Последний раз я видела его два дня назад в нашей квартире, когда грузчики закончили упаковывать вещи. Кит уже забрала девочек к себе в Бруклин, где мы планировали переночевать. Мы с Киреном ходили по квартире, делая вид, что делим имущество. В конечном счёте, я забралась на подоконник гостиной, просто чтобы не путаться под ногами. Кирен подошел и прислонился боком к подоконнику. Я слезла с окна и встала на пол.

– Ты уверена? – спросил Кирен низким голосом. – Мы ещё можем всё исправить.

«Исправить что?» – хотела я спросить. – «Нашу семью? Группу?»

Я посмотрела за его плечо и случайно поймала взгляд грузчика на другом конце комнаты: темноволосого парня в бандане и белой футболке. Он нёс полку и улыбнулся мне, и я задумалась: какими он видит нас здесь, в этой квартире, деливших вещи. Я снова взглянула на Кирена.

– Как? – спросила я.

– Придумаем что-нибудь, – ответил он, глядя на меня, не моргая.

Он прикоснулся ладонью к моей щеке и провёл большим пальцем по моим губам.

– Вы могли бы остаться.

На секунду я будто замерла, будто мои босые ноги были прикованы к полу. Мне хотелось ему верить, признаю это. Я почувствовала, что меня притянуло к нему, на крошечный миллиметр, а затем услышала за спиной звук шаркающей по полу мебели и вернулась на подоконник.

– Не могу, – произнесла я. – Не такую жизнь я хочу своим дочерям. Да и себе.

Кирен покачал головой, и я не знала, что это значило. Что он не согласен со мной или что не собирался снова возвращаться к этому разговору? Затем мужчина улыбнулся, и прежде, чем смог бы сказать что-то еще, я повернулась и вышла в коридор, вниз по лестнице, на улицу, в метро.

Наконец, я нашла розетку в стене над кухонной столешницей. Я вставила провод бабушкиного телефона и подняла тяжелую трубку. Ничего. Слушая в ней мёртвую тишину мне страшно захотелось зареветь. Я плотно зажмурила глаза и осталась неподвижна, хотя сестра всё равно всё поняла.

– На Элмвуд есть платные автоматы, – сказала Кит тихим голосом. – Или, может, поищем после ужина что-то поближе. Я позвоню маме завтра, как только проснёмся, а сегодня я позвоню Кирену и скажу, что у нас всё в порядке. Лады?

– Лады.

И вот опять сестра пришла мне на помощь.

– Так, – сказала Кит, подходя к окну рядом с лестницей, – давайте поищем лишних жильцов, – она раздвинула шторы и прислонилась к перилам. – Должно быть, они отсиживаются на втором этаже.

Фиби встала напротив меня, пытаясь дотянуться до потолка.

– Наверх, – сказала она. – Наверх, – я наклонилась и взяла её на руки.

Луна подошла к Кит и положила руки ей на колени. Весь её хвостик рассыпался, и теперь волосы спадали на шею. Девочка выглядела такой серьёзной и взрослой.

– А можно посмотреть мою комнату? – спросила она. Кит бросила на меня взгляд, спрашивая разрешения.

– Конечно, – ответила я. – Она справа от лестницы. Пока синяя, но мы можем перекрасить её в любой цвет, какой захочешь.

– Фиолетовый, – сказала Луна, ни задумываясь ни секунды.

– Хорошо. Значит, фиолетовый, – я повернулась к Фиби. – А тебе какой, зайчик?

– Фиолетовый, – сказала Фиби.

– Нет! – воскликнула Луна и повернулась в сторону сестрёнки. – Ты не можешь покрасить свою комнату в фиолетовый, – но потом подобрела, – хорошо?

Фиби нахмурилась, сдвинув брови вместе, и посмотрела на сестру.

Кит потормошила волосы Луны и сказала:

– Фиби может выбрать любой цвет, какой захочет, начальница наша. Пойдём.

Держась за руки, они пошли по лестнице на второй этаж, и я вновь взглянула на свою картонную коробку. Ночью мы вчетвером будем спать на этом надувном матрасе в свете уличных фонарей, и я буду наблюдать, как дышат мои дочурки. На следующий день придёт мама со своим ящиком, набитым дезинфектантами и отбеливателями, а отец принесёт свой зелёный железный ящик с инструментами, подписанный его именем на крышке. В своей спокойной манере семейки Фостер они будут пытаться починить мою жизнь, пусть и не признавая в ней поломки. А осенью Кит начнёт учёбу в юридическом колледже Вашингтона, и вся прошлая рок–звёздная жизнь начнёт казаться сном.

