Захаров вернул документ хозяйке.

– Всё в порядке. До свидания, будьте здоровы, – офицер прикоснулся к козырьку фуражки и направился к выходу.

– Дзенькую бардзо. Довидзеня, пан офицер… – нерешительно ответила хозяйка и вдруг торопливо, будто боясь, что офицер уйдёт, недослушав её, заговорила. Сначала Захаров не понял – хозяйка говорила по-польски, – но смысл её слов быстро дошёл до его сознания: взволнованная пани Родзинская сообщила советскому офицеру о том, что неделю назад к ней пришёл какой-то неизвестный молодой человек в клетчатом коричневом пальто и спросил про бывшего жильца. Пани Родзинская объяснила незнакомцу, что Остап Пивень уже два года здесь не живёт, а благоденствует в квартире номер семь в тридцатом доме на Калече. Узнав об этом, незнакомец нахмурился и быстро-быстро ушёл.

Спустя три дня советские войска освободили Галичин, и Родзинская хотела сообщить о подозрительном визитёре, но, сообразив, что, кроме личного впечатления, у неё нет никаких данных к подозрению незнакомца в чём-то нехорошем, женщина раздумала идти с заявлением.

Но какое-то смутное беспокойство не покидало Родзинскую. И сейчас, пользуясь случаем, она решила всё же рассказать советскому офицеру о визитёре.

«Крючок или скромность?» – подумал Захаров и улыбнулся.

– Ну и правильно решили: почему же не сказать? Лично меня это не касается, моё дело – проверка документов. Но я скажу, кому следует, и, может быть, товарищи заинтересуются этим визитом. Но мне думается, ничего тут плохого нет…

В конце Академической улицы Захаров свернул направо и зашагал по переулку, отыскивая по номерам нужный дом.

«Действительно, Калеча», – усмехнулся следователь, представив себе этот ухабистый переулок в гололедицу. В большом светлосером доме «люкс» Захаров не нашёл Остапа Пивеня: он удрал с фашистами. Пожилой словоохотливый украинец дворник, смеясь, поведал следователю о том, каким козырем ходил Пивень при оккупантах й как «несолидно» удирал – ему даже грузовика не дали, и всю мебель Пивень увёз на вокзал на лошади.

– Три рейса зробил, сам вантажил – аж очи зачервонели! – хлопнув себя по коленям, захохотал дворник.

«Очень интересно», – насторожился Захаров и рассмеялся вместе с дворником:

– Не может быть!

– Так, так. Як же не может – так воно и було.

– Сам и грузил?

– Да ще як! Я тим часом рядом був, вин забачил и кажет: «Вантаж, я тоби гроши дам». А я кажу: «Пробачте, пан Пивень, не можу – спина болыть». Вин тильки очами зырк на мене: «Геть видсыля!» – я и пийшов, доке вин пистоля з кышени не злапал. Прийшов до себе и з викна дывлюсь, як вин шафу на горбе с горы пре. Ха!

– Здорово! Ну, а потом что?

– Да що – и дале так само було б, колысь вин не знайшол дурня. Мебли вин мав багато: мабудь, перший злодий да заграбник в Галичине був – нахапал. Ну, и говорит чоловику, що з конем був: «Вантаж швидко – багато грошей одержишь. А то…» – и пистоль кажет. Ну, тот злякався и давай – за двадцать хвылин усе закинчив…

– А-а, это тот, что у вокзала с лошадью стоит, одноглазый такой? Знаю.

– Да ни, пан офицер, це Грицко наш був – що ось тут на цитадели мешкае, живет, по-российски сказать… Вин оба ока мае, да тильки…

– Нет, Грицка я не знаю, – вздохнул с сожалением Захаров, прерывая болтливого дворника. – Ну, до свидания, дедусь!

– До побаченя. Дякую, пан офицер! – поблагодарил тот за хорошую папиросу и долго ещё смотрел вслед Захарову: «Якась проста та добра людына – червоноармейский офицер. Чудово!..»

Разыскать на Цитадельной площади незадачливого Грицка было делом несложным. Как и подозревал Захаров, Остап Пивень все свои вещи увёз не на вокзал, а в другой район города.

Извозчик оказался не то блаженным, не то на редкость ограниченным человеком. С искренним возмущением Грицко рассказал, что, сбежав якобы от своей ведьмы-жены к молодухе, Пивень договорился с ним, с Грицко, о том, чтобы Грицко никому не называл новый адрес Пивня, за что получит пять тысяч. Грицко согласился и действительно получил даже не пять, а шесть тысяч… марок, которые через три дня превратились в ничто. Теперь же, поняв, что его надули, Грицко считает себя свободным от договора и просит офицера: нельзя ли потребовать от Пивня настоящих денег, так как тот, конечно, знал о предстоящем бегстве оккупантов и должен был заплатить Грицко рублями.

Изумлённый такой откровенностью, Захаров в первый момент хотел было сразу же арестовать незадачливого пособника врага, но, быстро сообразив, что Грицку никакого резона не было так откровенничать с первым встречным офицером, решил воздержаться.

«Но ведь ему ничего не стоит тут же побежать и к Пивню, чтобы похвастаться своей сообразительностью. Только этого сейчас мне недоставало!» – вдруг подумал Захаров, убедившись, наконец, в том, что Грицко – человек с больной психикой.

Обеспечив надзор за извозчиком, Захаров отправился дальше.

Новая резиденция Пивня оказалась неплохим особняком с мансардой и садом в переулке Листопада. Разыскав, Захаров, однако, не стал заходить в дом, а прошёл дальше: обстоятельства показывали, что Пивень – такой тип, с которым нужно ухо держать востро.

Следователь выяснил в книге заведующего домовым хозяйством квартала, что действительно в известный следователю день в данный особняк въехал новый жилец, назвавший себя Миколой Довганюк. И никакой – ни старой, ни молодой жены – с ним не было…

На мощёные серые улицы Галичина легли сумерки, когда Пивень-Довганюк вышел из своего особняка. В прохладу июльского вечера бесчисленные галичинские сады и цветники источали аромат, накалённые за день солнцем камни – зной. Остап-Микола был без пиджака. Его мускулистый торс с покатыми плечами прикрывала вышитая украинская рубашка с тесёмочками на вороте.

Выйдя на Политехнический проспект, Пивень начал останавливать проезжающие мимо машины. Захаров всполошился: этого он не предвидел и сам был без автомобиля. «А вдруг сядет в машину и тю-тю – поминай как звали!» Допустить это было невозможно. А тут, как на зло, идущего позади Соболя остановил комендантский патруль! Но медлить нельзя. К счастью, первая машина не остановилась, но вторая… Следователь решительно подошёл сзади к Пивню:

– Остап…

Пивень машинально оглянулся на этот тихий, вкрадчивый голос за своей спиной и, увидев офицера, чуть отпрянул. Захаров усмехнулся:

– Зачем же оборачиваетесь? Ведь вы же не Остап, а Микола. Не так ли?..

Тёмные глаза офицера блеснули из-под козырька фуражки.

– Заложите руки за спину и – шагом марш вперёд. Я буду говорить, куда сворачивать, – тихо, но властно приказал следователь.

Пивень уколол офицера взглядом и молча подчинился. Идя позади, на расстоянии двух шагов от задержанного, Захаров не спускал с него глаз. Готовый ко всяким неожиданностям, офицер старался уладать: вооружён в данную минуту бандит или нет? Захарову не хотелось привлекать внимание посторонних обыском Пивня при задержании, да одному, без Соболя, было и небезопасно это предприятие.

Миновав Политехнический институт, следователь и конвоируемый свернули в пустынную улочку – идти по людным местам Захарову, естественно, не хотелось.

В конце квартала Пивень резко обернулся и, выхватив пистолет, направил его на офицера. В глазах бандита сверкнули ненависть и злорадство. Но не успел он нажать на спуск, как почувствовал одновременно удар, рывок и острую боль сломанного спусковой скобой пальца – пистолет переместился в руку офицера и торчал из неё рукояткой вперёд.

– Кажется, я повредил вам палец? К сожалению, сие есть неизбежный результат этого приёма, – с холодной вежливостью улыбнулся Захаров, пряча в свой карман пистолет бандита. – У вас больше никакого оружия нет?

Со сломанным пальцем бандеровец был уже не опасен: Захаров ощупал пазуху и карманы брюк Пивня, извлёк из них ключи, перстень-печать и документы. И уже без улыбки скомандовал: