Алая лоза метнулась к нему, окутала жаром огня, однако Дивислав не обратил никакого внимания, словно и не чувствовал вовсе. А тело окутала слабость, и не поймёшь: от силы его нечеловеческой или чувства непонятного? Смешно и страшно одновременно.

– А как вернусь – женюсь на тебе, – шепнул он.

И я поняла, что не отступится от своего.

***

Утро выдалось ненастным. А после вчерашней ночи и выспаться толком не смогла. Всё в голове перепуталось, и мысли шальные бродили. Сначала о Ельке с Лелем, потом о Дивиславе. От последнего сила шла тёмная и густая, такую тронь – захмелеешь тут же, мир в иных красках увидишь. А сбегать – это не по-моему, волков бояться – в лес не ходить. Ну ладно. Тут, допустим, не волк, но явно не человек.

На рассвете попробовала поворожить, только яблочко зачарованное по блюдцу кататься отказывалось, а вода, набранная из окутанного чарами колодца, была прозрачной и спокойной. Не желала показывать ни прошлого, ни будущего.

Поняв, что толку не будет, я прибрала в доме и разобрала травы. Собранные вчера разложила в пучки и перевязала нитью, после чего подвесила сушиться. А те, что уже можно было снимать, ещё раз просмотрела и сложила в мешочки, а потом – в котомку с лекарскими приспособлениями. Это добро всегда нужно, мало ли к кому хворь прилипнет.

За окном собирался дождь. Пока ещё ни капельки с небес на землю не сорвалось, но тучи затянули небо так знатно, что оно стало серым-серым.

Я выглянула в окно и вздохнула. Наивно было надеяться, что останутся хоть какие-то признаки нахождения тут Дивислава. Ушёл красиво, все следы убрал. Ух, нелюдь! Впрочем, мне печалиться особо нечего. Есть тот, кто может дать дельный совет. Выйдя во двор, я ещё раз осмотрелась. Нет, всё как обычно.

Внутри кольнуло от лёгкого разочарования и жалости. М-да, Калина, чудесница из Полозовичей, а чего ты ещё ожидала? Что у порога тебе даров оставили?

И, тряхнув головой, быстро сбежала со ступенек. Обошла дом кругом – нет нигде того, кого ищу. Но ведь чую – тут он. И нет, не Дивислав, конечно. Но вот по манере нехорошо себя вести – словно его брат-близнец.

Я направилась к стоявшей за домом раскидистой яблоне. Остановилась и прислушалась. Вроде бы ничего, только шелест листвы на ветру. Но вот… щелк… клац… Ага, явно не ветви и не плоды. А просто кто-то нахально грызет сворованные с крыши фрукты, которые я порезала и выложила на солнышко сушиться. В специально отведённое место, разумеется.

Подняв голову, я прищурилась. Звуки тут же стихли.

– Вася-я-я, – вкрадчиво произнесла я. – Васяточка-а-а-а.

В ответ – тишина. Только смешок ветра, мол, нашла кого звать. А потом настороженное чавканье, словно и хотелось бы съесть побыстрее, да не дадут. Отсюда вся глубина печали и страдания. Недоеденное лакомство – это такая же боль, как суровая хозяйка, пристально следящая за фигурой и не дающая поесть вволю.

– Вася-я-я, – позвала я. – Я всё равно знаю, что ты там. Выходи, лапушка моя.

Несколько секунд длилась тишина. А потом сверху раздалось глубокомысленное:

– А что мне за это будет?

Я сложила руки на груди и честно пообещала:

– Могу сказать, чего тебе за это не будет.

– Мне надо подумать, – важно сообщили оттуда. – А то я ещё прошлый раз не позабыл.

– Да-а-а? – протянула я с нотками удивления, высматривая упрямого помощника. – И как? Всё отросло уже?

– Нет, – многозначительно донеслось сверху. – Но я заявляю, что… А-а-а-а!

Последнее было вызвано красным шаром, вспыхнувшим прямо возле ветки, на которой расположился нахальный Василий.

Прямо к моим ногам тут же бухнулась увесистая тушка в перьях. Тёмно-серых таких, с серебристым отливом. Крупные лапы с когтями торчали в разные стороны, крылья распластались по земле.

– Аи-и-и-и-й, горемычный я! – простонал он прямо в землю, отчего голос прозвучал глухо и неразборчиво.

Потом выразительно дрыгнул лапами, видимо, пытаясь показать всё бедствия своего положения.

– Помоги, дева красная, не оставь на погибель, тьфу! У тебя тут листья валяются, между прочим.

– Васенька, не придуривайся, – почти ласково сказала я. – Сегодня тут убиралась. А коль нашёл чего, так метёлку в клюв – и вперёд!

Огромный филин Василий, мой неизменный помощник, давший клятву роду матери помогать в делах чудесницких, только тяжко вздохнул и сел. Сейчас он маскировался под обычную птицу, поэтому и размеру был маленького, как обычная лесная совушка. Однако я прекрасно знала, что истинная форма у него далеко не такая безобидная, как сейчас.

Вася пару раз моргнул круглыми жёлтыми глазищами и попытался принять как можно более невинный вид:

– Чего надоть, хозяйка?

Я погрозила пальцем и хмыкнула:

– Ты говор свой окраинный оставь. Всё равно не поможет. И даже не думай, будто я не заметила, что ты все фрукты перетаскал.

Вася тут же страшно задумался, словно я спросила, что день завтрашний принесёт? Пророчить он, кстати, умеет весьма недурно, чем и пользуется, оглоед несчастный. А полозовчанки и счастливы бежать к «птичке вещей», дабы судьбинушку свою узнать. А птичка, зараза, только и рада этому.

– Мне это было необходимо, – как ни в чем не бывало ответил Вася. При этом даже ни капельки не смутился. – Организм надо поддерживать в форме.

Я только покачала головой:

– Уж и не знаю теперь, кто из вас ест больше: ты или Тишка с Мишкой?

Вася задумчиво посмотрел на небо, почесал затылок крылом и выдал:

– Это смотря с какой стороны посмотреть.

Я закатила глаза, понимая, что разговор бесполезен.

– Так, ладно. Ты мне вот что скажи: кто тут возле моего дома бродит, пока я в отлучке?

Вася уставился перед собой в одну точку, словно там было нечто важное. Однако я некоторое время терпеливо ждала, так как порой, чтобы перестроиться с шутливого настроения на серьёзное, моему филину необходимо время. Впрочем, «серьёзное» – понятие расплывчатое. Серьёзность Вася недолюбливал из личных соображений, всё время мотивируя это тем, что от серьёзности портится цвет лица. То бишь морды. На что получал от меня ответ: вашу морду, сударь, ничем не испортишь.

– Ну-у-у… – задумчиво протянул он. – Никого такого, отчего стоило бы бить тревогу, Калина. Хотя, если ещё разок заглянет и хранителя как следует не приветит, то и погонять будет правым делом.

Я насторожилась:

– Так-так, а кто ходит-то?

Не приветить хранителя – это, конечно, оплошность. Особенно такого, как Василий. И пусть заботиться он должен о духовном, но от материального никогда не откажется. Учитывая, что всеяден аки чудище заморское, угодить ему не так уж сложно. Главное, с пустыми руками не приходить. А тут…

– Такой, – многозначительно выдал Вася и взмахнул крыльями, судя по всему, пытаясь показать то ли рост, то ли вес, то ли размер харизмы ходившего, – добрый молодец. Только явно не наш, и холодом… – филин выразительно щёлкнул клювом, – могильным от него веет. Но чую, что зла делать никому не собирается, это ясно. Но вот с воспитанием, конечно, проблемы. На меня посмотрел как на пустое место, а потом и вовсе на дудочке заиграл.

– Дудочке? – приподняла я бровь, вспоминая Дивислава, наигрывавшего чудную мелодию вчера.

– Ага, – кивнул Василий. – На тоненькой такой, из кости вырезанной. И стоило ему только заиграть, как я понял: лишний раз лучше не нарываться.

Это мне совсем не понравилось. Что это такое он наигрывает на своей костяной дудочке, что среди бела дня лучше сторониться? Или Василий попросту меня за нос водит?

Решив, что проверить лишним не будет, я быстро шагнула к филину и ухватила его за шиворот. Василий резко завопил про покушение на честь его (что неправда) и тело юное (что совсем неправда) и попытался отбиваться. Правда, толком ничего не вышло, потому что хватка у меня крепкая, а желание разобраться в происходящем – ещё крепче.

– Ты меня за нос не води, – строго сказала ему. – Говори прямо.

Василий попытался изобразить жертву, но, в очередной раз поняв, что ничего не выйдет, только тяжко вздохнул: