Он положил локоть на фальшборт, и материал изменился, подстраиваясь под форму его руки. Он оказался тёплым на ощупь и Робаут убрал руку. Поверхность вернулась в прежнее положение, а оставшийся светящийся отпечаток пальцев и ладони Робаута медленно исчез у него на глазах.

– Вы немало путешествовали, господин Сюркуф, – произнёс Вен Андерс, положив лазган на колени и сев напротив Робаута. – Вы когда-нибудь видели что-то похожее на этот корабль?

– Зовите меня Робаут, и нет, не видел.

– Даже среди эльдаров?

Робаут покачал головой:

– Да, есть поверхностное сходство, но в корабле присутствует что-то слегка… вульгарное.

– Вульгарное? В корабле? Он – прекрасен, – сказал Андерс. – Даже такой суровый сын Кадии, как я может оценить это.

– В мастерстве эльдаров есть лёгкость, которая неподвластна ни одному человеку, – попробовал объяснить Робаут. – Здесь же такое чувство, словно кто-то сильно перестарался, подражая ей.

– Обычно я сообщаю комиссарам о человеке с симпатиями к ксеносам, – заметил Андерс. – Но учитывая, что вы прохвост и вольный торговец, думаю простить вас на первый раз.

– Очень любезно с вашей стороны, полковник Андерс.

– Вен, – сказал Андерс, когда тень огромных покрытых металлом конструкций поглотила их. Оба посмотрели наверх, переключив внимание на искусственный каньон, по которому плыл корабль. Отвесные железные утёсы взлетали ввысь, обтянутые сотнями петлявших труб и кабельных линий. Они цеплялись за каждое здание и переплетались наверху, словно лианы в тропическом лесу. Они гудели энергией.

Отовсюду доносились визг поршней, рёв вентилируемых газов и неустанный дробящий скрежет огромных механизмов. Грохот могучих ударов далёких строительных храмов и сейсмическая пульсация подземных работ наполняли воздух. Сердцебиение планеты. Робаут чувствовал, что кости дрожали в такт с пульсацией промышленности планетарного масштаба.

Курс корабля пролегал между монолитными блоками металлических башен, под сводами решётчатых помостов и вдоль изгибавшихся скоростных магистралей. На подвесных платформах и в открытых стихиям зданиях Робаут видел бесчисленных трудившихся сервиторов, словно наблюдал за муравьями в колонии со стеклянными стенами.

Они выглядели иссохшими существами, у которых осталось так мало плоти, что казались почти автоматонами. Скованные вместе бригады поворачивали большие зубчатые колёса, тянули гигантские цепи или поднимались по грандиозной молитвенной лестнице, направляясь в мрачном порядке к своей неизвестной новой цели.

Это был экипаж “Томиоки”?

Вместе с сервиторами работали тысячи существ, которых Телок называл кристаллитами. Некоторые сохранили гуманоидные очертания, пусть стекловидные и незаконченные, в то время как другие принимали форму лучше всего подходящую для текущей задачи.

Робаут мельком увидел гигантского кристаллита, который волнообразно, словно многоножка перемещался между двумя вершинами похожих на пирамиды зданий. Размером он легко мог сравниться с “Разбойником”.

– Вы видели это? – спросил Андерс.

– Видел.

– С “Лупой Капиталиной” и “Канис Ульфрика” за спиной я чувствовал бы себя спокойнее, – добавил Робаут.

– И я ещё бы не отказался от “Вилки”, прикрывающей фланги, – сказал Андерс. – Они уже выбрали нового принцепса для “Амарока”?

– Не знаю, после Гипатии легио стал держаться совсем замкнуто.

Андерс кивнул, наблюдая, как вспыхивающая дуга коронного разряда танцевала вдоль следующего здания. Пылающие вентиляционные башни изрыгали клубы огня и дыма. Нефтехимическая вонь становилась всё сильнее. Вспышки молнии протягивались между дирижаблями и отбрасывали тени на стены.

– Тот шторм приближается, – заметил Робаут, смотря на низкое небо, прикрыв глаза ладонью. Тёмные полосы тяжёлых ядовитых облаков спускались к земле.

– Похоже, – согласился Вен Андерс.

– Думаете, это опасно?

– Думаю, тут всё опасно.

Робаут рассмеялся, но затем увидел, что Андерс говорил совершенно серьёзно.

– Тогда позвольте заметить, что вы выглядите совершенно расслабленным для человека в полной готовности.

