Пришёл Ушкан, принёс свёрток. Ешка буркнула ему: "Надевай сейчас". Ушкан воспротивился: "Ты же собралась малых ребят искать? Испугаются, поди, побегут, когда увидят кипчака. Или закричат..." Ешка кивнула, а про себя подумала: "Хитёр!"

Коли встретятся в лесу не ребята, а русые, голубоглазые враги, так сразу в чернявом признают переодетого. А у кипчаков за убийство своих лютая казнь: привяжут правую руку к одному коню, левую -- к другому да погонят их в разные стороны. А пленному могут жизнь сохранить. Если не в походе, конечно.

Они побродили по подлеску, но никого не нашли. Потом Ешка почуяла по ветру след малых далеко в лесу. Живы. Бояться и хорониться не захотели, побежали спасаться!

Ешка и Ушкан быстро их догнали. Старшой нёс за спиной брата, сцепившего руки на его шее. Видно, что из сил выбился.

Мальцы разревелись, увидев однородцев, не признали в Ешке нежить. Ушкан угостил их лепёшками из перемётной сумы убитого кипчака. Запасливый. Рассмеялся увиденному: старшой парнишка, назвавшийся Вельком, заметил, что Ешка не жуёт, протянул ей остаток своего хлебца. Ушкан сказал: "Не такая она, как мы"

- Ведунья на обете? - спросил малец.

Ешка решила для начала наполовину открыться:

- Была бы ведуньей, кабы не утеряла свой бубен. Вы его не видели?

Ребята покачали головами.

Сразу осмелевший Ушкан взял роль вожака, поведал о страшной птице-диве и Ешкином замысле извести чудище огнём.

Велько загорелся помочь, а младший, Боримирко, расплакался, вцепился в рубаху брата.

Было решено дождаться ночи, прокрасться к телегам и бросить в дива горящие головни.

Ешка оставила спутников отдыхать и пошла к полю -- сторожить. Если кипчаки надумают жечь лес, она предупредит.

Над потравленной рожью у самого села кружились вороны. И почему-то крики жирных падальщиков, которым даже было лень свариться, дымы над пожарищами и тела навсегда замолчавших свидетелей бойни показались Ешке ещё более страшными, чем мёртвая земля Мары в лесу.

Над полем метался пыльный столб. Это маялась одичавшая полуденница. Вот она взвилась в последний раз и рассыпалась. А в дымах раздался жалобный, надрывный вопль и быстро стих. Это банница-обдериха прорыдала у своего бывшего жилища.

Кипчаки ушли, наверное, под утро.

Ешка бросилась в лес за спутниками.

- На Быховец, видать, двинулись, - помрачнел Ушкан, услышав новость.

Ешка с любопытством на него посмотрела. А потом и сама опечалилась: что ж это за судьба у неё такая? Ни дома, ни Рода... Может, ей следовало остаться и найти бубен?

Порешили идти следом, но по лесу, дожидаясь часа, когда можно будет изничтожить чудовище и лишить кипчаков их силы и удачи.

Ещё два раза им встретились небольшие селения, пожжённые врагами, порубленные мужики, старики и малые ребята, тела девок, которых имали до смерти...

Чистый лес провонял гарью и падалью.

Но где же пешим угнаться за конными? Ешка ночью быстро бы настигла кипчаков, но ведь ей не можно даже приблизиться с огню. А как иначе совладать с чужой тварью?

И вот наконец ветер принёс запах конского навоза, отвратного варева и кислых кож.

Похоже, набрели на вражий стан. Поди узнай, отчего кипчаки задержались перед самым Быховцем. Ешка велела заткнуть уши: неизвестно, будут ли кормить дива днём. А сама отправилась поразведать пути и поискать кого-нибудь поболе зайца: очень уж была голодна. Прямо стало невмочь глядеть на шеи спутников. Ушкан даже спать ночами не мог -- стерёгся. Обидно. Но ничего не поделаешь.

Вот и удача: одинокий кипчак брёл, разглядывая травостой. Видно, искал какого-нибудь корешка для коня или себя.

Ешка не таясь вышла навстречу. Вражина быстро повёл рукой у пояса, тотчас размахнулся, и не успела она моргнуть, как на шее оказалась петля. Ешка засмеялась и прянула к нему. Кипчак удивился и так и осел на землю с вытаращенными глазами.

Со стороны раздался пронзительный звук. Это, наверное, тот согнувшийся от старости кипчак дунул в свой рожок.

