Пунктуальность – это проявление уважения к тому человеку, который ждёт.
– Да ты просто зануда, у которой всегда было обострённое чувство долга. И кто же сказал тебе, что я тебя ждала? – её изначальная холодность сменилась прохладой.
– Прости меня, Рэйчил. Я не знала, что ты была занята… – попыталась извиниться Эйрин.
– Занята? Хм, звучит интересно… Была ли я занята? – с глумлением переспросила она. – Не знаю. Подожди, сейчас уточню… – она повернула голову влево и громко прошептала:
