– Вот, у тебя одни зверушки в голове, конечно, ты дольше проживешь, нервы-то крепкие. А тут люди, вот видишь, живые люди. Как тут не нервничать, нажрутся суки, нахлебаются браги, пообморозятся. а ты тут отчитывайся, пекись об их здоровье, – сволочи.

Начальник поздоровался с охотоведом за руку и лихо, подмигнув ему, что говорило о моментально сменившемся настроении, сообщил:

– Работа тебе есть, сигнал поступил.

Он взял со стола неровный листок из ученической тетради и сунул его Кузнечику.

В послании, детским почерком, сообщалось, что "за перевалом, в вершине Окунайки, производится незаконная охота, а охотовед Кузнецов попустительствует указанному факту, чем существенно подрывает устои нашего социалистического общества и не борется за строительство светлого будущего – коммунизма".

– Ну, что скажешь, подрыватель?

Кузнечик еще растерянно улыбался, но губы уже сами собой стали надуваться, а локти полезли за спину, – верный признак его крайнего возбуждения.

Он подскочил к телефону, схватил трубку и с остервенением стал крутить диск, но тут же бросил ее на рычаги и, повернувшись к начальнику, выдохнул:

– Федорыч, дай мне двух человек, вертолет вызову, слетаем туда, если действительно, – поубиваю нахрен.

– Ты сначала поймай, убивальщик, и не горячись, от этого толку не будет. От горячности только прыщи на носу садятся и все, хо-хо-хо!

– Ладно, дашь или нет людей?!

– Договаривайся с вертолетом, а люди что, вот они сидят, крысы бумажные, забирай, хоть промнутся, вонь из штанов повытрясут. Хо-хо-хо!

Кузнечик вприпрыжку кинулся на свое рабочее место. Кабинет его находился в одном здании с прокуратурой, только чуть со двора, но это его нисколько не задевало, а уж как возвышало, что он "рядом" с прокурором сидит.

Припрыгав в кабинет, он тут же позвонил в промхоз – охотоведу.

– Зайди, пожалуйста, срочное дело есть, – едва сдерживал себя, чтобы не повысить голос, а трубка в руке отпотела и стала липкой.

Промхозовский охотовед знал по опыту, что вызов к районному ничего хорошего не сулит и шел туда неохотно, с каждым шагом теряя настроение. Да и действительно, что уж там может быть хорошего, – надзорный орган, хоть и "насекомое".

– Вы что за своей территорией не смотрите?! – встретил его слюнными брызгами Кузнечик, – почему я должен знать, где у вас кто браконьерит, а вам и дела нет? А может вы в сговоре с этими браконьерами? Может, это вы их туда забросили, в надежде на то, что я не дознаюсь?

Промхозовский охотовед молча, не поздоровавшись, прошел к столу, уселся, вытащил папиросы и закурил. Это как-то успокоительно подействовало на Кузнечика, а может он просто вспомнил слова начальника милиции о прыщах, потому что мимоходом потрогал и даже погладил заострившийся нос, молча, заложив руки за спину, шагнул пару раз вдоль стены и уселся напротив хозяина охотугодий:

– Есть сигнал, – напыщенно начал Кузнечик, – в вершине Окунайки производится браконьерская охота, – он с трудом сдерживал напиравшее волнение, – совсем обнаглели, сволочи.

– И кто там?

– Кое-какие соображения имеются, но я бы хотел услышать ваше мнение.

– Да откуда ж я знаю, тут по осени, сам видишь, что творится. Рвачей со всех волостей, а куда они потом рассасываются, один Бог знает.

– Ну, допустим не один Бог, кое-что и нам известно. Территории нужно осваивать, культурного охотника завозить в дальние тайги, тогда и проблема браконьерства в тех местах отпадет сама собой.

– Как же их осваивать, если денег на заброску охотников и их вывозку не хватает. Бичам что, они пару соболей кинули пилотам, те и туда и обратно доставят, а мы-то так не можем. Вот и осваивай тут.

Охотоведы помаленьку успокоились и долго-долго разговаривали, тыкали пальцами в карту, рисовали там какие-то линии и кружочки.

Договорились-таки о совместных действиях. Суть этого договора сводилась к следующему.

