Праздничный день для майора следственного отдела Филатова не задался с самого утра. Всё началось с того, что утром жена сообщила ему о скором приезде её родителей, тестя и тёщи Филатова, и намерении встретить Новый год в узком семейном кругу. Планы на весёлый праздник тут же полетели к чёрту, а сбежать с предстоящей нудной церемонии не было никакой возможности. Из вялых пререканий с женой в очередной раз выяснилось, что Филатов совсем не любит свою семью, что он чёрствая скотина, отнявшая у бедной женщины её лучшие годы, и, вообще, нужно бы быть благодарным её родителям, которые когда-то пристроили его на хорошее место и вытянули в люди. После бурного монолога жена вручила мужу длинный список необходимых продуктов и приказала быть дома не позднее шести часов вечера. Выйдя на улицу, Филатов почувствовал ещё один неприятный подзатыльник праздничного дня. Автомобиль Филатова был погребён под толстым слоем снега, разгребать который ему было неохота, поэтому пришлось снова подниматься домой и звонить на работу, вызывая служебную машину. Жена коротко крикнула ему: «олух».

По дороге на работу Филатов подробно изучил выданный ему список и, дойдя до пункта «Спиртное – 1 бутылка», недовольно поморщился. Твёрдо решив взять две, а лучше три бутылки вместо одной, Филатов вышел из машины и направился в отделение. По пути к кабинету Филатов нос к носу столкнулся с уборщицей, несущей два пустых дребезжащих ведра. Сплюнув через плечо, майор милиции открыл дверь и тут же услышал за спиной радостный голос лейтенанта Дубина:

– Товарищ майор, мы взяли его!

Кого именно должны были взять и наконец-то взяли, Филатов не помнил, но, сделав удивлённое лицо, он обернулся к лейтенанту и сказал:

– Да ты что? Серьёзно? Отлично!

И тут же скрылся в своём кабинете. Там в относительной тишине он сел за свой стол и попробовал успокоиться. Академичность интерьера действовала на Филатова умиротворяюще. Тут было всё привычно и понятно. Папки с делами в высоком шкафу со стеклянными дверцами отливали холодом официоза. Майор любил подойти к ним и, пробежавшись глазами по названиям, вытащить одну, чтобы проверить что-нибудь. На настенных полках лежали пухлые фолианты мудрёных текстов по юриспруденции, теша самолюбие майора тем, что он их прочитал и законспектировал. На дальней стенке висел календарь, выпущенный к последнему съезду ЦК КПСС, с нарисованной звездой Героя Социалистического Труда, из-за которой выглядывали чьи-то кустистые брови. Рабочий стол с выдвижными ящиками и кожаное кресло, выбитое у начальства по случаю Дня следователя, дополняли привычный интерьер, в котором так легко работалось майору Андрею Филатову – сорокавосьмилетнему следователю по уголовным делам Ворошиловского района Москвы.

Годы в должности следователя научили Филатова в любых обстоятельствах придерживаться определённых правил, предписанных вышестоящими структурами. Он был прилежным исполнителем закона и всегда руководствовался своим и чужим опытом. Своей исполнительностью он заслужил репутацию хорошего, вдумчивого, хотя всё-таки не выдающегося следователя. Придирчивость к фактам и умение отличать важное от ненужной шелухи были, несомненно, его лучшими качествами, но врождённая лень и инертность с лихвой перечёркивали эти достоинства. Филатов считал, что следствие должно всегда подчиняться утверждённым правилам, и любое действие, не вписывающееся в их рамки, тут же выводило его из равновесия, внося сумбур и срывая планы. Дослужившись до майора, Филатов чувствовал, что это его потолок: идти дальше не было ни возможностей, ни сил, ни, самое главное, желания.