– Такой у кадианцев характер, – ответил Андерс.

Никакие две конструкции на Экснихлио не выглядели одинаковыми, и Робаут изо всех сил пытался понять их назначение. Одни были похожи на кузни, другие – на колоссальные электростанции. Некоторые выглядели недостроенными, а ещё больше – покинутыми или почему-то разрушенными.

Что-то казалось Робауту странным в городе, что-то не давало ему покоя с тех пор, как они приземлились. Здания имели чисто функциональное назначение, очень напоминая “Сперанцу”, но с одним важным отличием. Сколь уродливым ни был ковчег Механикус, благодаря богатой иконографии в нём всё равно безошибочно угадывался корабль Марсианского Духовенства. Черепа в зубчатых шестерёнках, мортис-ангелы, бинарные писания и механизированные фрески украшали любое не отданное чистой практичности пространство.

Частично символ власти, частично дань театральности, но для любого слуги Императора было невозможным избежать мрачных образов, столь любимых Террой и Марсом.

– Где все черепа? – спросил он.

– Что? – переспросил Андерс.

– Черепа, – повторил Робаут. – С тех пор как мы приземлились, я не видел ни одного зубчатого черепа и вообще никаких символов Механикус.

– И не увидите, господин Сюркуф, – произнёс Телок с кафедры рулевого. – Не увидите, пока я правитель Экснихлио.

Робаут посмотрел на архимагоса. Он не шептал, но точно не говорил громко. Звуки города должны были легко заглушить слова Робаута, но возможно слуховая аугментация Телока позволяла отфильтровывать фоновый шум.

– И почему же? – спросил он.

– Я вне галактики и вне Механикус, – ответил Телок, и Робауту показалось, что слова архимагоса отозвались от структуры кристаллического корабля.

Котов беспокойно поднял голову, услышав провокационные слова Телока.

– Я создал всё, что вы видите здесь, господин Сюркуф. Я, а не Механикус и не Империум. Зачем тратить ресурсы и время на бесполезные украшения, которые никто не увидит, когда ещё так много предстоит сделать? Дыхание Богов показало мне, сколь много утратили Механикус и сколь мало они помнят из былого величия. Я верну им его. Я спасу Марс от него самого!

В комнате было темно, но Линья Тихон изменила это мыслью. Включилось мягкое освещение, без источника и без спешки. Комната была обставлена по-спартански: только кровать, вешалка с мантией в нише, терминал и стул из отформованного пластика перед ним и скромная кабина для омовений.

Она откинула одеяло и села, болтая ногами над полом. Под ногами было тепло. Линья сморгнула остатки плохого сна, чего-то неприятного, но уже исчезнувшего. Она коснулась висков и странно посмотрела на кончики пальцев, словно ожидала увидеть что-то необычное.

Покачав головой, Линья налила воду из медного кувшина в пластмассовый стакан. Она не помнила, что возле кровати была вода, как и стол со стаканом, но всё же сделала глоток.

Вода оказалась прохладной и чистой, словно её совсем недавно зачерпнули из горного источника или глубин древнего ледника. Она утолила жажду, но не принесла чувство свежести.

Линья встала и взяла одежду, надев через голову и извиваясь в ней, прежде чем затянуть в талии.

Налив второй стакан воды, она села на пластиковый стул перед терминалом и вывела прошлый цикл загрузок систем галереи. Километровые приборы обнаружения, окружавшие галерею Кватрии, непрерывно всматривались в космос, собирая огромное количество данных о далёких астрономических явлениях.

Но данные обретали смысл только после интерпретации.

Линья просматривала прокручивавшиеся колонки цифр, мерцавшие снимки сегментов неба и информацию о самых отдалённых звёздных скоплениях в рукаве Персея, где обнаружили первую пульсирующую звезду.

Линья позволила данным течь сквозь себя, отмечая времена и расстояния с каждой перелистанной страницей. Пока ничего необычного. Она постучала рукой по стене – и её часть стала прозрачной, создав окно, которое смотрело в пустоту и сверкавшие звёзды. Не настоящее окно, конечно, просто пикт-представление того, что располагалось за пределами её герметичной и бронированной каюты. Наличие настоящего окна несло слишком много рисков. Абляционные каскадные эффекты от давно прошедшего космического конфликта заполнили орбитальные траектории Кватрии многочисленными обломками, сделав планету внизу почти недоступной.