«В Финляндии у лабиринтов встречаются разные названия, все больше названия славных городов: Иерихон, Ниневия, Иерусалим, Лиссабон; в Лапландии у всех лабиринтов только одно название – Вавилон. Но это название надо писать с маленькой буквы, потому что оно стало именем нарицательным для лабиринтов.
Для объяснения русского названия лабиринтов – “вавилон” интересно вспомнить, что в народной речи существуют повсюду выражения “писать вавилоны” – т. е. особо хитрые, спутанные круги, “расшито вавилонами” – т. е. расшито особо хитрыми узорами; “вавилон” по народным понятиям – это что-то хитрое, запутанное, затейливое»[7].
Это наблюдение точно соответствует тому выводу, к которому пришел Эрнст Краузе в своей работе, что название лабиринтов на германском Севере: «троянский замок» не связан напрямую с Древней Троей, а находит объяснение в древнегерманских языках, где с понятием «троянский» связано нечто хитрое, запутанное, петляющее. В точности такой же смысл вкладывают и русские в понятие «вавилон». Очевидная смысловая связь в этих понятиях, которая обнаруживается у двух родственных индоевропейских народов, не может не вызывать удивление, требующее своего объяснения.
С.Н. Дурылин продолжает развивать свое предположение о сокровенной сущности лабиринтов Севера: «Вавилоны тесно связаны с морем. Отсюда возникает естественное предположение, не являются ли северные лабиринты памятниками языческих верований, относящихся именно к морю и морским занятиям – мореходству и морским опасным промыслам? Лабиринты встречаются исключительно в странах, в древности имевших и ныне имеющих живейшую связь с морем, – в Скандинавии, Финляндии, прибрежной Лапландии, Беломорье, Мурмане. Доныне население этих стран хранит целый ряд суеверий и обрядов, относящихся к морю. Из христианских обычаев, относящихся к морю, повсеместен на Русском Севере обычай постановки креста для испрошения себе у Бога благоприятного плавания. Сколько таких крестов на Заяцком острове, сколько их по берегам океана и Белого моря! Этот христианский обычай не заменил ли какой-нибудь языческий обряд, относящийся также к морю и связанный с лабиринтом, а лабиринт ведь всегда в древности считался местом очищения и искупления, добровольной жертвы? Быть может, кресты на Заяцком острове только заменил собой лабиринты, которых к тому же так много осталось на этом острове? Ведь еще недавно был на Мурмане совсем языческий обряд моления ветру, от которого все зависит на море, жизнь и смерть. Быть может, прошедший все ходы лабиринта и вышедший оттуда, не заблудившись, принеся жертву, считался чистым и мог не боятся морских злоключений и препятствий, бурь и скал, как не боялся потерять верный путь в хитром лабиринте? Но все это лишь одни предположения, и доныне неразгаданной тайной смотрят на нас хитрые узоры северных вавилонов, сложенных из седых древних камней, под хмурыми тучами или незакатным солнцем»[8].
Сделанные Дурылиным умозаключения не могут не поражать своей прозорливостью. Наше дальнейшее исследование покажет, что его смысловая реконструкция не потеряла актуальности и поныне. Забегая вперед, скажем, что, повторяя путь солнца, уходящего в пучину моря, моряк, обходя лабиринт, таким именно образом совершал ритуальное жертвоприношение себя самого в центре лабиринта и воскрешал к жизни, возвращаясь, и потому мог надеяться избежать гибели в пучине морской в плавании. И традиция поморских крестов может указывать на то, что в языческие времена, когда крест для индоевропейских народов символизировал священное Солнце, он мог ставиться в центре лабиринтов и исполняться из дерева. И именно по этой причине не дойти до нашего времени в связи с недолговечностью материала.
Важно, что кроме названия «вавилон», данного этим сооружениям русскими, других названий у этих сооружений нет. У нас нет никаких свидетельств, чтобы саамы имели свое собственное обозначение лабиринтов, нет ни слова для их обозначения с финно-угорскими корнями, нет древних саамских сказаний, объясняющих их смысл. Нет и намека на существование развитого мореходства у саамов и иных финно-угорских народов Севера.
Но самое удивительное – это то, что во времена путешествия С.Н. Дурылина именно на Заяцком острове было много поклонных поморских крестов. А ведь остров сей был необитаем, и мы видим, что он и после христианизации поморов выполнял свои функции особого священного места. Обилие деревянных крестов рядом с «эпицентром» лабиринтостроения не может не наводить на мысль о духовной, по крайней мере, преемственности строителей лабиринтов и крестов. Есть у Дурылина и еще одно наблюдение, которое если и не прямо, но все же имеет отношение к нашей теме.
По данным переписи 1909 года, во всей русской Лапландии насчитывалось 2139 лопарей. В 1897 году их было 1724. Прирост населения за 12 лет составил у них 2 %. Очевидно, что и в предыдущие столетия количество саамов было примерно таким же, если не меньшим. У нас нет данных об их плотном заселении всего Севера. У нас нет данных о развитии мореходства у оленеводов-саамов. Из всего, что мы о них знаем, можно заключить только то, что их предки в бронзовом веке пришли на эти земли из Уральского региона, будучи первой волной угро-финских народов в Европе. Да и волной это спорадическое расселение назвать нельзя. Ясно, что богатая и распространенная по всему Северу культура лабиринтов, культура наскальных петроглифов с сюжетами мореходства не имеет к саамам никакого отношения.
Еще раз отметим, что именно С.Н. Дурылин дал первое научное описание лабиринта в Кандалакше. «Для изучения лабиринтов важно указание стороны света, куда обращен их вход и выход (или один вход), а также и сторона света, где находится море по отношению к лабиринту. У Кандалакшского лабиринта море – на западе; вход в лабиринт – на противоположной к морю стороне – на восток. У двух виденных мной лабиринтов на Большом Заяцком острове, ближайших к церкви, выходы обращены на юго-запад – к морю. Эти данные не совпадают с данными Аспелина: в виденных им лабиринтах вход у всех с севера; по наблюдениям же Елисеева, “avenue обычно расположены к югу”. Кандалакшский лабиринт, по классификации Спицына, должен принадлежать к числу лабиринтов первой группы: малых без перемычек; но ни под один из 5 типов дальнейшего из разделения, предложенных Спицыным, он не подходит, – у него, правда, один центр и один ход, но, вопреки утверждениям Спицына, что “лабиринты с одним путем всегда заканчиваются тупиком в центре или же на боку” и что “один ход, направленный внутрь круга, может оканчиваться лишь или центром, или боковым тупиком”, – Кандалакшский лабиринт имеет один ход и один центр, но вовсе не имеет тупика, имея вместо того замаскированное мнимой правильностью частей чертежа – раздвоение пути, не приводящее к тупику, а сообщающееся… с выходом. Никаких “значительных куч камней, а также и других узоров, выложенных из камней” и находящихся неподалеку от “вавилона”, как наблюдал это относительно некоторых “вавилонов” А.В. Елисеев, около Кандалакшского “вавилона” нет»[9].
Описанный С.Н. Дурылиным Кандалакшский лабиринт до сего дня притягивает испытующие взоры исследователей. «Создатели Кандалакшского лабиринта, по описания их исследовательницы археолога Н.Н. Гуриной, составили огромную задачу – в немногих рядах сооружения заставить вошедшего кружиться внутри лабиринта. Секрет заключается в том, что если идущий будет придерживаться левой стороны прохода, то он выйдет из лабиринта. Придерживаясь правой стороны, он обречен на вечное кружение внутри лабиринта вдоль замкнутой дуги, составляющей весь секрет конструкции. Кандалакшский лабиринт дает 8 вариантов кружения. Концы двух незаконченных линий, которые выводят из лабиринта, начинаются несколько в стороне, и выявляют расчет строителей этого памятника. Если идущий по лабиринту, построенному в округлых, плавных очертаниях, не догадается в нужную минуту свернуть в сторону, а по инерции пойдет дальше, то станет кружиться вдоль дуги, замаскированной внутри одним рядом валунов. Во время хождения дуга не кажется замкнутой и производит вид обычной спирали лабиринта… Расшифровка конструкции лабиринта, – пишет Н.Н. Гурина, – свидетельствует о том, что создатели его обладали высокоразвитым мышление и прекрасно учли значение замкнутой дуги. Поместив ее в линии двух незамкнутых рядов, они создали по существу очень простую структуру, в то же время прекрасно замаскированную»[10].
