Разрезая очередную свинью, Александр держал в памяти ещё кое-что. Совсем недавно ему выдали карту, на которую должна приходить «белая» зарплата и он должен будет забирать её в одном из банкоматов, самый близкий из которых в местном торговом центре. Это было новое непривычное дело и что самое неприятное – теперь, видимо, постоянное. Он подумал об этом, как только получил карту и новое распоряжение от начальства, которые даже слышать не хотело о старой верной наличке. Но, видно, такова его участь, поэтому завтра в свой выходной он пойдет в этот новый торговый центр.

Вечером, чувствуя некоторую неловкость, он вытащил из шкафа полосатый серый свитер, джинсы и свежую майку. Он не хотел выглядеть оборванцем и идти в привычной ему одежде. Не то, чтобы ему было важно мнение гуляющих там людей, нет, он делал это для себя, и еще потому, что его мать всегда говорила, что на людях надо одеваться как можно лучше, красивее. Она часто старалась как можно лучше одевать его, и этот свитер она наверняка бы одобрила, как правильный хороший выбор воспитанного человека, который даже может понравиться женщинам. При последней мысли, глядя в зеркало, Александр усмехнулся – он опять неплохо пошутил.

Идя под электрическим светом на открытом пространстве, он чувствовал себя нехорошо, ему всё время казалось, что все на него смотрят, разбирают его по деталям, анализируют и пытаются обсуждать. Он не любил такие места, но выхода не было – деньги снять с карты было просто необходимо.

И тут она снова увидел её. Она была одна, с большими белыми пакетами. Красивая, грациозная, такая, которую нельзя вот так просто остановить жестом, криком или как-нибудь ещё. Александр вдруг явственно увидел, насколько они различны, насколько мешковат он и как изящна она. В ту ночь эти различия немного размылись, но теперь же они было неоспоримы. Поэтому привычно отвести взгляд и отойти в сторону он не смог. Да и не хотел, если уж не получается быть ближе, то уж насладиться прекрасным видом он должен обязательно.

Удивительно, но даже основной, ненастоящий, электрический свет преподносит эту красивую женщину так, что невольно возникает ощущение полного счастья и странной ауры легкого сумасшествия. Александру даже показалось, что нежная кожа этой женщины светится сама собой.

Впрочем, это лишь наваждение, печальное наваждение. Александр посмотрел на свои руки. Огромные крепкие руки, кожа которых покрыта бесчисленным количеством мельчайших морщин. Нет, не стоит таким рукам касаться волшебной кожи таких женщин.

Затем он снова поднимает голову и застывает. Она стоит прямо перед ним и весело вглядывается в его лицо. Она или ищет хорошее настроение у него, или хочет поделиться своим, это ещё не понятно, Александр вообще мало, что понимает, удивленно смотря на эту красавицу.

– Это вы? А я вас узнала, это вы спасли меня тогда. А ведь я даже не представилась – сказала она и, непринужденно поставив пакет на пол, протянула ему руку – знаете, вы уж простите за мою шалость, просто я даже не знала, чем вас отблагодарить тогда, да и сами понимаете, всё это так необычно.

Она улыбнулась. Забавно и мило. Совсем не так как в ту ночь. Когда у неё текла кровь, и когда он почувствовал её грусть. Он знает, чувствует, что она сейчас притворяется – это видно по глазам, но он подыграет ей, если она так сильно хочет казаться беззаботной и доброй. Единственное, что может помешать подыграть – это его актерское мастерство, он ещё в школе запарывал все спектакли со своим участием.

Она дала номер. Он записал его на небольшой бумажке, хранившейся в его куртке для протирки ножа. Белая, немного испачканная с левого края – она стала хранилищем для столь ценной информации, что он не раз доставал её по дороге домой, с интересом разглядывая. Казалось, взмах и все – она улетит в даль, забрав такой бесценный дар. Или пламя, пламя может охватить её, уничтожив раз и навсегда. С ней может приключиться миллион бед, но пока она в его руках – все это эфемерно, как призраки умерших людей.