Пришлось, обдираясь о ветки, мчаться к своим. Сейчас диву бросят пленного, а потом он запоёт. Если Ушкан и ребята её ослушались, повалятся наземь без дыха.

Но понапрасну забеспокоилась: спутники уже примерили кипчакскую одёжку и сидели в натянутых по самые глаза шапках.

Ешка присела к Боримирко, обняла его. Только он не боялся полуночницы. Видно, казалась ему старшей сестрой. По малолетству или чистоте души, которая не разучилась чуять доброту в любой твари.

Глаза Ушкана налились тоской. Велько заморгал, прогоняя слёзы. Вот как... Коли не слышишь дивьего пения, всё равно тоскуешь. Даже гулявший высоко в кронах ветер, и тот пониже помчался, стал холодным и резким.

Когда вновь потеплело, Ешка сделала знак: можно не стеречься.

Договорились, что пойдут в темноте к кипчакскому стану. И во время ночной кормёжки Ушкан должен будет раздобыть у костра огня и подпалить чудище. Сделать это нужно быстро и ловко, чтобы успеть скрыться в суматохе. А малой останется в лесу. Ешка нападёт на тех из врагов, кто окажется слишком глазастым или воспрепятствует бегству Ушкана и Велька. Главное -- в лесу скрыться. А уж там-то полуночница -- хозяйка.

Ешка не призналась, что слабеет с каждым днём. Чем дальше от Мариного урочища, от потерянного где-то бубна, тем меньше у неё сил. Мысли Ушкана теперь для неё закрыты. Тело тяжелее, неподъёмнее, словно тянет её к земле какой-то груз. Вот справят дело, изничтожат чужую нежить, и она назад вернётся. Нет ей места среди людей.

Дождались темноты, которая настала скорее из-за чёрных туч. Верно, быть дождю. Ешка чувствовала, что непогода -- ей враг. Воду только болотницы да русалки любят. А полуночницы в сухом месте прячутся.

Малой Боримирко снова принялся хныкать -- уж очень боялся за брата. Велько прикрикнул на него. Ушкан тоже, того и гляди, слёзы начнёт точить -- у него ж дороже себя никого нет.

Но свою хозяйственность в лесных скитаниях он не потерял -- у тела кипчака осмотрел суму, разжился кресалом и сухим мхом. Вот и хорошо. Авось и у костра среди чужаков не утратит разум.

Когда вышли на дорогу, совсем стемнело.

Капли дождя, летя по ветру, секли Ешкино лицо. Впервые одёжка показалась нужной, хоть как-то прикрывая тело. Но вот так и хотелось броситься в чащу, спрятаться у ствола ели на сухом пахучем опадне... Каждый шаг давался с трудом.

Кипчакский рожок словно вспорол ночь, и Ешка взмахнула рукой: скорее!

Вот оно, вражье логово: костёр и сдвинутые кругом телеги. Отчего так разорались кипчаки, словно вороны над падалью? В их гортанных выкриках было столько злости, что ею, казалось, напиталась дождливая сырость.

Рявкнул голодный див.

Ешка, тихонько толкнув Ушкана в спину, показала: иди!

И отделилась от спутников, глядя им во след. Со стороны Велько и впрямь выглядел кипчаком: худенький, приземистый. А вот Ушкан... На голову, а то и две выше врагов. Как бы прежде времени не опознали в нём чужого... Ешка охнула. Там, где у людей было сердце, что-то кольнуло. А может, показалось, потому что рубаха совсем промокла... Кто знает.

Уж лучше бы Ешке остаться в мёртвом урочище Мары и не быть вообще. Через какое-то время на неё выскочил Ушкан с лицом белее молока, выпученными глазами. Как-то и не подумалось раньше, что ражий детина может не перенести зрелища дивьего пира. А как же Велько?

Ешка рванулась вперёд.

Велько оказался у костра, схваченный за руку согнутым кипчаком.

Беда! Ешка приготовилась к бою. Не допустит она погибели храброго мальца.

Но Велько вдруг прянул к огню, упал на землю. Кипчак попытался удержать. Велько протянул руку в пламя. Вспыхнул рукав, а потом и кафтан. Кипчак отскочил, а Велько с тонким дитячьим криком, в горящей одежде, бросился на пировавшее чудище.

В тот же миг ярко, точно просмоленные, занялись перья. От рёва чудища словно задрожала ночная тьма. Див дёрнулся, под его лапу попал пылавший Велько. Чудище забило крыльями, заставляя огонь полыхать ещё сильнее.