Но во время родов что-то не заладилось, пошло не так. Врач испугался, стал делать какую-то интенсивную стимуляцию… А в результате мальчику поставили страшный диагноз – врожденный инфаркт-инсульт. Узнали об этом несчастье только через полтора года, когда родители свозили Рому на компьютерную томографию мозга в Москву. Глубокое поражение центральной нервной системы. Там в Москве им впервые сказали, что Рома не будет ни ходить, ни разговаривать и что его лучше сдать в специальное учреждение, заверяли, что он – асоциальный элемент и не принесет пользы обществу. А родители, ухаживая за ним, тоже пользу обществу приносить не смогут.

Галя нервно хватала ртом воздух и прижимала к себе сына.

– Никуда я ребенка не отдам!

Сергей сопел, размышлял о жизни, взвешивал непростое решение.

И тогда Галя спросила:

– Скажи мне, Серж, что ценного для тебя в том, чтобы быть отцом? Для чего тебе нужен родительский опыт?

– Я хотел передать ребенку все, что у меня есть, – знания, опыт, состояние, наконец…

– Глупости! Никто не заводит ребенка из желания передать ему что-то. Желание иметь ребенка иррационально и физиологично. Оно, как жажда, будет мучить, пока не утолишь. Я заглядывала во все коляски и хотела родить малыша, чтобы нюхать его кудряшки, вбирать в себя запах чистоты и ванили. Потому что быть матерью – это состояние медитации, это просветление, – заплакала Галя.

– Дура! Невыносимая дура! По-моему, передать знания, опыт и деньги – более вменяемое желание, чем нюхать кудряшки.

– Ты любишь меня?

– Идиотка, я никогда не говорил тебе, что люблю тебя! Ни-ког-да…

– А как же тогда понимать твои слова: «Я хочу от тебя ребенка! Я еще ни от одной женщины никогда так сильно не хотел ребенка…»?

– Так и понимать! Я хотел полноценного ребенка. Какое это имеет отношение к тебе? К любви? Мне просто нужна была мать для моего ребенка.

Только тогда Галя и узнала, что на самом деле не она была нужна Сергею, ее просто использовали, он хотел получить от Галины здорового и талантливого наследника, которым можно было бы гордиться. Ребенок-инвалид мало дает поводов для гордости.

Домой с Ромой на руках Галина возвращалась одна. Сергей остался в Москве строить карьеру. Во-первых, Серж давно мечтал о Москве. Не всю же жизнь оставаться драматургом для провинциальных театров и антреприз. Во-вторых, рассчитывать на передачу генов традиционным способом Рудаковскому больше не приходилось. Но у него оставался другой – более надежный и благодарный способ продлить себя в своих текстах. То, что его пьесы переживут века, Рудаковский даже не сомневался: иначе он просто никогда даже и Word бы не открыл. Теперь пьесы были его единственными детьми. А детей мало родить, ими нужно заниматься: их нужно воспитать, пристроить в театр с колоннами, организовать для них публикации, передать в хорошие руки известных режиссеров. А сделать это можно только в Москве. Возможно, бракованный человеческий детеныш был нужен Сержу лишь для того, чтобы в который раз осознать свое несемейное предназначение и уйти в мир творчества с головой. Так рассуждал Сергей, стоя на перроне, глядя на уходящий поезд, где в плацкартном вагоне на боковой полке тряслась с ребенком на руках Галина Рудаковская…

Галя отпустила мужа с облегчением: после рождения ребенка они плохо жили, часто ссорились. Особенно из-за того, кто виноват в болезни Ромы. Каждый мучился вопросом: «Почему это случилось с нами?» – и не находил ответа.

Эти ссоры выматывали. Они были бесконечными.

– Кому первому пришла в голову идея рожать по блату?

– Почему у этого врача?

– Почему именно в этой больнице?

– Какого черта в этом городе?

– Кто вообще рожает в этой стране?

– При такой экологии?

– В это время?

– У тебя наверняка генные отклонения…

– Зато ты психически здоровый – просто дурак на всю голову! Деревянный по пояс!

– Идиотка!

– Сам такой!

– И сам, конечно, дебил, если решил зачать от тебя, истерички, ребенка!

– Не кричи на меня при сыне!

– Да он ничего не понимает!

