По благословению епископа Саратовского и Вольского Лонгина

В чем заключается это искусство – искусство жить? Автор настоящей книги, архимандрит Рафаил (Карелин), дает на этот вопрос ответ неожиданный, от которого многим, быть может, станет в первый момент не по себе. Искусство жить заключается, согласно его точке зрения, в умении… умирать. Да, действительно умирать – для мира, для царящего в нем греха, для поработивших наше сердце страстей.

Многое должно отличать христианина от людей, не знающих Бога и без Бога живущих. Но одно из самых коренных отличий – в отношении к вопросу жизни и смерти. Для человека неверующего смерть – последняя черта, за которой уже ничего нет. Для христианина – грань, отделяющая время от вечности, жизнь краткую и призрачную от бесконечной и истинной.

Если земная жизнь на самом деле так коротка, если она исполнена скорбей, если нет в ней подлинного, непреходящего счастья, то зачем же дал нам ее любящий, милосердный Господь? Для того чтобы, познав, как бессмысленна она сама по себе, мы искали смысл своего существования за ее пределами. Для того чтобы поняли, что она – время покаяния, а не радости и утех, время делания, а не время воздаяния. Для того чтобы увидели себя в ней путниками, идущими по дороге в вечность, по той дороге, на которой мы должны взыскать и действительно обрести Бога.

Здесь, на земле, решается наша вечная участь. Решается она не Богом, но нами. Господь есть бесконечная Мудрость, неизреченная, недомыслимая Любовь. По любви Своей Он желает спасти каждого из нас. По мудрости Своей знает, как это сделать. От нас же зависит принять это спасение или отвергнуть его.

Соединяет человека с Богом исполнение Его всесвятой воли. Нарушает это единение, отторгает от Бога, становится как бы стеной между Ним и человеком жизнь по воле своего развращенного, испорченного сердца. Воля Божия открыта для нас, выражена самым полным и определенным образом в заповедях Господних, в послушании которым и заключается спасение человека. Вообще послушание – это такая добродетель, без которой, по слову преподобного Иоанна Лествичника, никто из оплетенных страстями не увидит Бога[1]. Диавол – непокорный, мятежный дух, дух противления, безумного своеволия. И потому послушание – как образ жизни, а самое главное, как внутреннее устроение души, необходимо: оно как бы исторгает человека из демонских рук и передает его в руки Божии.

Все эти истины должны, кажется, быть совершенно очевидны для любого христианина. Но одна из тяжелейших душевных болезней есть забвение, забвение о должном, к которому приводит человека его рассеянная жизнь, его нерадение, а более всего обольститель-мир и еще худший обольститель – диавол. И если этот недуг – забвение – поражал и расстраивал внутреннюю жизнь людей (а при невнимании их к себе и совершенно губил) во все времена, то тем более – в наши дни.

Вот почему так отрадно представлять читателю эту новую книгу отца Рафаила: она, как никогда, своевременна именно сейчас. Обращенная к душе человека, к его сердцу, она действует, словно рука, которая решительно отдергивает закрывающую внутренние очи христианина завесу забвения, открывает ему истину о том, что есть и что – будет. Иногда автор кажется чрезмерно категоричным в своих оценках, иногда его слова попросту представляются страшными – так, что у читающего их невольно рождается вопрос: «Да как же можно обо всем этом говорить?..». Но самое главное – то, о чем пишет здесь отец Рафаил, действительно правда, и об этом необходимо знать человеку, чтобы не потерять зря, не погубить данного ему Богом драгоценного дара – вечной жизни.

Статьи, из которых составилась книга, написаны в разное время. Поэтому в них порой встречаются некоторые повторы, они точно перекликаются друг с другом, отец Рафаил как бы возвращается к уже сказанному, чтобы взглянуть на него несколько иначе, дополнить, уяснить. Это совсем не затрудняет чтение, скорее наоборот, сообщает книге некую цельность, она оказывается словно прошита единой нитью – мировоззрением, мироощущением автора, его последовательностью и определенностью в своих взглядах. Кроме того, здесь отец Рафаил много говорит о смерти, о скоротечности земного бытия, о необходимости готовиться к переходу в вечность, к ответу за прожитую жизнь. Говорит о том, что важнее всего и о чем человеку бывает так трудно и так неприятно помнить. И «лишнее» слово тут не окажется лишним, а скорее войдет в сердце читающего, зазвучит в унисон с голосом совести, заставит пристальнее, требовательнее всмотреться в себя. Заставит по-настоящему захотеть научиться тому искусству, которому книга посвящена, – искусству жить, как подобает христианину.

Загадку времени разрешить невозможно. Но древние мудрецы старались хотя бы как-то приоткрыть ее через символы и аллегории, представить время в неких осязаемых образах. Один из таких образов – Кронос¹ – свирепое и беспощадное божество, пожирающее собственных детей. Время порождает дни и ночи: дни – как своих сыновей, ночи – как дочерей, и тут же пожирает их без остатка. Века и тысячелетия исчезают в утробе ненасытного времени.

У персов и мидян аналогом эллинского Кроноса выступает божество времени Зерван². Он изображается в виде человека со звериной головой и двумя крыльями. Зерван стоит на шаре, в руках у него жезл. Катящийся шар означает движение времени, которое никогда не останавливается, не прерывается, не возвращается назад; кроме того, шар означает космос, поскольку древние именно шар считали самым совершенным геометрическим телом. Время царствует над космосом, оно попирает его своей ногой. Жезл в руках Зервана – символ высшей власти: ничто не может сопротивляться времени, никто не может противостоять ему.

Голова Зервана – голова чудовища: время не царь, а тиран, оно правит с неумолимой жестокостью, у него нет ни предшественников, ни потомков, оно рождено само из себя, оно умерщвляет всех, кого ни встретит на своем пути. У Зервана есть крылья: время вездесуще, от него нельзя укрыться ни в пропастях земных, ни на вершинах гор, ни в бездне неба, наполненной звездами. Своим жезлом Зерван разрушает скалы и свергает с небес звезды. Зерван всегда один. Он самодержец мира. Никто не смеет приблизиться к нему и встать рядом с ним. Только божество смерти выходит навстречу Зервану, чтобы получить из его руки свою добычу.

Другой образ времени – это египетский сфинкс³, лежащий у подножия пирамид в пустыне и словно стерегущий царство смерти. Сфинкс отчасти похож на Зервана, только наоборот: у него туловище льва, а голова и грудь человека. Это божество философов, которое вступает в диалоги с людьми, задает им вопросы, предлагает загадки, а затем убивает их. Философы и мудрецы пытаются разгадать тайны, хранимые сфинксом, ответить на его вопросы, но оказываются беспомощными, как дети. И сфинкс играет с ними, как с детьми, а затем давит их своей львиной лапой. Мудрецы и философы не могут вырваться из-под власти времени, не могут разгадать загадок сфинкса, не могут защититься силой своей диалектики, которой они поражали и пленяли мир, и потому разделяют одну участь с невеждами, умирают, так и не узнав: откуда, куда и зачем[2]. Ибо это может открыть людям только Тот, Кто выше времени.