Александр Лаптев

ЗВЕЗДНАЯ ПЫЛЬ

(Фантастическая повесть)

Мы сидели в комнате психологической разгрузки старшего командного состава и громко разговаривали. Мы - это командиры-межпланетники, штурманы класса "А", первые замы командиров и помощники - всего человек пятнадцать. Шум стоял невообразимый: командный состав разгружался на полную катушку. Собрание носило случайный характер: кто-то вернулся недавно из рейса и ждал вызова к начальству с отчетом, кто-то пришел в Управление за новым назначением, а кто-то (например, я), убегая от домашней скуки, просто заглянул посидеть в приятной обстановке, поболтать о том о сем, узнать свежие новости и увидеть давних и добрых товарищей. Уже третий месяц пошел, как жил я на Земле в ожидании нового назначения. Первое время мне даже нравилось безделье - примерно с неделю, а потом сделалось нестерпимо скучно. Скука усиливалась с каждым днем и душила, словно невидимый зверь, запрыгнувший потихоньку сзади на плечи и обнявший за шею нежными, но сильными и безжалостными лапами, или словно кошмар, приснившийся глубокой ночью, когда просыпаешься весь в поту и глотаешь судорожно воздух. Собственная квартира со всеми удобствами и чудесами техники начала казаться мне чем-то вроде камеры-одиночки, к которой приговорили меня неизвестно за какие прегрешения. Хотя нет, можно было догадаться, что такой длительный перерыв в работе связан с последней аттестацией, имевшей место два месяца назад. Это была ежегодная плановая проверка, которой подвергался весь без исключения летный состав межпланетного космофлота. Все, кто находился теперь в комнате, успешно прошли эту аттестацию и уже успели слетать по разу - кто на Луну, кто к Марсу, кто к Юпитеру. А Костя Грохальский умудрился обернуться до Плутона и теперь рассказывал, ожесточенно махая руками и бегая от окна до двери, про свой героический полет. За орбиту Юпитера летали не каждый день (о Плутоне и говорить нечего), поэтому слушали с интересом; спрашивали о напряженности электромагнитного поля в означенном пространстве, о дивергенции ионизационных потоков, о динамике солнечной активности, о метеоритной обстановке и еще о многом, о чем нормальный человек никогда бы интересоваться не стал. Постоянно кто-то входил и выходил, опоздавшие к началу просили повторить то, о чем другие уже слышали, затевался спор; шум, гам, дым до потолка - обычная обстановка для комнаты психологической разгрузки старшего командного состава. Внезапно Грохальский повернулся ко мне. - Андрей! А ты что, все на Земле сидишь? - Сижу,- ответил я без энтузиазма. - А что такое? Тебя что, на тэ-эм-пэ забраковали?- Для Кости Грохальского ТМП - теория межпланетных перелетов - была самым завальным предметом, и он полагал теперь, что и все должны на нем резаться. - Да нет,- я вынужден был разочаровать покорителя космических глубин,- за "перелеты" я получил восемьдесят семь баллов. - Восемьдесят семь?- повторил Грохальский, невольно понижая голос и оглядываясь на остальных.- А в чем тогда дело? - Не знаю,- пожал я плечами. Допрос этот был не совсем приятен мне, как неприятны любые расспросы о каких угодно личных неудачах.- Там ведь много всяких проверок, наверное, чем-нибудь не угодил,- проговорил я и отвернулся, давая понять, что тема исчерпана. - Ну уж если таких будут забраковывать, то кто им тогда и нужен,- заключил благородный Костя, и все согласно закивали. Последовали сочувственные возгласы, взгляды, исполненные жалости, вздохи и какие-то причмокивания, и наконец, я поднялся и вышел в коридор. А там я сразу столкнулся с руководителем полетов - крупным мужчиной сильного сложения, похожим немного на медведя. - А-а-а, Пагин, ты-то мне и нужен!- увидев меня за несколько шагов, закричал он. - Здравствуйте, Андрей Ильич,- проговорил я, пожимая его необъятную руку. - Я уж хотел домой посылать за тобой, а мне сказали, что ты здесь где-то бродишь. Сердце мое забилось в радостном предчувствии, но я никак не выдал себя. - Что-нибудь случилось?- спросил я равнодушно, а сам лихорадочно вспоминал, какие в ближайшее время стартуют корабли. - Пойдем ко мне, сейчас все узнаешь!- И он чуть не силой потащил меня за собой. Я знал Ильича не первый год, а потому нисколько не обиделся на такое обращение. Мы поднялись лифтом на семнадцатый этаж, который оккупировали многочисленные мелкие и крупные начальники огромного нашего ведомства, и, пройдя ряд сверкающих полировкой дверей, вошли в просторный кабинет, обклеенный сверху донизу модным серым пластиком и заставленный настоящей деревянной мебелью красивого шоколадного цвета (сочетание цветов и стилей не совсем подходящее, но о вкусах, как известно, не спорят). За длинным прямоугольным столом сидели двое. Сначала я не обратил на них особого внимания - ну сидят и сидят. Сразу видно, что не космонавты: один уже старик, лысый и в очках, а другой хоть и молод, но тоже для полетов никак не подходит - худой, сутулый, с каким-то затравленным взглядом; я бы не доверил такому обычный автомобиль. Едва кивнув сидящим, я сделал два шага и опустился на стул возле стены. - Нет-нет, ты сюда, за стол садись!