– По твоей, кстати, милости!

– По твоей!

А потом плакали, обнявшись, от бессилия и обиды, как дети.

– Почему все-таки это случилось с нами? – И не находили ответа.

Когда Роме исполнилось два года, Галя пошла в загс, подала заявление и развелась. Сергей узнал об этом спустя два года, когда приехал на гастроли в родной город с московским театром, где устроился завлитом.

Галя надела свое лучшее платье и пришла на комедию по пьесе Сержа Рудаковского «Симулякры». Она знала, что тщеславный драматург будет в зале. Галя о многом передумала за эти годы. Она фантазировала, как Сергей будет искать ее глазами в зале, подойдет, виновато потупив глаза, коснется руки и спросит:

– Ну, как вы тут без меня? Трудно, наверное? Расскажи…

А она посмотрит пронзительно, пробуравит взглядом до самого сердца и хмыкнет:

– Исчезают тут всякие на целую вечность, а потом «расскажи»…

Казалось бы, чего проще – возьми и расскажи. Но только про то, что болит, рассказать иногда труднее всего.

И тут Галя вспомнила, что за четыре с половиной года Сергей даже ни разу не позвонил ни на Новый год, ни на ее день рождения, ни на Ромин. Видимо, все-таки он будет искать глазами. Но не ее. А скорее камеры местного телевидения и молоденьких корреспонденток… Или желчных толстозадых театральных критикесс Таисию Комонову и Нину Орлову, которые всегда скептически относились к его пьесам и писали ироничные, едкие обзоры. Или запойного режиссера Костю Мокина, который однажды в театральном буфете так напился за счет Рудаковского по случаю рождения и вручения режиссеру новой пьесы Сержа, что наблевал на эту самую свежую пьесу, а потом всем рассказывал, дескать, это и был самый искренний ответ графоману.

И все равно Галина знала, что встреча их состоится. Неминуем и разговор. Она хотела рассказать, что вместе с ребенком рождается мама, что у Ромы глаза ангела, что у нее замечательные подруги, а мать ее, Ромина бабушка, так вообще просто святая, что сама она, Галина, продолжает играть в театре, правда не часто и во втором составе, но все-таки не ушла из профессии, держит себя в форме, что у нее есть пара любимых ролей, таких, что закачаешься, и поклонники есть, конечно, и, когда она выходит на сцену вся такая стройная и юная, никому и в голову не придет, что у нее вообще может быть ребенок, тем более ребенок-инвалид…

Комедия шла. Зал смеялся и рукоплескал. Галя утирала слезы, потеряв еще в начале сюжетную нить, а в голове у нее, как пчелы, роились мысли: «Рома очень сложный ребенок. Я сама никогда точно не знаю, что он понимает, что нет. Приходится интуитивно догадываться, болит у него голова или зуб… Я не знаю, что он думает и как у него на душе. Наверное, не очень хорошо. Но бывают дни, когда он улыбается и светится, как солнышко… И ради этих дней…»

– Не злите меня, и так уже трупы прятать некуда! Шучу я, шучу, на самом деле мест полно… – пробасил со сцены усатый народный артист, и зал снова взорвался смехом и аплодисментами…

Недавно зашла к нам в гости знакомая со своей трехлетней дочкой, проносились мысли в Галиной голове. Девочка стала расспрашивать про Рому:

– Он что, говорить не умеет?

– Нет, не умеет.

– И ходить не умеет?

– Нет.

– И ничего не знает?

– Нет.

– Только какает?

– Даже какать не умеет. У него запоры.

– Так он, что ли, Незнайка?

– Точно, Незнайка. Реальный Незнайка.

На сцене действие начинало закручиваться в тугую спираль.

– Ты еще сомневаешься в том, кто отец? – подскакивала вокруг народного усача мартышка в амплуа травести и трясла перед его носом какой-то бумажкой.

– Что это? – кокетливо возопил артист.

– Это тест. Две полоски! – Актриса объясняла зрителям происхождение бумажки в ее руках.

«Кто решил, что жизнь полосатая? – думала о своем Галя. – Может, моя жизнь в горошек или в клеточку? Хотя я бы предпочла – в цветочек. Бывает, что все вполне благополучно, а настроение плохое. А бывает и наоборот. Как тут разобраться? Какая полоса?»