– Фиби, а ты хочешь посмотреть свою комнату? – спросила я. – Оттуда можно увидеть задний дворик. И все деревья с цветами.

Девочка кивнула с серьёзным выражением лица, и я подняла её. Малышка казалась такой лёгкой и крошечной. Я вновь поразилась: и как мы тогда с Киреном вернулись к пелёнкам? И я была так рада, что у меня была Фиби, хоть и не планировала двоих – как и Кирен – к своим двадцати семи годам.

Я остановилась рядом с лестницей, чтобы мы обе смогли посмотреть в окно. Фиби прижалась ладонью к стеклу. В нём я могла видеть наше тусклое отражение, от того и знала, что Фиби улыбалась.

– Тебе нравится дом? – спросила я у нее, и она кивнула.

– Новый-дом-наш-дом, – сказала она, как будто это было одно слово. Стоило мне услышать это, как в моей голове начала обретать форму песня. Она уже начала выстраивать там свою особую архитектуру, заполняя собой каждый уголок моего сознания, но я прервала это. Я закончила её рождение прежде, чем она начала развиваться.

Мне больше не надо было сочинять песни, но когда-то мне придётся объяснить девочкам всё, что произошло. Я могла бы сберечь те слова для такого момента. Возможно, я начну рассказ с конца и преподнесу его как сказку: «Давным-давно жили мы вчетвером в почти пустом доме, и мне было совсем не страшно».

Ну, или, может, самую малость.

Глава 4

Когда мы с Дасти вернулись домой, мамы всё ещё не было. Я подошла к заднему крыльцу, где накануне оставила свой рюкзак. По сравнению с чемоданом он казался пушинкой. Нащупав журнал в его внутреннем кармане, я убедилась, что издание никуда не пропало, а затем достала телефон и записала новые слова: «Тяжёлая штука – секреты, сложно всюду носить их с собой». Тут же пришёл ответ: «Это ты о нас? (Ха)»

Вскоре пришла мама, неся маленькую скульптурку, немного похожую на цветок. На колючий, футуристический, выполненный из стали цветок. Она вручила его мне.

– Цветок-робот, – сказала я. – Как мило. Попробую хранить в нём зубные щётки.

Я перевернула его, чтобы рассмотреть снизу.

– Только попробуй! Цветы и скульптуры. Я стараюсь совместить мои интересы, – мама сделала жест, который, как я полагала, должен был изобразить совмещение, но это было похоже на то, как она с энтузиазмом растягивала эспандер.

– Это вообще-то для Луны, – сказала мама, – а не для тебя.

Ах, да, для Луны, оставившей меня на всё лето ради своей группы после того, как сообщила нашей маме, что собирается забить на учёбу.

Добираясь из Питтсбурга в Кливленд, сестра благополучно миновала Баффало. Скорее всего, потому, что ей было легче сказать маме «нет», находясь с ней в разных городах.

– Выходит, что общаться ты с ней не собираешься, – уточнила я, – но послать изваяние из железа – другое дело?

– Я общаюсь с ней, – мама смотрела на свои малиновые кусты, а не на меня. Она замолчала, чтобы выпрямить защитную сетку от птиц, которая повалилась набок. Правда, от чересчур резкого рывка несколько незрелых ягодок отскочили в сторону забора.

– Когда? – я продолжала держать скульптуру, не имея никакого понятия о том, куда её положить и что вообще с ней делать.

– Несколько дней назад я послала ей смс, – мама присела на колени и выдернула из ягодной грядки сорняк с заострёнными листьями.

– Я лишь хочу сказать, что не могу вас помирить. Ты посылаешь меня, но тут я тебе не помощник.

Она посмотрела на меня и улыбнулась так, будто говоря: «Именно ты, родная, можешь мне помочь». На что я стала неистово – и очень драматично – мотать головой. Из одной стороны. В другую. Я была серьёзно настроена убедить мать в обратном.

– Я не «посылаю» тебя, – сказала она, поставив голосом кавычки так, что я почти смогла увидеть их в воздухе. Она встала и стряхнула с колен траву. – Ты едешь её навестить.