Настя обернулась к нему. На нее смотрели серые внимательные глаза, совершенно нормальные. Настя улыбнулась.
– Меня зовут Настя.
– А я Кирилл. Простите, я ошибся.
Настя достала градусник, улыбнулась и сказала:
– А Вы молодец, быстро справились с температурой. Ну, теперь нам ничего не страшно.
– Настенька, а можно мне водички, – попросил Кирилл.
– Нет, миленький, только “сосочку.”.
– “Сосочку?” Что это?
– А это вот что. – Настя достала из кармана бинт, отмотала и оторвала кусок, сделала из него шарик, обернула другим куском бинта, ловко завязала концы, смочила шарик водой и поднесла к губам Кирилла. Губы были потрескавшиеся. Он жадно стал сосать мокрый комочек. “Какие у него красивые губы – подумала Настя.– И глаза красивые. А какой он весь? Ведь видны только губы и глаза. – Настя перевела взгляд на руки, – И руки красивые, сильные. Он, наверное, молодой.”
– Ну, все, попили? Давайте сюда. – Настя взяла изо рта Кирилла мокрый комочек.
Ну, пободрствовали и хватит, давайте спать. Вам еще рано просыпаться, Вам еще надо спать. Чем больше будете спать, тем быстрее поправитесь. Хорошо?
– Хорошо, – сказал Кирилл и закрыл глаза.
Поступали раненые, делались операции, перевязки, уколы, выносились судна, разносились лекарства, измерялась температура. Настя с другими девушками таскала носилки с ранеными, перекладывала их на каталки, кровати, делала перевязки, выносила тазики с кровяными бинтами и все время думала о Кирилле. Как он там? Поздно ночью пришла Соня.
– Иди, отдохни часок, пока затишье.
– Как дома?
– Да ничего, терпимо
Настя не пошла в закуток, она пошла в первую палату. В палате горел только один фонарь, больные спали. Кто-то разговаривал во сне, кто-то шел в атаку, кто-то храпел. Дядька Панас поймал руку Насти, когда она проходила мимо, и прошептал:
– Плохо ему, бедолаге, стонет, бредит опять.
Настя подошла к Кириллу, пощупала тело под простыней, тихо вскрикнула, температура была очень высокой. Кирилл бредил, кого-то звал, на кого-то ругался, в общем, был на поле боя. Настя вдруг подумала, сколько еще ночей после войны они будут воевать? Ну, пусть уж лучше во сне, чем на войне.
Настя вошла во врачебную. Там сидел пожилой врач Арнольд Ильич.
– Арнольд Ильич, новенький в первой бредит, температура сорок с половиной.
– А что ты, милая, хотела? Трепанация черепа, это не шутка. Пуля застряла в миллиметре от головного мозга. После такого ранения очень редко выживают. А он молодец, еще жив. Может быть, ему бы и лучше умереть сердечному. Опасаюсь я, если он и выживет, то неполноценный умом будет.
– Да что Вы такое говорите? Он же приходил в себя, я с ним разговаривала, все у него нормально, и будет нормально.
– Ну, уж если ты, девочка, так считаешь, так тому и быть, – устало проговорил старый врач. Настя не поняла, это ирония или желание врача.
– Ну, а с температурой что делать? Сбивать или…?
– Сбивать!
Настя достала из кастрюли кипяченый шприц, набрала лекарство, и побежала к Кириллу. Сделав укол, присела рядом на кровать. Намочила марлевый шарик, смочила губы Кирилла. В палату вошла Соня. Увидев Настю, подошла, тихо спросила:
– А ты чего не отдыхаешь? Гляди, вот к утру раненых попрут, тогда не отдохнешь.
– Да ладно, я тут прикорну. Заодно и за тяжелым пригляжу.
– Ну, гляди, – Соня вышла из палаты. Настя откинулась на спинку кровати и закрыла глаза. Да что это я, человеку плохо, а я спать собралась? – подумала Настя и хотела открыть глаза, но они не открывались. Вдруг Настя услышала “Лера! “, глаза ее открылись. Кирилл метался по подушке, повязка еще сильнее пропиталась кровью, наволочка на подушке была вся в крови. Перевязать бы, да нельзя, рано еще! Она снова помочила ему губы. Он слизал языком влагу с потрескавшихся губ. Успокоился. Настя снова закрыла глаза и подумала, что очень устала.
Когда Настя открыла глаза, вовсю бушевал рассвет. “Елки-палки, что это я ? Уснула! Еще этого не хватало, уснуть на кровати больного!” Она воровато оглядела палату, не видел ли кто?
– Устала, дочка? – это дядька Панас, – сидя заснула. Устала, милая, устала! – утвердительно сказал мужчина. – Ну, ничего, потерпи, родная, скоро война кончится, отдохнем.
– Устала, дядечко, устала, только скоро ли войне конец? – И уже утвердительно закончила, – скоро, диду, скоро.
– Настя наклонилась к Кириллу и “смерила” температуру. Вроде пониже. Сунула градусник и снова примостилась на краешке кровати. Свободной рукой смочила губы мокрым тампоном. Кирилл уже не метался в бреду, а спокойно спал. Или был без сознания? Настя всматривалась в его лицо, стараясь понять, в каком он состоянии. Лица-то не было, только закрытые глаза и потрескавшиеся губы. Да еще кончик носа, которым он шумно дышал.
Медленно вставало солнце. Наступало утро. Где-то грохотали орудия. Над госпиталем бомбардировщики не летали – эта часть Москвы хорошо охранялась с воздуха. Но грохот был слышен довольно хорошо. Снова начинался день. Снова все тоже самое.
Настя вошла во врачебную, никого. Вышла в коридор, навстречу шла старшая медсестра Мария Трофимовна.
– Марь Трофимовна, а где найти кого-нибудь из врачей?
– Все в операционной, сложный случай, там, в предбаннике передыхает Илья Николаевич.
Настя побежала к операционной. Забежав в предбанник, кинулась к сидящему на табуретке врачу.
– Илья Николаевич, там, в первой с ранением головы… Повязка вся в крови, когда можно сделать перевязку? Я вообще-то знаю, что рано, но кровь… сочится и сочится, вся подушка в крови. Может быть, посмотрите?
– Да, да, Настенька, мы скоро тут закончим, и я подойду, обязательно подойду. Раненых много, не успеваем. Ты уж прости, –и вошел в операционную.
– За что он попросил у меня прощения? – тихонечко прошептала Настя и, пожав плечами, вышла. – Ведь все устали. А может быть за то, что после операций и осмотров, больных почти полностью перекладывали на руки сестер и нянь? Врачам совершенно некогда было следить за больными. Вся ответственность ложилась на таких, как Настя, Соня…и других.
Настя вернулась в первую палату. Кирилл лежал без сознания – в этом Настя была уверена. Что-то ей подсказывало, что это так. Она пометалась возле его кровати, не зная, что делать. Впервые она не знала, что делать. Всегда она была собрана, спокойна, не допускала панических действий. Все делала быстро, споро. Расслаблялась только когда спотыкалась о смерть. На короткое время. А после с еще большим ожесточением принималась выхаживать больных. Но сейчас она была в растерянности – что делать? Она чувствовала, была уверена, что с Кириллом все очень плохо. Но что делать? Помог ей выйти из этого состояния дядько Панас.
– Настя, а что, сегодня нас кормить будут?
Настя встрепенулась, взглянула на свои ручные часики и охнула, уже половина девятого, припозднилась она сегодня с завтраком!
– Ой, миленькие, простите, я сейчас, я быстро. – И унеслась из палаты.
Молодой парень, Данила, лежащий в левом дальнем углу, встал, взял костыли и сказал:
– Давайте, мужики, кто может своим ходом в столовку. Поможем девушке. Замоталась она. Видите, как переживает за тяжелого. Ведь она за каждого из нас так переживала. Давайте потихонечку. – И больные зашевелились, потянулись потихонечку в столовую.
Пока Настя бегала в столовую, готовила посуду под кормежку, больные первой палаты сами кто как мог, добрались до кухни. Настя, увидев их, замахала руками. Но мужчины, виновато улыбаясь, успокоили ее взмахами рук. Не беспокойся, мол, все нормально. Настя поблагодарила их кивком головы. Взяв несколько чистых тарелок, кастрюльки с кашей и чаем, побежала в палату. Быстро взглянув на Кирилла, она поняла, что все без изменений. Торопливо накладывала кашу в тарелки и подавала больным, которые не вставали и не могли пойти в столовую. Из мешочка, подвешенного на поясе доставала по кусочку ржаного хлеба и ложку, клала на краешек тарелки с кашей. У стены лежал мужчина лет тридцати. У него были забинтованы обе руки. Он не мог сам есть, он пока ничего сам не мог – ни сидеть, ни вставать. Настя подошла к нему.