- Руководитель взял стул за гнутую спинку и, приподняв, пристукнул о пол, утверждая мое место.- Садись сюда, чтобы мы все могли тебя видеть. Я устроился на указанный стул и оказался как раз напротив старичка в очках с золотой оправой. Он внимательно смотрел на меня и ободряюще улыбался. Другой бросал настороженные взгляды исподлобья, как будто недовольный тем, что я сел не напротив него. Руководитель прошел на свое место и, обратив к нам свое разом посерьезневшее лицо, торжественно заговорил: - Итак,- провозгласил он, поднимая лицо,- вот это и есть наш уважаемый Андрей Пагин, о котором я вам рассказывал. Пилот, что называется, милостью божьей, человек необычайных и, я бы даже сказал, выдающихся способностей! Я поморщился. Умеет наш Ильич ставить людей в неудобное положение. - А ты не отворачивайся!- сразу заметил он.- Это я только начал. Вот погоди, что дальше скажу. На моем лице сама собой появилась усмешка: веселый Ильич человек, не соскучишься. Но скоро мне стало не до веселья. - Прежде всего, я хочу представить тебе наших гостей,- продолжил руководитель.- Вот это,- махнул он рукой весьма неопределенно, и старик напротив меня приподнялся и сдержанно кивнул,- это всем известный и уважаемый профессор Калистратов. Уважаемый профессор курирует наше Управление по вопросам психологической подготовки летного состава.- Он сделал паузу и взглянул на старичка, но тот не захотел его поправить или дополнить, а лишь кивнул в знак согласия.- А рядом сидит его помощник, доктор Черных Юрий Дмитриевич. Я правильно назвал фамилию? Хмурый мужчина кивнул, и руководитель продолжил, обращаясь главным образом ко мне: - Так вот я и говорю, что уважаемый профессор счел необходимым встретиться с тобой и обсудить твои проблемы. Я изобразил на лице удивление. - Какие проблемы? - Как какие?- удивился в свою очередь руководитель.- Ты у нас не прошел тест на психологическую устойчивость, можно сказать, провалился по полной программе... - Провалился?- воскликнул я и даже привстал. - А ты разве не знал?- произнес руководитель с варварским спокойствием.Ведь тебя отстранили от полетов! - Меня?! - Погодите,- вмешался профессор.- Зачем вы так сразу пугаете Андрея? Тем более что никакого провала и не было, а имеют место лишь некоторые специфические реакции, с которыми, я уверен, мы быстро сумеем справиться. Надо сказать, что успокоительное суждение старичка напугало меня гораздо больше, чем громыхания Ильича, нрав которого всем был хорошо известен и угроз которого никто у нас не боялся. - Простите,- обратился я к профессору ровным голосом, демонстрируя полную свою "психологическую устойчивость",- о чем здесь идет речь? Я впервые слышу, что не прошел тест на психоустойчивость и что меня, оказывается, отстранили от полетов. - Ну, от полетов вас пока что не отстранили,- возразил старик ("Пока что!" - отметил я про себя).- Тут Андрей Ильич немного поторопился, а что касается теста на психоустойчивость, то еще раз повторяю: ничего такого особенного не произошло. Просто у вас выявлена нежелательная динамика реакций на некоторые специфические раздражители, и теперь необходимо предпринять, пока еще не поздно, некоторые меры. Потому что вы еще молоды, вам летать и летать, и... вы будете летать, я в этом нисколько не сомневаюсь, и принесете много пользы. Ваше руководство характеризует вас самым превосходным образом, и было бы обидно потерять такого пилота, как вы!- Говоря все это, старичок не переставал улыбаться самым приятным образом, но смысл сказанного никак не вязался с ласковой его физиономией. Я бы предпочел иметь дело с каким-нибудь амбалом-костоправом, который не подыскивает круглых оборотов, а режет правду прямо, как она есть, и тут уж все ясно: быть тебе или не быть. - Что от меня требуется?- спросил я, желая поскорее перейти к делу, ведь неспроста же они меня пригласили! - А ничего особенного,- с готовностью подхватил профессор.- Вам надо пройти процедуру психокоррекции, и больше ничего! Я задержал на миг дыхание, но тут же постарался расслабиться. - Вы хотите подвергнуть меня процедуре психокоррекции? Я что, по-вашему, ненормальный? - А чего вы так удивляетесь?- внезапно заговорил четвертый участник нашей беседы - худосочный мужчина с неулыбчивым лицом.- Через коррекцию проходят сегодня десятки тысяч людей во всем мире, и это не обязательно ненормальные, как вы выразились, а вполне обычные граждане, испытывающие те или иные трудности в повседневной жизни. И вообще, такого понятия уже не существует - ненормальный человек,- потому что нет точно установленных критериев, кто нормальный, а кто нет. Если уж на то пошло, то можно сказать, что все мы здесь ненормальны, потому у каждого из нас есть свои странности и свои проблемы. Только одни хотят избавиться от этих странностей, а другие нет. Вот и вся разница. - А третьих заставляют силой,- добавил я. - Никто не может вас ни к чему принудить,- проговорил старичок со своей мягкой улыбкой.