Следователь посмотрел на стол и увидел на нём папку с надписью «Дело № 85». Память тут же откликнулась на это приступом тревоги и страстным желанием закурить. А как иначе? Уголовное дело, заведённое вчера на мужчину, который в приступе ревности убил жену и её любовника и скрылся в неизвестном направлении. По опыту Филатов знал, что дело за версту разило очередным висяком, и это в конце года, когда для положительного отчёта приходилось закрывать глаза на всякую мелочёвку. А тут такое громкое дело! У Филатова засосало под ложечкой. Следователь не знал, что такое «засосало под ложечкой», но, как ему казалось, то неприятное чувство, которое он сейчас испытывал в области желудка, называлось именно так.

В дверь, не щадя нервов Филатова и собственной кисти руки, кто-то громко постучал. Так нагло и бесцеремонно мог стучать лишь один человек – лейтенант Дубин. Филатов подумал ещё и о жене, но та вообще не стучалась и заходила в кабинет мужа как в собственную ванную комнату.

– Войдите! – громко крикнул следователь и оторвал предпоследний лист настольного календаря, на котором красным цветом запылала надпись «31 декабря. С Новым годом!».

Дверь открылась, и в неё просунулась лопоухая голова лейтенанта.

– Товарищ майор, так что делать? Взяли же! – привычно растягивая слова, сказал Дубин.

– Кого взяли?

Филатов всё никак не мог взять в толк, кого же там взяли.

– Как кого? Ну, этого… Эдуарда Гусина. Тёпленьким сняли в его же машине.

Когда следователь наконец понял, о ком речь, он издал радостный вопль.

– Так что же ты мямлишь?! – проорал Филатов. – Где он?

– Тут, в КПЗ.

– Веди его!

Получалось, что его ребята поймали того самого человека, который вчера убил жену и любовника. Очевидный висяк как по мановению волшебной палочки превращался в раскрытое дело, а гнев начальства – в благодарность (возможно, даже с материальным поощрением).

Филатов откинулся на спинку кресла и напустил на себя усталый от нескончаемых важных дел вид. Потом, чуть подумав, добавил ещё сердитости.

– Вот, привел, как приказали! – бодро доложил помощник Дубин и потянул за собой закованного в наручники мужчину.

Гусин Эдуард Владимирович – невысокий, пухленький мужчина с редеющими волосами – испуганно вошёл в кабинет. На вид ему было лет тридцать с хвостиком. По пришибленному и помятому виду было видно, что ему доставляет невыносимые страдания пребывание в этом месте в окружении людей в милицейской форме. На мужчине была модная фетровая шляпа делового мышиного цвета и тёмно-серый костюм, отливающий металлическим блеском. Такие костюмы Филатов видел на высокопоставленных чиновниках, так что нищим задержанный не был. Его тёмно-карие глаза не могли остановиться на чем-то одном, они нервно бегали, обшаривая все углы помещения, и ежесекундно следили за каждым движением милиционеров, будто бы ожидая от них какой-нибудь пакости или даже физического воздействия. Причём последнего он явно боялся больше всего, потому что плохо переносил физическую боль. С первого взгляда Эдуард производил впечатление классического интеллигента, человека культурного и тихого. Про него можно было с ходу сказать, не заглядывая в личное дело: «Не состоял, не замечен, не привлекался». Зажав кисти рук между коленями, Эдуард под испытующим взглядом Филатова сидел на табуретке, стараясь занимать в окружающем пространстве как можно меньше места.

– Вы уже его допрашивали? – металлическим голосом обратился Филатов к лейтенанту.

– Так точно, товарищ майор. Задержанный всё отрицает.

– Ясно… – проговорил следователь и, к ужасу Эдуарда, что-то начеркал в бумагах.

«Такой заговорит у меня как миленький», – с удовольствием подумал майор и решил сразу взять быка за рога. Эдуард на быка никак не тянул, что лишь облегчало задачу.

– Чёрт бы вас побрал! Свалились на мою голову в канун праздника! Это ж надо, а? Именно в тот момент, когда мне надо быть в Управлении! – гаркнул грозным голосом Филатов и подумал, что фраза про Управление была явно неуместной.