Дома привычно его встретил Джонни, таща свою задницу прям к порогу. Где потеревшись мордой о ботинок, выразил тем самым свою собачью любовь. Ведь у него есть только он, один и неповторимый, мясник из бакалейной лавки, начальник мясного цеха, бог мяса и вообще всего сущего на этой земле. Второго такого нет, и скорее всего уже никогда не будет, судя по задним ногам. Покормив пса, Александр сел в кресло и ещё раз вытащил кусок белой бумаги.

Черные цифры. Нежный почерк. Остался даже запах. И лицо, когда узнав, что у него нет мобильного телефона, она невольно усмехнулась. Но он и не нужен. Он никому почти не звонит. А если и делает это, то лишь с домашнего телефона. Правда, был один неприятный момент, когда он пришел к Веронике не вовремя, не позвонив, но это скорее исключение из правил, к тому же ничего страшного не случилось, он вежливо попрощался и вышел.

Вертя бумажку в руках, он понимает, что он должен набрать. Позвонить. Сделать первый шаг. Она ведь женщина, она не будет делать это за него. Тут Александр взглядом обвёл свою комнату, странно, он раньше никогда не смотрел на неё как на место, куда можно пригласить даму.

Старый диван, на котором мирно покоится пыль. Ламповый телевизор. Два кресла с небольшими красными тканевыми накидками. Столик с кучей газет и миска в углу, где лежит собачий вонючий корм. Ну и естественно ковер с торшером – эти две вещи также являются частью его комнатного декора.

А что? Его небольшая зарплата не позволяет купить что-то большее, он и так потратился на холодильник, сожравший больше семи тысяч. И эта утрата до сих пор бередит ему душу. Тут Александр улыбнулся, всё же ему очень нравилась его комната, она полностью соответствовала своему хозяину.

Почувствовав его настрой, Джонни поднял голову и повел ушами – так он давал понять, что не прочь, чтобы его погладили за сообразительность. Но своего не получил, Александр снова погрузился в раздумья – номер, который он всё ещё разглядывал, заставлял его снова и снова возвращаться к не совсем правильному желанию позвонить.

Пииип. Пииип. Пииип. Это не мелодия, это гудки. Привычные длинные гудки. Он ненавидел, когда слышал мелодии, они казались ему кощунством, наглой современной манерой обрывать старость, срывать всю её элегантную материю и вешать свое не совсем правильное одеяние. Но у неё были гудки длинные, хорошие гудки.

* * *

Её звали Афродита, столь странное имя она получила от отца, который увлекался греческой мифологией и преподавал в университете историю. Её мать была предпринимателем и держала ряд магазинов, обеспечивая свою дочку деньгами и хорошей работой. Поэтому с материальной стороны Афродита ни в чём не нуждалась.

Она рассказала об этом в первую их ночь, когда лежала и смотрела в окно, мечтательно идеализируя луну. Александр тоже пытался это делать, но у него ничего не получалось – кроме дальнего бледного шара он ничего не видел и не понимал, от чего у Афродиты такая буря чувств. Его грело другое, его грела она. Её физическое тепло, её шарм, её манеры, запах и мягкий голос. Он чувствовал, что от всего от этого у него начинает кружиться голова, и он падает в забытье, в сон, который грозит заменить явь.

Готов ли он поддержать её в её фантазиях? Да. Готов ли он понять их? Да. Но сможет ли он? Эти вопросы кружились над ним, пытались атаковать, но, увы, не могли пробиться сквозь толстую броню ощущения необыкновенного счастья, образовавшегося вокруг него. И даже потом, когда ночь сменилась днём, они всё также беспомощно зависали в воздухе, бестолково переводя свои силы.

Что он влюбился, Александр понял не сразу. Может это потому, что он никогда не отличался острым умом, а может потому, что он действительно влюблялся медленно, но ведь главное не это, главное, что это произошло.

Они гуляли в парке, гуляли в центре, гуляли везде, где было много света и огней. Ей очень нравилось, когда было светло, ей нравилось улыбаться, она чувствовала себя очень хорошо в этих стандартизированных условиях жизни. Что нельзя было сказать о нём, сильно уж выбивавшемся из этого ритма.