- Мы лишь хотим убедить вас предпринять меры, которые будут способствовать полной вашей реабилитации. "Вишь как стелет!- подумалось мне в тот момент.- Знает, как подъехать, подлец". Не знаю почему, но ласковый профессор вызывал у меня совершенно четкую антипатию. Но тут в дело снова вступил Ильич. - Ну вот что,- сказал он внушительно,- ты тут свой характер не показывай. Люди специально приехали поговорить с тобой, так что давай веди себя соответственно. - Андрей Ильич, что, ситуация настолько серьезна?- спросил я. - Да, серьезна,- кивнул он.- Настолько серьезна, что ты можешь лишиться высшей категории. Это запросто. Если хочешь знать, такое предложение уже ставилось, и я едва тебя отстоял на дирекции. Приняли во внимание твой послужной список, а также мнение уважаемого профессора, здесь присутствующего. А если б не профессор, то и послужной список не помог бы. Такая весть явилась для меня полной и совершенно обескураживающей неожиданностью. Странно было слышать, что моя персона, оказывается, обсуждалась на дирекции и меня едва не сняли с полетов. Это меня-то Андрея Пагина! Голова моя непроизвольно опустилась, потому что стала слишком тяжела. - Ну и ну... - Да ты погоди расстраиваться,- загремел руководитель,- тебе же сказали: все еще можно поправить. Съездишь в Институт реабилитации и пройдешь сеанс коррекции. У них уже все готово. Специальную программу для тебя разработали. Верно я говорю?- обратился он к профессору. - Да,- подтвердил тот,- все так. Мы самым тщательным образом рассмотрели результаты психофизических тестов Андрея за последние несколько лет, а также структуру мозгограммы, и наши специалисты составили индивидуальную программу коррекции, которая, я уверен, снимет все вопросы.- Профессор повернул ко мне голову.- Ну так что, вы согласны? - Я прямо сейчас должен дать ответ? - А у вас есть какие-нибудь сомнения? - Я должен подумать. Все же это не рядовой шаг. Вы залезете в мою черепную коробку и что-то там будете менять... - Никто не полезет в вашу черепную коробку,- опять заговорил изможденный научными трудами ассистент.- Надрезы производятся высокочастотным полем, которое фокусируется в нужной области мозга и наносит на его поверхности точно рассчитанный узор, блокирующий нежелательные реакции или освобождающий реакции позитивного ряда. Череп при этом остается в полной неприкосновенности, и пациент не испытывает абсолютно никакой боли. (Вы должны знать, что в мозгу нет болевых рецепторов!) Пациенты после сеанса сразу же встают и уходят на своих ногах домой... - И никогда больше не испытывают никаких проблем в повседневной жизни,логично закончил я. Ассистент посмотрел на меня внимательно, поджал губы и отвернулся. Кажется, он обиделся. - В общем так,- решил подвести черту руководитель.- Дело представляется мне предельно ясным. Руководство космофлота заинтересовано в том, чтобы пилот экстракласса Андрей Пагин остался пилотом экстракласса, и не пожалеет для этого средств и усилий. Мы не можем позволить себе разбрасываться такими кадрами. Поэтому,- он сверкнул на меня глазами и заговорил уже другим голосом,- вот тебе мой сказ! Даю тебе ровно сутки на размышление, а завтра изволь прибыть в Институт реабилитации ко времени, которое тебе назначит уважаемый профессор. Все выжидательно посмотрели на меня, и чтобы не огорчать больше никого и не вступать в бесполезные пререкания, я ответил: - Хорошо, я приеду. Скажите адрес. Профессор взял со стола ручку и написал на крохотном листке несколько слов, потом протянул мне. - Здесь указаны адрес и время. Прошу не опаздывать. - Хорошо,- ответил я, вставая и пряча бумажку в карман.- Я не опоздаю. Старичок поднялся и протянул мне руку. - До свидания. - До свидания. - До свидания... Обойдя всех по очереди и пожав три руки, я покинул наконец кабинет руководителя полетов. Собственно, чего тут было думать? Когда вопрос стоит об отстранении от полетов - можно много не рассуждать. И потом, ведь правы они! Специально для меня разработали программу коррекции, тратили время, ломали свои умные головы... Я бы должен им спасибо сказать. Хотя, если разобраться, ничего особенного они не совершили, а просто выполняют свою работу, в данном случае хорошо оплаченную и представляющую государственный интерес. Рассудив так, я успокоился. Выбора у меня действительно не было, а когда нет выбора - нет сомнений и неразрывно связанных с ними мучений. Космос слишком много значил для меня, чтобы не пожертвовать несколькими граммами серого мозгового вещества, замкнувшими для меня целую вселенную.