- У вас, должно быть, прекрасный желудок, Эдвард, - Дороти появилась из-за моей спины. - Я хочу вас представить... Беттин...

Дороти позволила вдвинуться между собой и мной большой блондинке, лишь несколько более атлетического телосложения, чем принято быть женщине. Руки мои заняты были "Блади-Мэри" и орешками, потому я, вытянув голову, поцеловал Беттин в подставленную щеку. Промелькнули большие, чуть треснувшие в нескольких местах губы.

- ...И Рита. Они тоже иностранки. Из Берлина.

У Риты были волосы цвета скорлупы каштана, и в крыле носа торчала головка золотой булавки. Я подумал, интересно, как держится булавка? И почему она не выскакивает, если Рита вдруг сморщит нос...

- Очень рад... - сказал я.

- Эдвард - писатель. Вы можете говорить с ним по-английски.

Сбыв девушек с рук, Дороти бросилась обниматься с молодым человеком, похожим на юного Алена Делона.

Высоко поднятые ярко-красным корсетом платья, удобно помещались передо мной большие белые груди Беттин. Возьми я ее сейчас за эти груди, какой будет крик! А ведь именно этого мне и хочется. Не ебаться, но потрогать. Тряхнув головой, я отбросил глупые мысли и сказал:

- Рита! Ваша золотая булавка не выскакивает, когда вы морщите нос?

Берлинские девушки переглянулись, и Рита сказала что-то Беттин на языке германского племени.

- Нет, не вываливается. А вы откуда, из какой страны?

- Из Франции.

- Нет, я имею в виду до Франции.

- Из Соединениых Штатов.

- Так вы американец?

- Нет. Я родился в России.

Далее состоялась беседа из категории наиболее неприятных мне бесед. Труднее всего бывает выбраться за пределы вопроса: "А разве нееврей может уехать из СССР?" Однако с помощью опыта прошлых боев и напористости мне удалось вырваться из немецкого окружения довольно быстро. Прорвавшись, злой, я в свою очередь задал им трудный вопросик.

- Ну как там "Фронт Лайн" и "Красная Армия"?

- О, это уже в прошлом. Политика никого не интересует. Слава Богу, мы живем не в 60-е годы, - сказала Рита.

- Разумеется, - съехидничал я. - Мир счастливо перебрался в пищеварительный период своей истории. Что же в моде? Секс?

- Сексом никого не удивишь, - сказала Беттин, тряхнув грудьми. Все делают карьеру.

Я хотел сказать ей, что она могла бы сделать хорошую карьеру с такими грудьми и жопой, если бы похудела, но не сказал.

- Ваше правительство шлепнуло в 70-е годы троих безоружных в тюремных камерах, уже после суда. Понятно, что теперь молодые люди нового поколения, перепугавшись, делают карьеры в паблисити и информатик. Вне всякого сомнения, хуесосы убили Баадэра и Распэ и раньше их - подвесили Ульрику Мэйнхоф... Ведь невероятно же, чтобы двое заключенных застрелились в хай-секьюрити тюрьме, если даже допустить, что такая крепкая дама, как Ульрика, повесилась?

- Мы не знаем, мы были маленькие, - сказала за обеих коров Беттин.

- Сколько же вам было лет, малышки?

Они даже не знали, когда произошли эти "самоубийства". Я спросил, сколько им лет, и подсчитал за них. Рите было двенадцать, Беттин одиннадцать.

- А вы что, защищаете террористов? - спросили крошки, пошептавшись.

Споксмэном выступила Беттин.

- Вы считаете, что можно убивать женщин и детей?

- Нет, - сказал я. - Убивать женщин и детей - последнее дело, если женщины и дети не вооружены Калашниковыми и гранатами и не могут себя защитить.

- А если вооружены, тогда их можно убивать?

- Тогда можно.

- Вы ненавидите людей, да? - сказала Беттин. Щеки ее пылали.

- Эй, легче... - сказал я. - Я тоже могу, если захочу, произносить благородные речи... Ладно, оставим это. Секс, конечно, не в моде, "аут оф фэшэн", но могу вас пригласить обеих в постель после парти...

Я произнес эту фразу несерьезно, как bad boy* в американском фильме, и лишь затем подумал, что после двух суток в постели с одной французской девушкой мне наверняка не справиться сразу с двумя немецкими девушками. Да еще такими здоровенькими. На одних маслинах и орешках?

- Спасибо. Мы уж как-нибудь сами, в своей постели...

Резко дернув жопами, они ушли. Протолкались в большую гостиную и стали у камина, притопывая в такт музыке и все же иногда исподволь поглядывая на меня. "Группа Биль Бакстэр" пела бодрую дедсадовскую песню "Амбрасс муа, идиот!" (Обними меня, идиот).

Исключительно из чувства хулигантства я решил добить их. Сделав себе еще "Блади-Мэри", увы, впереди "Блади-Мэри" не предвиделось, бутылка была почти на исходе, я пробрался к ним.

- Вы видели, конечно, знаменитый фильм "Гитлер"? О нем сейчас много пишут во французской прессе. Я не помню имени режиссера, но это документальный фильм. Он идет целых восемь часов. Говорят, сейчас в Германии оживился интерес к Гитлеру. Как вы относитесь к фюреру?

- Мне стыдно, что моя страна дала миру этого монстра! Моя бедная несчастная страна! - Беттин включила щеки.

- Вам совершенно незачем стыдиться Гитлера. Это неразумно. С точки зрения истории мосье Гитлер несравнимо интереснее всех благонамеренных юношей и девушек благонамеренной новой Германии. Если ему и его эпохе будет посвящен целый том даже в краткой истории нашего века, то пищеварительному периоду, в который мы с вами живем, будет посвящена одна страничка. И та уйдет на описание действий группы Баадера и Исламик Джихад...

Они взлетели, как два больших жирных голубя в Люксембургском саду, вспугнутые сапогом проходящего солдата. Мирные жопы мирной Германии. Я допил "Блади-мэри" и поставил стакан на камин. Огляделся. Большая часть молодого поколения танцевала, неровно колыхаясь и мирно подпрыгивая. Танцующие дружески беседовали и перекрикивались. Юноша в очках, с вихром русых волос надо лбом, "умный студент", как мысленно назвал я его, пытался тащить за руку высокую горбоносенькую девушку в белой блузке и в чем-то убеждал ее, но в чем - не было слышно, хотя они помещались рядом, за моим плечом. От девушки время от времени подлетало ко мне сладкое облако запахов, состоящее из ее мэйкапа, духов, сладкой губной помады и, может быть, запаха конфет-карамелек. Такими карамельками я хрустел в детстве... Что-то похожее на раскаянье шевельнулось во мне. Зачем я приебался к двум здоровым, упитанным спокойным животным с Гитлером, с героями и психопатами. Вот к ним (я мог видеть, что они стоят у бара, на диванчике за их жопами угадывался разговаривающий с девушкой с рыжим шиньоном Рыжий) подошли два высоких парня. Оба в джинсах и пиджаках. Каждый на голову выше меня. Сейчас они сговорятся и к ночи устроят в квартире одного из них здоровое спаривание немецких девушек с французскими юношами...