Несмотря на скудные средства, промхоз нанимает вертолет для заброски в горы оперативной группы, чтобы обнаружить и захватить браконьеров. В группу входят: районный охотовед, – руководитель группы, два сотрудника милиции и промхозовский егерь. Руководство операцией с внешней стороны осуществляет промхозовский охотовед. А точнее сказать, – он должен через день-два обеспечить вертолет для того, чтобы вывезти всех обратно.

* * *

Загрузились в винтокрылую машину быстро, – из всех вещей только и было, что четыре пары лыж, три рюкзака – на четверых – из которых один был более увесистый, – это егеря Петровича.

Вертолет легко выпорхнул из облака снежной пыли и, резко набирая высоту, стал выправлять курс, забирал левее, пока не увидел своими квадратными глазищами горы изумительной белизны. Это выделялся на фоне темно-голубого неба хребет Акиткан.

Горная цепь начиналась с одной стороны видимого горизонта и уходила за этот горизонт с другой стороны, казалось, что она огибает, опоясывает землю, и будто скрепляет ее, как обруч.

В этом году тайга утопала в изобилии снегов, а посему горы были удивительно заглажены, нигде не торчали нелепые кустарники, не возвышались над покровом шапки стланика, все склоны от самого пика и до подножья были девственно чисты.

Вертолет скоро перемахнул через перевал и, чуть уткнувшись носом в русло Окунайки, стал раскачиваться из стороны в сторону, отслеживая это русло. Берега реки были скалистыми, труднопроходимыми, но над этим задумывался разве лишь Петрович, плотно прильнувший к иллюминатору. Кузнечик о чем-то переговаривался с пилотом, видимо уточнял курс, а менты чесали друг другу анекдоты и хохотали от всей души.

Но вот горы кончились, скалистые берега исчезли, да и сама река будто исчезла, остался лишь не очень широкий ручей, местами даже плохо угадываемый под толщей снега. Пойма этого ручья сделалась широкой и очень пологой, лишь далеко по сторонам стоял лес, обрамляющий такие же пологие сопки. Между этими сопками можно было угадать контуры ручейков, которые видимо, впадают в тот, основной, все еще имеющий название Окунайка.

Вдруг в боковом ручье, на границе леса и чистоты, мелькнуло зимовье. Вернее это было не зимовье, а так, пародия – углубление в глинистом берегу и два венца из неошкуренных бревен, потолок из жердей, он же исполнял роль крыши. Печурка размером с валенок, в которые был обут один из ментов.

Но все это группа увидела уже потом, когда вертолет, благополучно высадивший их метрах в трехстах от жилухи, уже скрылся обратным курсом за хребтом, смутно угадываемым где-то далеко и нереально низко.

Пока охотовед с милицией разбирались где чьи лыжи, Петрович уже успел добраться до зимовья и даже подтопил печурку. Зимовейка, а скорее просто ночуйка, была так мала, что вдвоем там просто не развернешься, она рассчитана на одного.

Закипел чайник и, вскоре, выяснилось, что сержанты – один просто сержант, а другой старший – даже не взяли с собой кружек, не говоря уже о котелке или какой-то другой посуде. В зимовейке набор был тоже весьма скромный: одна кружка, одна чашка и одна ложка, а также котелок и чайник. В чурке торчал топор с треснувшим топорищем, возле двери из снега выглядывала пила с одной ручкой.

От зимовья в сторону поймы уходила хорошо укатанная лыжня, но здесь же, сразу на чистоте она исчезала, слизанная постоянным хиусом, который дул не останавливаясь видимо всю зиму, менял лишь направление и иногда силу. Ветерок этот переносил с собой мириады мельчайших, как песок, снежинок, они и уничтожали лыжню – либо засыпали ее, сравнивая с поверхностью, либо стачивали. Ходить по такой скрытой лыжне, если не знаешь ее точное направление, очень трудно, ноги постоянно теряют опору и проваливаются в рыхлый, пухлявый снег.

Петрович осмотрелся, оценил обстановку и, обращаясь к милиционерам, как можно мягче заметил:

– Что ж вы, сучьи дети, ни жратвы с собой не взяли, ни даже посуды?! Таежники засраные.

Сержанты, почувствовав твердость в голосе говорившего, смахнули улыбки и приосанились: