Annotation
Очень не просто быть сестрами-близнецами, когда живешь бок о бок и все общее, а тут любовь. И как быть?
Столыпин Валерий Олегович
Столыпин Валерий Олегович
Бурнасой*
Бурнасой
Валерий Столыпин
В цветном разноголосом хороводе,
в мелькании различий и примет
есть люди, от которых свет исходит,
и люди, поглощающие свет.
И. Губерман
*( В поморье так называют все рыжее)
В этом году зима выдалась на редкость студеной. Снега навалило по самые окна. Вечерами скулеж и лай собак перемежаются жуткими отголосками недалекого волчьего воя, узнаваемыми и пугающими. Кожа от этих звуков покрывается мурашками, дыхание останавливается , сердце напротив торопливо стучит, словно желая убежать подальше и скрыться.
Подбрасываю в печку побольше дров, чтобы не просыпаться лишний раз ночью, ложусь в постель, натягивая одеяло на голову не гася свет. Не скажу, что боюсь до смерти волков, сколько раз встречал их за околицей на расстоянии выстрела, но ощущение мерзкое. Эта заунывная волчья песня невольно заселяет голову мыслями о смерти и конечности всего. Понятно, что избежать мрачного завершения жизни никому не довелось, но такое знание бодрости не прибавляет.
Музыка волчьего оркестра зарождает внутри тревожные импульсы, а память предков немедленно превращает их в безотчетный животный страх. Пытаюсь прогнать нелепые ощущения, но тщетно. Каждая следующая нота усиливает неприятный эффект, подвывание испуганных псов возбуждает и еще сильнее взвинчивает нервное состояние.
Утром отправляться в командировку, а мне никак не удается уснуть. Может выйти на крыльцо, да пальнуть из ружья в воздух? Засмеют. Зоотехник от страха, мол, обделался. Перетерплю. Лучше поставлю пластинку. Что-нибудь веселенькое.
"Поющие гитары," вполне подойдут. Пусть Антонов поет о любви. Ставлю чайник на электроплитку, мою кружку. Вид у меня залихватский: растоптанные валенки, семейные трусы до коленей, рваная на животе тельняшка и наброшенная на плечи ватная телогрейка. В углу рта папироска "Беломор-канал", смятая загогулиной, правый глаз полузакрыт и слезится от попадающего в него дыма. Чайник закипает быстро, воды ровно на две кружки, хотя электричество у меня бесплатное - живу в комнате приезжих при конторе совхоза, где и работаю. Завариваю очень крепкий чай, чтобы взбодриться, наливаю и грею о кружку руки. Хорошо. Только одиноко. Не привык жить вне семьи.
Угнетает отсутствие поддержки и любви. Точнее потребность в них. Хочется общаться, но не лишь бы с кем, а однозначно с любимой. Только нет в деревне девчонок, кто бы подходил на роль единственной и желанной. Девчонки, кто созрел для любви, уже замужем. Те, что умнее, да сообразительней, учатся в районе, или области. По своей воле молодежь в деревне не задерживается. Умирает северная деревня от отсутствия перспектив. Тихо доживает свой век, старея и дряхлея год от года. Есть, конечно, молодые женщины, в основном вдовы, кто лишился мужа по драматическим обстоятельствам, или по глупости. Те все с довеском из ребятни. На Этих я пока не клюю, не дозрел. Хочу свою, единственную. Чтобы одна и навсегда...
Решаю еще раз проверить командировочные документы, чтобы не вышло после недоразумений. Достаю кожаную папку на крепкой металлической молнии, приготовленные заранее накладные, требование, доверенность, платежку, паспорт, печать. Вроде все на месте. Вот конверт с командировочными на пять человек, талоны на горючее, листок с номерами телефонов. Можно ехать. Будильник заведен на шесть утра. Время половина третьего. Кажется, волчьи трели стихли. Не слышно.
Смотрю в окно, где по небу на огромной скорости проносятся мрачные в стремительном движении облака, в просвете которых время от времени появляется полная луна. Снова повалил снег. И ветер засвистел, гонит по земле вихрь поземки. Чего разволновался. Подумаешь, командировка. Не один же еду. Попробую уснуть.
Засыпая, неожиданно резко слышу очень громкий, жутко пугающий гудок автомобильного сигнала, словно предупреждающего, что машина без тормозов и вот-вот собьет...
Резко вскакиваю, больно ударяясь о металлическую трубу спинки кровати, медленно вползая в действительность. Утро. Будильник давно прозвонил. Выглядывая в окно, вижу стоящие вереницей напротив конторы четыре машины: бортовые ГАЗоны и ЗИЛок. Пора выезжать. Быстренько завариваю в термосе чай, кладу двойную порцию сахара, в карман, завернутый в газету батон белого хлеба, пару сваренных вкрутую яиц. Кажется, готов. Трогаем...
Ехать километров триста, в Каргопольский район. По местным меркам совсем рядом, здесь порой на сотни километров ни одного жилья, а на нашем маршруте кругом деревни.
В прошлом году осень была холодная, дождливая. Здесь говорят сеногнойная. Половина заготовленных кормов сопрели на корню. В нашем районе во всех хозяйствах. Занять, или купить, не у кого. Нам дали разнарядку на солому. На безрыбье, как говорится, и рак - рыба. Будем запаривать с комбикормами. Может, до весны продержимся. Если не получится, придется сдать бычков на мясокомбинат. Тогда всем "на орехи" достанется. Мало не покажется. Конечно, здесь мое дело - сторона. Что можно спросить с молодого специалиста, начинающего, неоперенного еще зоотехника? Ответят руководители. У нашего директора зад здорово чешется, ему до пенсии всего ничего осталось. Нужно было осенью беспокоиться, теперь приходится выкручиваться. Вроде мужик с опытом. Так не один он в такую переделку попал.
Районные начальники отмажутся. Они в свои кресла впились, как лесной клещ в незащищенную полоску нежной кожи - не отдерешь. Нужно свой совхоз выручать. Вот и едем. Для начала нам десять тонн соломенной резки в тюках выделили, комбикормов подбросили сверх утвержденного лимита, хвою заготавливаем, перерабатываем в витаминную муку, у населения закупаем излишки. Я уже два раза ездил по отдаленным деревням. Там люди хозяйственные, прижимистые, знают, почем фунт лиха. Про голод и недород знают не понаслышке. В таких деревеньках всегда запасы на несколько лет вперед, потому рассчитывать, кроме себя, не на кого.
Те мои командировки - отдельная история. Много чего отведал не по своей воле: красоты небывалые, воду чистейшую, но и натерпелся от партнеров-подельников, которых набрали мне в помощники из бичей, отсидевших немалый срок, кто за что. Ну, да ладно. На сей раз еду с проверенными людьми. Все ребята наши, деревенские. С ними не по одному десятку раз ездил по хозяйственным надобностям, иногда на охоту, да рыбалку. Все ребята, кроме меня, практически родственники. Деревеньки маленькие: сестры одних - невесты братьев других. Все перемешалось в этом королевстве. Иногда за столом собутыльники часами выясняют, кто кому кем является, потом обниматься начинают, все одно - родня. Коля Шпякин, самый старший из водителей, двадцать три года. Единственный женатик. У него двое детишек. С ним на ЗИЛе я и еду. Машина просторная, можно поспать. Все - равно дорогу не знаю. Они ребята бывалые, справятся. Конечно, на всякий случай карту я захватил, просмотрел заранее маршрут, однако, надеюсь, моя помощь не понадобится.
Сразу за нами едет Витя Селиванов. Этот только из армии осенью вернулся. Еще не осмотрелся как следует. Самый молодой. У парня ветер в голове, но огромные жизненные планы.
Следующий Женя Голованов, мой дружок. С этим не один десяток бутылок водки усидели, охотились, рыбачили. Поначалу подрались для знакомства. Неделю оба светились разноцветными фингалами, потом сдружились. К нему я в баню хожу, а вечерами играем в шахматы. Женька молчун, каких прежде не встречал. Все время улыбается и только слушает, причем, никак не выражая своего отношения к собеседнику. Зато, насчет помочь - самый первый. Три года на подводной лодке отслужил, оттого, наверно, и молчит. У него невеста есть. Так вышло, что пока молчал, девчонка его потихоньку приручила и девичьими тайными методами окрутила. Уж не знаю, как у них чего в постели происходит, а на людях она командует, он подчиняется. Без эмоций. Валентина, его девушка, говорит - скоро свадьба. Женька молчит, но невеста поправляется чересчур быстро, похоже, уже беременна. Сам не говорит, а спрашивать неудобно. Как будет известно точнее - по деревне молва пойдет. От деревенских сплетниц ничего не скроешь.
